Русская поэзия | Стихи о войне на Донбассе. Стихи о развале страны

Заложники

От Дубровки, от тихой Остоженки

До Европы, и в ней, и за ней,

Оглядеться – так все мы заложники

Человеческих диких страстей.

Люди с банками, виллами, дачами

И до нищих, до самых бомжей, –

Все мы схвачены, все мы захвачены,

И надежды не видно уже.

Все заложники, все уже пленники,

Всем готов смертоносный заряд,

Даже тем, кто жирует в Америке,

Тем, кто сам и пошёл на захват.

И народами, странами целыми

Мы в разврате уходим ко дну,

Семеня по нужде под прицелами,

В оркестровую яму одну.

Яма смрадная, глубже не выкопать,

И попробуй её обойти...

Никого никому здесь не выкупить.

Никого никому не спасти.

За Уральской грядой и за Альпами

Все мы воздухом дышим одним.

С ФСБ, с комикадзе и с «Альфами»

Все мы в зале концертном сидим.

Мы грехами повязаны тяжкими –

Зал и сцена, партер и балкон:

Этот – взятками, этот – растяжками,

Этот – службой под флагом ООН.

Все к наследству рвались, не к наследию.

И – увы! – человеческий род

Разыграл на планете трагедию,

И трагедия эта идёт.

Москва

Игорь Ляпин

1941 - 2005

Я помню первый год от сотворенья мира.

Царапинами пуль помечена стена.

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –

учительница нам читает у окна.

Нам трудно постигать абстрактную науку.

И непривычен хлеб. И непонятен мир.

И Витька, мой сосед, приподнимает руку

и задаёт вопрос: «А что такое сыр?»

То было так давно, что сказка современней,

сквозь годы протекло, растаяло в судьбе.

Но бабушка и внук однажды в день осенний

вошли за мной в трамвай, бегущий по Москве.

Бульварами идти им показалось сыро.

Ребёночек шалил. И бабушка, шутя:

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –

прочла, чтобы развлечь игривое дитя.

Я опустил глаза, и память, будто внове,

пересекла крылом родительский порог…

А мальчик, перебив её на полуслове,

потребовал: «Скажи, а что такое Бог?»

Москва

Юрий Беличенко

1939 - 2002

«Гарвардские мальчики»

Ты сегодня встанешь рано-рано,

Ты цыплятам приготовишь корм.

«Гарвардские мальчики» с экрана

Говорят о важности реформ.

Хлебом ты позавтракаешь с чаем.

Старые наденешь сапоги.

Мальчики сказали: «Обещаем!

Знаем как…»

Господь им помоги!

И потом в саду над грядкой лука

Ты задор их вспомнишь –

И всплакнёшь:

Там один, мордастенький, на внука,

Сгинувшего в армии, похож…

Тула

Валерий Савостьянов

«Права человека! Свобода!»

Ещё продолжают кричать

С экрана. Но мненье народа

Печатно нельзя передать.

Краснодарский край

У экрана

А в пустые ворота

пошли черти...

В. Шукшин

Горестно без Шукшина Василия

(Спят мертвецки Стенька, Фрол и Стырь),

Он провидел сердцем обессиленным,

Что пролезут черти в монастырь.

Глянь: из полированного ящика

В душу, словно в нищую суму,

Сыпят, сыпят стукоток изящненько

Сто чертей в клубящемся дыму.

Выбор – на любого привередника.

После хрюш, степашек и каркуш

Вой кликуш сменяют слёзы смертника,

За слезами – тот же вой кликуш.

Или вправду это время судное

Раздувает свет своей зари?

Прёт на конкурс красота сосудная

Без огней, мерцающих внутри.

Русь моя, страдавшая без роздыху,

В чаше бед не видящая дна,

Знаю: ты не поплывёшь по воздуху

Перед мутным взором колдуна.

Знаю: бесам выпадет что следует –

Мне об этом звёзды говорят!

…Не прощай им, Боже, ибо – ведают,

Ведают, собаки,

что творят!

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

Как много юмора вокруг,

Как много смеха.

Какая, в общем-то, кругом

Идёт потеха.

Идёт потеха: тра-ля-ля и трали-вали…

А миллионы земляков уже пропали.

«Душа моя уязвлена…»

О, вопль наш вечный.

Не жизнь как будто, не страна –

Круиз беспечный.

Москва

Геннадий Иванов

Не банкира, не детей Арбата,

Не актёра в маске какаду –

Я простого русского солдата

Вижу в телевизорном бреду.

Вот он курит. Вот он щи хлебает.

Вот вскрывает банку тесаком.

Вот окоп себе, как крот, копает,

Вот стоит, пленённый, босиком.

Отключаю сникерсы, кроссовки,

Номинаций подлые ходы,

Наглые обжорные тусовки,

Эти бюсты, ляжки и зады,

Речи президента и премьера,

Телекомментаторов враньё.

Ты – мой сын, солдат, ты – боль и вера,

Горе неизбывное моё.

В поле пусто, на банкетах густо.

Взорваны больница и вокзал.

Новый жанр российского искусства,

Рвущий душу телесериал.

Дорогой Никита, пойте соло,

Верю, вы не флюгер, не фигляр.

Ой, покруче «Утомлённых солнцем»

Триллеры «Будённовск» и «Кизляр».

Я не понимаю вашей мести

К прошлому. Жесток был вождь. Жесток.

Ну а что нам делать с «грузом двести»?

Кто гробы поставил на поток?

На костях убитых батальонов

Что мы значим и о чём поём?

Предали мы двадцать пять мильонов.

Сдали в рабство? Отдали внаём?

Страшно мне, что вас «отцы народа»

Скоро заласкают до конца.

Новый русский – старая порода,

Твёрдо-большевистские сердца.

А солдат убит под смех и крики.

Снова бюсты, ляжки, голый зад…

Что ж ты, русский инженер Зворыкин,

Изобрёл проклятый аппарат?

Москва

1935 – 2022

У палачей в почёте скоморохи.

Им скомороший по сердцу елей.

Чем больше скоморохов у эпохи –

Тем времена продажней и подлей.

Мир сотрясая низкими страстями

И наизнанку вывернув штаны,

Они гремят кровавыми костями

Растерзанной, раздавленной страны.

Не блещущие ни умом, ни сердцем,

Взяв публику в паскудный оборот,

В угоду извращённым иноземцам

В туземцев превращают наш народ.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Телевизор

Смотрю на ваше тёмное веселье,

на скудость ваших умственных затей,

где в золотых штанах вы на постели,

где вам играют скрипки и свирели

и каждый столик просится в музей.

Поверили вы в истину – не ту!

Получите вы в сердце пустоту,

смеясь над прочими в своей свободе,

оттаптывая пальцы на плоту

спасающимся в рёве половодья.

Не зарекайся, говорит народ,

ни от тюрьмы, ни от сумы… и скоро

вас приберёт не служба прокурора –

он сам сегодня кормится у вора,

у вас, у вас… Но высший суд грядёт.

И ни крестом вам золотым метровым

не заслониться… ни дворцом своим…

Рассыплется всё мартовским сугробом!

А всё могло быть спасено одним

раскаянья и покаянья словом.

Красноярск

Роман Солнцев

1939 - 2007

Культурная афиша

Как беззубый старик с шашлыка переходит на мюсли,

Как ночная герла на работе меняет фасон,

Так культурная жизнь протекает в проложенном русле:

Цирк, попса, водевиль, КВН и бездарный шансон.

Я не то чтобы сноб, но афиши меня раздражают…

И врубаешься в закономерность потраченных сумм:

Чем быстрее билет на эстрадный концерт дорожает,

Тем быстрей дешевеет и так обесцененный ум…

Желчь играет во мне, вызывая привычную горечь,

И досада берёт на беспечных моих земляков:

Если с Поля чудес к нам приехал старик Якубович,

Значит, наш городок превратился в Страну дураков.

Мы готовы платить за «фанеру» накрашенных сучек,

«Голубую» тоску и шабашки столичных актрис.

Нам по фене поют с хрипотцой Огонёк и «Попутчик»,

А приличные люди блатняк вызывают на бис…

От «фабричной» звезды до звезды петросяновской ковки

Путь не так уж велик, если мерить его на глазок:

Ни ума, ни таланта, ни вкуса, ни физподготовки –

Только ноги, мордашка и пошлый насквозь юморок.

Так чего ж мы спешим приобщиться к «культурной» программе?

И не спросим того, кто досуг наш низводит до сук:

«Ты серьёзно считаешь всех череповчан дураками?

А не совестно, друг, дураками считать всех вокруг?»

Впрочем, что это я? По невспаханной глупости – плугом…

Время опер прошло, и балетов, и книжек, и драм…

Если в городе Ч. подменили культуру досугом,

То чего ещё ждать от афиш и концертных программ?

Так вот мы и живём: с шашлыка переходим на мюсли,

Не насилуем ум, погружаемся медленно в сон…

А культурная жизнь протекает в проложенном русле:

Цирк, попса, водевиль, КВН и бездарный шансон.

Москва

Андрей Широглазов

«ТИ – ВИ»

«Мы вашу жизнь перелицуем,

отравим хлеб, спалим уют!»

…А в телевизоре – танцуют,

а в телевизоре – поют!

«Пускай поплачут ваши Машки,

пускай увидят страшный сон!»

…А в телевизоре – Юдашкин.

а в телевизоре – Кобзон.

Твоя малышка – кашке рада,

жена – бледней день ото дня…

…А в телевизоре – неправда.

А в телевизоре – брехня.

Звенит коса в рассвете синем,

гудят над пашней провода…

А в телевизоре – Россия

и не гостила никогда!…

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Пока торгует время душами

И сеет зелье нам превратное –

Пустое радио не слушаю

И не смотрю ТВ развратное.

Сжигает зло слова напевные,

И оживают раны давние...

Меня толкают вправо – левые,

И гонят влево нагло – правые.

В полях зерно с мякиной веется,

И обрывается терпение...

Пока беспутство перемелется –

Моё угаснет поколение.

О вы, надменные старатели,

Засели враз у жирной протвины.

Знать, ни отца у вас, ни матери,

Ни разорённой бедной Родины.

Смоленск

Алексей Мишин

1936 - 2009

Нынче радостей немного.
Больше подлостей и сраму.
Правда, нынче, слава Богу,
Восстанавливают храмы.
В сёлах и Первопрестольной,
Словно юные старушки,
Возникают колокольни,
И часовни, и церквушки.
Вмиг слиняли атеисты.
Наверху – иные вкусы.
И рисуют копиисты
Вместо Брежнева – Иисуса.
Вместо Маркса с «Капиталом» –
Рождество и Пасху в массы.
А в церквях стройматериалы –
Сплошь синтетика с пластмассой…
Прислан к нам из-за кордона
Пастырь, сделавший карьеру.
Антирусские иконы.
Синтетическая вера.
Храм в элитных эмпиреях
Возвели в мгновенье ока.
Ну, а людям, что стареют,
Всё ж без Бога одиноко…
Рядом выстроились банки.
Нищета в церковной арке.
К платной новенькой стоянке
Подъезжают иномарки…
Заказные злодеянья.
У братвы всё шито-крыто.
Из Священного Писанья
«Не убий» давно забыто.
Травка каверзная тлеет
В дискотеках хулиганских,
Где тинейджеры наглеют
И поют не по-христиански.
Трудно даже Бога ради
Отличить мужчин от женщин.
На всеобщем плац-параде
Храмов больше. Веры меньше.
А в деревне Божьи служки
Мир подлунный покидают.
Тропка к старенькой церквушке
Зарастает, зарастает…
Там была она, святая,
Лишь одна на всю округу.
Ноги босые сбивая,
К церкви люди шли, как к другу.
Жили бедно и убого,
Да боялись слова злого.
Сколько было веры в Бога,
Своего, не подкидного!
Паства выглядит устало
На ступеньках новой эры.
Храмов, правда, больше стало.
Веры меньше. Веры… Веры…

Москва

Николай Добронравов

1928-2023

Размышления на Старом Арбате

Где вы, несчастные дети Арбата?

Кто виноват? или Что виновато?..

Жили на дачах и в особняках –

Только обжили дворянскую мебель,

Время сломалось и канули в небыль…

Как объяснить? – Не умею никак…

Сын за отца не ответчик, и всё же

Тот, кто готовит кровавое ложе,

Некогда должен запачкаться сам…

Ежели кто на крови поскользнулся

Или на лесоповале очнулся,

Пусть принесёт благодарность отцам.

Наша возникшая разом элита,

Грозного времени нервная свита,

Как вам в двадцатые годы спалось?

Вы танцевали танго и чарльстоны,

Чтоб не слыхать беломорские стоны

Там, где трещала крестьянская кость.

Знать не желают арбатские души,

Как умирают в Нарыме от стужи

Русский священник и нищий кулак…

Старый Арбат переходит в наследство

Детям… На Волге идёт людоедство.

На Соловках расцветает ГУЛАГ.

Дети Арбата свободою дышат

И ни проклятий, ни стонов не слышат,

Любят чекистов и славят Вождя,

Благо пока что петух их не клюнул,

Благо из них ни один не подумал,

Что с ними станет лет семь погодя.

Скоро на полную мощность машина

Выйдет, и в этом, наверно, причина,

Что неожиданен будет итог…

Кронос, что делаешь? Это же дети –

Семя твоё! Упаси их от смерти!..

Но глух и нем древнегреческий рок.

Попировали маленько – и хватит.

Вам ли не знать, что история катит

Не по коврам, а по хрупким костям.

Славно и весело вы погостили

И растворились в просторах России,

Дачи оставили новым гостям.

Всё начиналось с детей Николая…

Что бормотали они, умирая

В смрадном подвале? Всё те же слова,

Что и несчастные дети Арбата…

Что нам считаться! Судьба виновата.

Не за что, а воздаётся сполна.

Чадо Арбата! Ты злобою дышишь,

Но на грузинское имя не спишешь

Каждую чистку и каждую пядь –

Ведь от Подвала в Ипатьевском Доме

И до Барака в Республике Коми,

Как говорится, рукою подать.

Тётка моя Магадан оттрубила,

Видела, как принимала могила

Дочку наркома и внучку Шкуро.

Всё, что виновно, и всё, что невинно,

Всё в мерзлоту опустили взаимно,

Всё перемолото – зло и добро.

Верили: строится прочное дело

Лишь на крови. Но кровища истлела,

И потянулся по воздуху смрад,

И происходит ошибка большая –

Ежели кровь не своя, а чужая…

Так опустел предвоенный Арбат.

Новое время шумит на Арбате,

Всюду художники, как на Монмартре,

Льются напитки, готовится снедь…

Я прохожу по Арбату бесстрастно,

Радуюсь, что беззаботно и праздно

Можно на древние стены смотреть.

Помнишь, Арбат, социальные страсти,

Хмель беззаконья, агонию власти,

Храм, что взорвали детишки твои,

Чтоб для сотрудника и для поэта

Выстроить дом с магазином «Диета»?

Вот уж поистине храм на крови…

Радуюсь, что не возрос на Арбате,

Что обошло мою душу проклятье,

Радуюсь, что моя Родина – Русь,

Вся – от Калуги и аж до Камчатки,

Что не арбатских страстей отпечатки

В сердце, а великорусская грусть!..

Москва

МАРКИТАНТЫ

Было так, если верить молве,

Или не было вовсе.

Лейтенанты всегда в голове,

Маркитанты в обозе.

Шла пехота. Равненье на «ять»!

Прекратить разговоры!

А навстречу враждебная рать –

Через реки и горы.

Вот сошлись против неба они

И разбили два стана.

Тут и там загорелись огни,

Поднялись два тумана.

Лейтенанты не стали пытать

Ни ума, ни таланта.

Думать нечего. Надо послать

Толмача-маркитанта!

– Эй, сумеешь на совесть и страх

Поработать, крапивник?

Поразнюхать о слабых местах

И чем дышит противник?

И противник не стал размышлять

От ума и таланта.

Делать нечего, надо послать

Своего маркитанта!

Маркитанты обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимали друг друга.

Через поле в ничейных кустах

К носу нос повстречались,

Столковались на совесть и страх,

Обнялись и расстались.

Воротился довольный впотьмах

Тот и этот крапивник

И поведал о тёмных местах

И чем дышит противник.

А наутро, как только с куста

Засвистала пичуга,

Зарубили и в мать и в креста

Оба войска друг друга.

А живые воздали телам,

Что погибли геройски.

Поделили добро пополам

И расстались по-свойски.

Ведь живые обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимают друг друга.

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

Не дом – машина для жилья.
Давно идёт сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.
Сплошь городская старина
Влачит чужие имена,
Искусства нет – одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.

1988

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

Вот, ребята, мы и дожили:

зову крови вопреки

комиссаров уничтожили

комиссарские сынки.

Владивосток

Владимир Тыцких

Не лежала душа у меня

К пустобрёхам ещё с малолетства.

Только крепло в ней день ото дня

Деревенское это наследство,

Отличать обучалась она

Гул весомый от звона пустого,

Словно знала: придут времена

Легковесного лживого слова.

Как в угаре и пьяном дыму,

Поразвесят и слюни, и уши

И поверят ему одному

Без корней неокрепшие души.

В мишуре митинговых словес,

Где лукаво и Господа имя,

Не поймут, что куражится бес

Над Россией и ими самими.

Сколько ж надо работать векам,

Чтобы души доверились снова

И своим заскорузлым рукам,

И в мученьях рождённому слову?

Оренбург

Юрий Орябинский

1947 - 2004

Горит огнём Останкинская башня...

Падения империй и гибель династий

нимало не волнуют меня; гибель крестьянского

дома и двора – вот подлинная трагедия.

И. Гёте

Горит огнём Останкинская башня!

А я не в горе: меньше будет лжи…

Куда страшней, что глохнут наши пашни

и ни картошки не родят, ни ржи.

Конечно, жаль техническое чудо

и горько за людей, погибших в нём.

Но этот шпиль принёс нам столько худа,

что впрямь – гори он голубым огнём!

И мне причины этого пожара

без розыска понятны и ясны:

хоть раз, да совершилась Божья кара

над ядовитым шприцем Сатаны.

…Но вновь горят экраны голубые,

и с каждым днём они всё «голубей».

Наркоигла засажена в Россию,

чтоб мы своих не чуяли скорбей…

Псков

Станислав Золотцев

1947 – 2008

ДЫРА

Может, от скорби, а может, от гнева
начало сохнуть дремучее древо.
Люди не стали его врачевать –
стали пилить, а потом корчевать.
Мол, посветлей будет и попросторней...
Но воспротивились древние корни!
Весело рвали и зло – на ура!
Ветром свистит мировая дыра.
Бурей шумит, оглушая, и в ней
всё разворочено, кроме корней.
Страшно натянуты чёрные жилы.
Разве не корни вселенную сшили?
Трудно корням на разрыв, на разрыв.
Эта дыра – будто едкий нарыв.
Дышит она, сквозняком нарывая.
Судьбы решает дыра мировая.

г. Челябинск

Владимир Курбатов

В мире зеркало бродит кривое,

Всё в нём видится наоборот:

«Улыбается зло мировое,

И красивым зовётся урод.

В нём обман благородно лоснится,

Ищет жизненный смысл пустота,

Но тускнеют прекрасные лица.

И стираются славы цвета.

Мир подумал, что сделал открытье

И поверил смешному стеклу:

Стало праведным кровопролитье,

Стало благом служение злу.

Стало скучно от правды исконной,

Стало время коварной игрой,

Стал прославленным вор беззаконный

И униженным честный герой.

Нет скончания истинам спорным,

А ведь в зеркале нет ничего,

Оттого и безумием чёрным

Платит всякий, кто верит в него.

Орёл

Ирина Семёнова

Рассказ суровый о войне.

О чести. Верности. Коварстве.

В другом краю. В другой стране.

В чужом каком-то государстве.

Но что творится в фильме том,

Понять почти что невозможно.

Ужель и вправду всё кругом

Так в мире этом стало сложно?

Иль это автор накрутил,

Чураясь ясности заветной,

И чётко грань не прочертил

Меж силой тёмною и светлой?

Спешат – бегут… Лицом – к лицу!

Сейчас… сойдутся в рукопашной!

И жарко льнёт малыш к отцу:

– А наши… Наши где? Где – наши?

г. Реутово
Московская область

Василий Казанцев

1935 – 2021

Вот мы Романовых убили.

Вот мы крестьян свели с полей.

Как лошадь загнанная, в мыле,

хрипит Россия наших дней.

«За что-о?! – несётся крик неистов. –

За что нам выпал жребий сей?»

За то, что в грязь, к ногам марксистов

упал царевич Алексей.

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Дом Ипатьева

Ты гори, гори на заре, свеча.

Ты ещё с краёв не оплавлена.

Убиенного свет-царевича

Ты ещё, душа, не оплакала.

Белы косточки где искать его?

И нательного не найти креста.

Ты, Россия, вся – дом Ипатьева,

Где бесчинствует дух антихриста.

И стоит густой над землёю стон –

Это русский люд на Руси теснят.

Колокольный звон – похоронный звон,

Это Русь мою до сих пор казнят.

Орёл

Виктор Дронников

1940 - 2008

ДОЖДЬ

От царевичей Дмитрия до Алексея
Горемычной мученической тропой,
Непорочные детские слёзы сея,
По России дождик идёт слепой.

И хотя идти по тропинке скользко –
Ажно целых две тысячи с лишним вёрст,
Но висит от Углича до Тобольска
Семицветной радуги дивный мост.

Под мостом гудящая Волга в плёсах,
И в скитах таёжных лежит Сибирь.
Этот дождь слепой – для России посох
И её божественный поводырь.

Разливанным облаком в небе хлёстко
Барабанит дождь над Россией всей.
И сидят на радуге два подростка –
Цесаревичи Дмитрий и Алексей.

И сияет благость на детских лицах.
Чтоб не плакать, ладонью зажали рот,
Потому что узнали в своих убийцах
Непутёвый и жалостный свой народ.

И вздыхают над русскими мужиками,
Что безропотно терпят казённый кнут.
И за дикий высокий уральский камень
Провинившийся колокол волокут.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

ДВА НИКОЛАЯ

Жил в Воркуте я, морем Карским
Дышал, читая между дел
Стихи Рубцова – власти царской
Он не жалел.
А я жалел.

И морем Карским, и свободой
Дышало небо надо мной.
Жаль храм, разрушенный народом,
Народ, разрушенный войной
С собой…
Жаль веру,
став обузой,
Ушла в стихи и лагеря.
Мне жаль Советского Союза.
И жаль убитого царя.

Мне жаль разрушенный, как атом,
Народ
И храма русский свет...
Что царь убит своим солдатом,
Своею женщиной – поэт.

Сыктывкар

Андрей Попов

Cон

Нам отольются полной мерой и бормотня и пачкотня, и этот мальчик – Туроверов – с кормы стреляющий в коня, и хлеб степной на полустанках, и одинокий вдовий век, из «Правды» жёлтые кубанки, и песни поездных калек.

Когда из мёрзлой электрички выходишь пьяный в Снегирях, в снегу не сыщешь рукавички, стоишь в распахнутых дверях, а ветер снег прицельный мечет и дерева морозны гнёт – вся жизнь твоя тебе навстречу вдруг перебежками рванёт. Что было в ней? …какого ляда меня на сопли развезло? В ней было то, что было надо, и быть иначе не могло!

Но снится мне судьба иная, на риге запалённый хлеб, и я, по-совести, не знаю, какая вправду из судеб. Не та ль, где сталь в крови дымилась в бою за Северским Донцом, и гнил Сиваш? Скажи на милость, не явь ли липкий этот сон?

…ахалтекинец рыжий впрожелть бежит по выбитой траве, и пуля, пущенная в лошадь, в моей застряла голове.

Москва

Мне приснился тихий Дон,

синий Дон небесный,

то, что раньше было дном,

оказалось бездной.

Снилось мне, что в том нигде

между облаками

ходят кони по воде

вместе с казаками.

Тем, кто был убит огнём,

кто бедою чёрной,

там теперь последний дом,

чистый и просторный.

Там теперь всегда вдвоём

Гришка и Аксинья,

и несёт их души Дон

синий, синий, синий.

Москва

Дмитрий Мельников

Не знаю, куда это делось…

Я имею в виду Державу,

что огнём выжигала ересь

и мечом добывала славу.

Меж великих морей лежала.

Богатырских детей рожала.

Перед ворогом – не дрожала.

Ах, какая была Держава!

Пол-Европы зерном кормила,

воевала моря и страны…

И держали её кормило

венценосные капитаны.

И столы ломились от яства,

ибо щедро земля дарила.

И была у пастыря паства.

И была у Державы сила!

И совсем не народным стоном

(это наглые наговоры!),

золотым колокольным звоном

оглашались её просторы.

Называлась она красиво…

Называлась она Россия.

Сто язы́ков в узде держала!

Ах, какая была Держава!

Санкт-Петербург

Геннадий Григорьев

1950 - 2007

Твои рассыпанные зёрнышки

Дыханьем чистым сквозь дымы

Всходили вновь на самом донышке

Переполнявшей душу тьмы.

Скорбящее за человечество,

О, как ты терпишь каждый день,

Моё Небесное Отечество,

Свою поруганную тень?

Самара

ПЕСНЯ

Защищали не «бугров»,
А российский отчий кров,
За распятую Россию
Проливали свою кровь.
Мы с Поповым да с Петровым,
Да с парнишкой чернобровым
После гари приднестровой
Здесь глотали дым костров.
Что мне Хаc и что Руцкой,
Что бомжатник городской?
Я воюю за Россию –
Разве ж я один такой?
Мы с Петровым да с Поповым,
Да с парнишкою хипповым –
У какого-то слепого
Генерала под рукой.

Припев:
          В перекрестье рам
          Вижу Божий храм,
          Слышу тарарам колоколов...
          Может, видит Бог...
          Ох! Не обидит Бог...
          Выведет орлов из-под стволов.

Ты – народ, и я – народ,
А у них – наоборот:
Мы с тобою – «коммуняки»,
Мы им портим кислород.
Я в асфальтовую лунку
Подзарылся, словно крот,
А Попов наверх улёгся –
На какую из широт?
Говорит он: «Здесь мой Брест!»
На груди – нательный крест.
– Уходи! – ему сказали.
Отказался наотрез.
Попросил он автомат –
А в ответ отборный мат.
Ну, где же с голыми руками –
На свинцовый интерес...

Припев.

А зеваки за окном
Посмотреть пришли «кино»:
Здесь дерутся,
Там смеются:
Где, мол, батька ваш Махно?
В камуфляже офицеры,
Президентские БэТээРы,
И бейтар в каком-то сером,
Как мышиное сукно...
Им за нас дадут медаль...
Ух, какая невидаль:
Что же, тоже рисковали.
Не миндаль – в такую даль.
Нас зовут боевиками,
Но где же с голыми руками
Да с такими мужиками
Победить свинец и сталь?

Припев.

А что по поводу Попова...
Он согнулся, как подкова.
Разогнулся, чтобы снова –
И ещё одну поймал...
И напрасно в Подмосковье
Будут ждать его с любовью —
Он уже погиб геройски,
Хоть и был росточком мал.
Вот так финиш, ё-моё!
Пролетарское рваньё.
Где же наши генералы?
Где полковник? Где майор?
Ухожу... И со стыдом
Я гляжу на Белый Дом,
А там на жареное мясо
Налетает вороньё...

Припев:
        Помолясь на храм,
          Выпил бы сто грамм,
          Да не надо драмы – всё путём!
          Я ещё вернусь
          На святую Русь –
          Разберёмся до конца потом!

Москва, 7октября 1993 г.

Москва

Николай Шипилов

1946 - 2006

Вечный октябрь над усталой страной...
Боже, на что свои силы растратили,
Маялись ямбом и каялись дактилем
Перед глухой неминучей бедой.

Вот и опять чресполосая мгла
Рваным трёхцветьем взметнулась воочию,
Мерзкая, как пулемётная очередь,
Мёртво стучащая из-за угла.

Так обживай же подполье своё
В русской привычной своей бессловесности,
Пережидая, пока на поверхности
Не отжирует родное жульё...

Окна пылают и стены горят...
Боже, зачем это, что они, спятили?..
Дактилем, дактилем, дактилем, дактилем
Бьют пулемёты – и музы молчат.

1993

Великий Новгород

Евгений Курдаков

1940 - 2002

04.10.1993

Бродили, считали трупы,

Совали гильзы в карман.

Всё было жутко и тупо,

Вонючий синел туман.

Кого-то вели куда-то,

Охранник его шмонал,

А кто-то из автомата

По крышам ещё шмалял.

И камеры стрекотали,

Как будто здесь шло кино,

И танки стрелять устали,

Круша за окном окно.

Какие-то люди пили

Бесплатный голландский спирт,

И парня ногами били,

А он уже был убит…

«Вам дурно?» – меня спросили,

И я отвечал с трудом:

«Не первый позор России –

Расстрелянный Белый дом».

Похожий на районного пижона,

Тая в глазах смятение и страх,

Опившийся, опухший, оглушённый,

Забывший свой обком и свой ГУЛАГ,

В том августе, больном и безобразном,

Услужливо подсаженный на танк,

В бессилье полупьяном, полупраздном,

Заранее согласный – «так на так»,

Привыкший разрушать и ненавидеть,

Всех предавать,

Всё предавать огню,

Предвидел ли?

Да где ему предвидеть

И Белый дом, и грозную Чечню.

Москва

Игорь Жданов

1937 – 2005

НЕКРОЛОГ

(3-4 октября 1993 года)

Кто-то плачет над погибшими,

Кто-то празднует победу,

Пряча трупы неостывшие

В окровавленную Лету.

Кто-то жаждет новой оргии,

Холя новые искусы,

Кто-то кликает Георгия,

Кто-то молит Иисуса.

Вы, такие непохожие,

Дети русского народа,

Обручённые безбожием

Под названием «свобода»,

Прокурорами надменными

Разделённые на группы:

Те, что слева – убиенные,

Те, что справа – просто трупы.

Вы, навылет поражённые

Анемией пьяной кучки,

Без суда приговорённые

Быстрым взмахом авторучки,

Приведённые в день памятный

На редуты улиц пыльных

То ли силою неправедной,

То ли правдою бессильной…

Октября следы кровавые

Проступают на аллеях.

Что с того, что правы правые,

Если левые подлее?

Не бывает в жизни лишнего.

Ночь – прелюдия к рассвету.

Кто-то плачет над погибшими.

Кто-то празднует –

победу ль?

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

Москва, ты спишь? Мне ночью этой

Ни сна, ни дрёмы, только – боль.

Твоя река, сливаясь с Летой,

Сквозь русскую течёт юдоль,

Где люди тянут шеи птичьи,

Чтоб видеть, так ли уж велик

Заокеанского величья

Спокойный полупроводник;

Где нам дано слепое право

Во дни смятений и разрух,

Шагая влево, думать вправо

И не любить державный дух.

Победа – миф, здесь нет победы.

Москва, безумная Москва,

В кровавые минуты бреда

Какие шепчешь ты слова?

Что новым лениным и кобам

Ты говоришь, глотая дым,

Когда проносят гроб за гробом

По серым улицам твоим?..

А тот, в Кремле, он славный малый,

Ни тени страха на челе,

И лишь кулак его трёхпалый

Дрожит на праздничном столе.

Октябрь 1993

Москва

Иван Белокрылов

ПУТЬ ЗМЕИ

Змея вползла, приподняла главу

с Кремлёвского холма под небом хмурым,

и на остолбеневшую Москву

взглянула алчно, с ленинским прищуром.

Шли времена, перерождалась плоть,

змея росла и сбрасывала шкуру,

но тварям не дано перебороть,

как не линяй, ни душу, ни натуру.

И наконец, остановился рост.

Рептилия движением усталым

к разверстой пасти подтянула хвост

и укусила с ельцинским оскалом.

Москва

Зимний рассвет просочился сквозь занавес синью...
Может, с эпохой прощаюсь, а может быть, с жизнью.
Я насмотрелся и крови, и грязи. Довольно.
Всё отболело. И даже почти что не больно.
Всё отболело... А что напоследок осталось,
выпало, словно осадок, в такую усталость,
что неохота вставать,
говорить,
просыпаться,
что неохота на имя своё отзываться...

Осень 1993 г.

Москва

Поменьше снисхожденья, командор!

Зачем щадить мою холопью шкуру?

Тебе вручают плётку и топор

Не кто-нибудь, а мастера культуры.

Жрецы искусства, истины жрецы –

Они цветы и честь твоей кареты.

А мой удел – священный долг овцы

Всегда идти владыкам на котлеты.

Не унывай, не хмурься, президент,

Поскольку мудрость всех владык – в кинжале.

И на кинжал божественный патент

Тебе дают служители морали.

Творцы высоких гимнов и поэм –

Они и тут вскочили на запятки.

Ах, не скупись, подбрасывай им всем

Послаще кукурузные початки.

И не стыдись, не кайся, командор,

Что разодрал мою холопью шкуру.

Тебе вручают плётку и топор

Не кто-нибудь, а мастера культуры.

Москва

Николай Тряпкин

1918 - 1999

Семь лет никчемных разговоров!
А нужно было-то всего
десяток бронетранспортёров,
три танка – больше ничего...
И демократия окрепла,
теперь начнутся чудеса...
А кто был против – горсткой пепла
и дымом взвился в небеса.

Осень 1993 г.

Москва

Холодно

(из песен о московском восстании октября 1993 года)

Дымом отъезжих полей тянет с укрытой Неглинной...

Клин молодых журавлей не пролетит над Москвой.

В этот пожар тополей,

В этот огонь тополиный.

Ты, дорогая Полина, приди – я живой.

В храм поспешать не спеши.

За упокой – не пиши,

Это ошибка, Полина, – кремлёвский салют.

Выброшены «калаши»...

Отговорили машины...

Ну, а к утру нас, наверное, кровью зальют...

Вот я лечу над Москвой, над очумевшей в разгуле...

Над развесёлой вдовой, над подгулявшей женой,

Над почерневшей травой, над заблудившейся пулей –

Холодно, холодно, холодно всем, кто со мной.

Только теперь на бегу

Нас уж никто не обманет.

Будут иные сраженья, иные бои!

Вот и овраги в снегу...

Вот и дороги в тумане...

Холодно, холодно, холодно, братцы мои...

Москва

Николай Шипилов

1946 - 2006

ВСПОМИНАЯ ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА

Меня, как гайку, завернули.

Отсиживаясь у родни,

Я не пошёл под ваши пули

В те знаменательные дни.

Я – не статист в плохом спектакле.

Мне дела нет до остальных,

Наивно веривших не в танки,

А в Конституцию страны.

Уж эти мне идеалисты –

Лишь им и верить сгоряча

Красивым, выспренним и чистым

Демократическим речам.

Когда вся ваша камарилья

За власть боролась без стыда,

Вы многого наговорили –

И вам поверили тогда.

Меня, по счастью, не задело

Победы вашей торжество.

Я за словами видел дело

И исполнителей его.

Ни новоявленных купчишек,

Ни доморощенную шваль –

Сметённых залпами мальчишек

По-человечески мне жаль.

ОМОН расстреливал и грабил

Под чьё-то бодрое: «Даёшь!»

В игру без выхода и правил

Ввязалась эта молодёжь.

Мальчишки, глупые, куда вы?

Какие бесы вас зовут?

Вас демократы–волкодавы

Без сожаленья разорвут!

Но закрутилась ахинея –

Не повернуть назад уже.

И что с того, что я хитрее?

Горчит осадок на душе.

Сплетённый властью крепкий узел

Я в эти дни не разрубил.

Я отсиделся. Сдался. Струсил.

Я сам себя перехитрил…

г. Усть-Кута

Вадим Ярцев

1967–2012

ОКТЯБРЬ – 1993

Победили врагов реформы вы!

Пол-Москвы завалили трупами,

Пол-Москвы увезли в Лефортово...

А пока всю страну не вывезли –

Вы надсадно все эти годы

В приложения к телевизорам

Реформировали народы...

Реформируете без устали:

Честных – в нищих, ворьё – в элиту,

Душу русскую – в антирусскую,

А теперь вот живых – в убитых!

Конституцию сытым скопищем

Изнасиловали – и рады.

Мы пришли к ней на крик о помощи.

Ну так кто ж из нас – демократы?!

Что там прения, что регламенты...

Ваши доводы – сверхречисты:

Бьёте танками по парламенту!

Ну так кто же из нас – фашисты?..

С той землёй, где взросли Иванами,

Мы родство разорвать – не в силе,

Вы ж всей плотью – за океанами.

Ну так кто же из нас – Россия?

...Она терпит и терпит, смирная.

Но когда-то остудит ваш пыл:

Кто с мечом к нам придёт реформировать –

Тот историю позабыл.

Москва

1946 - 2010

Снег выпадет

И не растает.

И не прервётся тишина.

Кто первый след на нём оставит?

Война.

Она войдёт, скрипя ремнями:

– Ну что? Пошли?

И снайпер ляжет между пнями.

– Палить?

– Пали.

Огнём расколота колонна,

Но остальные – напролом.

В снегу

Застынет цепь ОМОНа

Перед Кремлём.

Взлетают в воздух мавзолеи,

И опадают купола.

Вон – по заснеженной аллее –

Война прошла.

Война прошла по волнам снега,

Уткнувшись мордой в свой предел.

И взял Господь Россию в небо.

И – пожалел

Своя измученныя овцы...

– А кто там ходит в этот час?

– Там только добрые литовцы.

Им хорошо теперь без нас.

Самара

Новогодняя фантасмагория – 1995

Пир во время чумы, пир во время чумы!

Конец века. Россия. Зима.

– Эх, гульнём, господа, в середине зимы,

пусть стоит у порога чума.

Рождество... Новый год. Рождество... Новый год.

Фейерверки сияют окрест.

– Почему граф Киркоров не ест и не пьёт?

Дайте графу звезду или крест!

Весь в огнях золотых государев дворец

(президентский – читайте – отель).

А в прихожей лежит неизвестный мертвец.

За порогом хохочет метель.

– Господа, ну давайте – до дна, до конца,

и одну, и другую – подряд!

...Гости знают давно про того мертвеца,

но хозяину не говорят.

И чего только нет на господском столе,

бомж увидит – свихнётся с ума.

...А Россия во мгле, а Россия во мгле,

по России гуляет чума.

На погостах тесно от крестов-пирамид.

Бесы пляшут в лесу при луне.

Слышишь, колокол в церкви соседней звонит?

Он звонит по тебе и по мне.

В каждом доме сегодня лежат мертвецы –

круто чинит чума самосуд.

А к столице несутся и едут гонцы,

всё известья плохие везут.

Их в лесу стережёт кровожадный вампир,

он, как вихрь, вылетает из тьмы.

А в столице гудит-продолжается пир,

пир великий во время чумы.

Государя за крёстного держат отца,

только есть ли на нём, есть ли крест?

Он не видит за дверью того мертвеца,

он икорочку чёрную ест.

Да и то... Он видал на веку мертвецов:

– Рос-си-яне... Идите все вы...

А чума всё сжимает, сжимает кольцо

вкруг столицы державной – Москвы.

С голодухи глубинка поела собак

и забыла дорогу в сортир.

А столица всё пьёт и не кончит никак

бесшабашно-бессмысленный пир.

От музы́ки дрожит государев дворец

и по стенам дрожат образа.

...Но глаза открывает за дверью мертвец,

да, мертвец открывает глаза.

Он обжился в прихожей, освоился тут,

он спокоен и бледен сейчас.

Вот окончится пир, и все гости уйдут,

и наступит отмщения час.

– Хватит пить, господа! Эй, гофмаршал, очнись!

Да очнитесь же все наконец!

Он сюда на коленях приполз из Чечни –

этот юный, безусый мертвец.

Он приполз, приволок за собой автомат,

он вас всех укокошит в момент.

– Господа! Наступает последний парад!

Ты готов, господин президент?

Президент, вы в крови с головы и до пят!

Что сердито нахмурилась бровь?

Вы не знаете разве, что Грозный бомбят?

В вашей рюмке не виски, а кровь!

Там под пулями гибнут солдаты-юнцы,

их на части снарядами рвёт.

И к столице ползут и ползут мертвецы –

вместе с вами встречать Новый год.

В их бескровных ладонях – отмщения зуд,

хоть ползти им долгонько – увы!

Но я верю, гофмаршал: они доползут,

доберутся до сердца Москвы.

А пока... Отряхните от крошек мундир

и поправьте медальку – да-да!

Поднимите бокал – продолжается пир!

Продолжается пир, господа...

Архангельск

Александр Росков

1954 - 2011

Тропа дана. Сума дана.
Любви отведен час.
И приговоров письмена
Начертаны для нас.
Играет власть –
Все карты в масть.
Власть сирых – плеть судьбы:
Назад – столбы,
Вперёд – столбы
И по бокам – столбы.
Защиты нет. Пощады нет.
И свет в окне крестов.
И от тенет, и от клевет
Бессилен Храм Христов.
Так назревает для страны
Проблемы острый нож:
Не Богом мы разделены
На нищих и вельмож.
Одним – в цари,
Другим – в псари,
И предрешён вопрос?
Нет.
Умирает псарь,
Как царь,
И царь гниёт,
Как пёс.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

Новым русским

Вам ли, на небо пеняющим,

Хаять сожжённое знамя?

Были бы мы не товарищи –

Стали бы вы господами?

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

Не верьте этим господам,

Хоть крест они теперь целуют

И строят храм, но стыд и срам –

Рубли сиротские воруют.

А Бог не жертвы просит, нет!

Он милости от сердца хочет,

Не толковать Его Завет,

А исполнять. И не порочить.

А эти господа всегда,

Ещё товарищами были,

Героев славили труда,

Но сами по труду не жили.

Исчезнут снова, яко дым,

Ложь не исправить новой ложью.

Не приспособить Церковь к ним,

Она ещё покуда Божья.

пос. Менделеево
Московская область

Нина Карташёва

Россия, Русь… А дальше многоточие…
Что ж, в этот скорбный судьбоносный век
Обочину мы приняли за отчину
И побрели по ней и в дождь, и в снег.
Мы люди Божие, калики перехожие.
Мы эмигранты в собственной стране…
Но, как ни тщились, нас не изничтожили
Все те, кто мимо мчались на коне.
Все те, кто напылили-накопытили.
Все те, кому чертовски повезло.
Все те, кто записались в небожители
Родной земли, отверженной назло…
…Под вопли автострадные-эстрадные,
Летящие в лицо нам пыль и грязь
Идём-бредём пообочь, невозвратные,
На купола церквей перекрестясь.
И нам не надо с отчиной сцепления
Шипами ощетинившихся шин,
Когда у ног почти в благоговении
О вечном шепчет скорбная полынь.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

Диана Кан

ЛЮБИТЬ РОССИЮ СТАЛО РЕМЕСЛОМ!

Который раз: всё прошлое – на слом!

Глаза слезятся

от словесной пыли.

Любить Отчизну

стало ремеслом,

чиновники Россию полюбили!

Сугробами духовность занесло,

тусуются таланты на пирушках…

Любить Россию – это ремесло

всех лицемеров,

рвущихся к кормушкам.

И чтобы длилась

Божья благодать,

купив себе пиарщиков

по списку,

спешит политик

в храме побывать,

возжечь свечу,

подать свою записку…

Коммерция витает

над Кремлём,

утрачены любовь

и состраданье…

Служить России

стало ремеслом

тех, для кого прислуживать –

призванье.

Санкт-Петербург

Владимир Скворцов

Отчаяние?

Нет. Я устаю

От трескотни речей, от политралли.

От лжеповодырей,

Что обокрали,

На нищенство пустив, страну мою.

Зачем меня вести? Я не ослеп.

Устал – не знаю, как сказать яснее, –

От мерзости,

Что жрёт

Народный

Хлеб

Десятки лет,

Нисколько не краснея.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

Солгите мне

Солгите мне, правители эпохи,

Вы наторели в этом, вам с руки,

Что больно вам за то, что плачут крохи

И что на паперть ходят старики.

Солгите мне о новой лучшей жизни,

Рукой плебейской царский кубок взяв,

Солгите мне, что вы – сыны Отчизны,

Солгите мне, что мой народ не прав!

Солгите мне с экранов ваших мерзких.

Я вам поверю только лишь в одном –

Что к зеркалам готовы занавески

И дело лишь за простеньким гробом.

Саров

Геннадий Ёмкин

Очередные выборы

Только врубит свой свет

над землёю восток,

только солнышко встанет

чуть-чуть на котурны, –

сунем честно лукавый квиток

в пасть хохочущей урны.

с. Горшечное
Курская область

Леонид Наливайко

(1938 – 2020)

Не повезло России с местными.
Москву не снимут с главной должности.
Могли бы выборы быть честными,
Но нет технической возможности.

Москва

Евгений Лесин

Лес обгорелый,

десяток избёнок,

морок нетрезвых ночей.

Плачет в оставленном доме ребёнок.

– Чей это мальчик?

– Ничей.

Невыносимая

воля в остроге,

вязь бестолковых речей.

– Чей это воин,

слепой и безногий,

помощи просит?

– Ничей.

Словно во сне, великана связали,

гогот вокруг дурачья.

– Чья это девочка

спит на вокзале

в душном бедламе?

– Ничья.

Остервенело,

в рассудке и силе,

продали это и то.

– Кто погребён

в безымянной могиле

без отпеванья?

– Никто.

Родина!

Церкви, и долы, и пожни,

рощи, овраги, ручьи...

Были мы русские,

были мы Божьи.

Как оказались ничьи?

Москва

Виктор Кирюшин

Ангел белый

Побирушка, побирушка…

Жизнь рожденьем наказала.

Большеглазая девчушка –

Побирушка у вокзала.

Платьице на тонких ножках,

Личико… да горстка боли –

Утлой лодочкой ладошка

Плещется в народном горе.

Наливаясь солнцем рыжим,

Задыхался город душный.

И слетал, толпе не слышный,

Детский лепет с губ синюшных:

«Ангел белый, ангел белый,

Забери на небо к маме…»

Взгляд переполняла Вера,

Разум истекал слезами.

Но безликим злом гонимо,

Месиво мужчин и женщин

Протекало молча мимо

Девочки с ума сошедшей.

«Ангел белый, ангел белый…»

Большекрылый плеск во взгляде, –

«В этом мире добрый – беден,

А богатый – зол и жаден…»

Тощий звон ей в ноги падал

Милосердием грошовым.

А глаза искали – взгляда,

А душа просила – Слова!..

К ней, в безумии тоски, я

Сердцем не сумел пробиться.

Не должны глаза такие

Прорастать на детских лицах.

Я стоял оторопело,

Призывая смерти чудо:

«Ангел белый, ангел белый,

Забери меня отсюда!»

Мурманск

1959 − 2017

СИРОТА

В доме без света один третий день.

(Провод обрезали за неуплату)

Бродит за окнами страшная тень,

боязно даже заплакать.

Невыносим беспросветный свинец

над синевой беззащитных глазёнок.

Пьянствует мама опять, а отец

снова на нарах казённых.

Сядет в пальто на худую кровать

и – оживают на стенах картины:

сладкие булочки стряпает мать,

велосипед с магазинной витрины.

Мебель убогую не утаит

робкое пламя свечного огарка.

Кажется руки отсохнут мои

если приду в этот дом без подарка!..

Не отмолчаться за праведных всех,

светит окошко в ночи, как иконка.

Ветром сиротства погашенный смех.

Дай вам Бог неба с глазами ребёнка.

пос. Старобачаты
Кемеровская обл.

Виктор Коврижных

АНДРЮША

Из цикла «СТРАННОПРИИМНЫЙ ДОМ»

Тут сыт и обут, а битьё – для порядка.

Тут дяденька-мальчик живёт.

Он хочет понравиться всем санитаркам,

поэтому громко поёт.

Мотива, жаль, нет в его радостной песне.

И слов он ещё не сложил.

Но это не важно, когда ты известен,

когда ты уже старожил.

Его донимают лет сорок вопросом –

«Андрюшенька, сколько нам лет?»

Ему это в радость, ему это просто –

покажет три пальца в ответ.

И радостно няням и ржут санитары:

«Ну, ты распотешить – горазд!»

Он ждёт не дождётся, когда придёт мама,

за долгое детство хоть раз.

Часами дежурит у выхода-входа,

чужие гостинцы жуёт.

И три своих верных пожизненных года

он долго-предолго живёт.

г. Котово
Волгоградская обл.

Юрий Кучумов

А над землёй родное солнце

Ласкает светом этажи.

А под землёй в гнилом колодце

Спят малолетние бомжи.

Луч, проскользнувший в щёлку люка,

Их нежно лижет по щекам.

Хоть жизнь

– паскуднейшая сука,

И всё ж она добра к щенкам.

Беспечно русская синица

Поёт про Родину свою…

Что этим спящим детям снится

В их обворованном раю.

Быть может, импортная койка

Иль заграничная жратва?

Большая жирная помойка –

Столица Родины – Москва.

Покуда блеешь ты с похмелья

О материнстве и любви,

В глубоком мрачном подземелье

Спят дети сирые твои.

Пока придворные витии

С трибун возносят демократь,

Не нация и не Россия –

Канализация нам мать!

г. Новокуйбышевск
Самарская область

НИЩИЕ

Камни и буераки.
Дождь моросит с утра.
Нищие и собаки
Вместе вокруг костра.

Их обойду, пожалуй,
Посох держа в руке.
Булькает что-то в ржавом
Стареньком котелке.

Я им пока не нужен,
Я им – что нет, что есть.
Ждут, что послал на ужин
Отче Небесный днесь.

Дай Ты им хлеба, Отче,
Тёплый подвал, где спят,
Дай им в осенней роще
Ягоды и опят!

Дай городским помойкам,
Свалкам – не оскудеть,
Чтоб на прохожих волком
Бешеным не глядеть!

Скоро засвищет вьюга,
Сядет у котелка –
Дай не зарезать друга:
Шарика ли, Пушка!..

Нищим, бомжам и ворам,
Пьющим из русских луж,
Гибнущим под забором,
Но не сгубившим душ:

Крови не проливавшим
Финкой и кистенём, –
Отче, воздай как павшим
Воинам под огнём!

Тула

Валерий Савостьянов

МОСКОВСКИЙ ДВОРИК

Сварен суп... пора делить приварок...

...Весь заросший, чёрный, словно морж,

На скамейке возле иномарок,

Холодея, помирает бомж.

Над скамейкою стоит ужасный

Липкий запах грязи и мочи.

И взывать к кому-нибудь напрасно:

Потеряли жалость москвичи.

Телевизор учит выть по-волчьи –

Дикторы бесстрастны и ловки.

Диво ли, что злость в крови клокочет,

Отрастают когти и клыки?

Бомж хрипит от наркоты иль спьяну –

Холодна последняя кровать.

Неужель я оборотнем стану,

Чтобы слабых гнать, и глотки рвать,

И считать, что только в силе право,

Думать: что хочу, то ворочу?

Господа! Не надо строить храмы

И держать плакучую свечу.

Сварен суп. Пора делить приварок.

Падает, как саван, свежий снег.

Дворик спит. А возле иномарок

Умирает русский человек.

Москва

1935 – 2022

Аборт

Старый аист вернулся пустой.

Замечтавшись о местности отчей.

Уронил он над глушью лесной

Несмышлёный горячий комочек.

Струйка ветра добычу взяла,

Понесла, как соломинку волны.

И небесный кузнец два крыла

Отковал под сверкание молний.

И тогда понесло, понесло

Вдаль с пылящею звёздной артелью,

И осталось далече село,

И избёнка с пустой колыбелью.

Где ты нынче, родное дитя?

Мать твоя у окна постарела.

А, бывало, плясала и пела

Босиком под гармошку дождя.

В неприступно-далёком краю

Пожалей.

И, как жизнь молодую,

Отыщи ей сестрёнку свою.

Положи в колыбельку пустую.

Самара

Первые сединки в волосах.

Тонкие чулки в такую стужу.

Брови словно нитки. А в глазах –

Ничего, похожего на душу.

И стоит, румянами горя,

«Сука привокзальная», «Катюха»,

«Катька-полстакана», «Катька-шлюха».

Катя... Одноклассница моя...

Краснодарский край

Наши матери стали старыми,

стали слабенькие совсем.

Наши матери знали Сталина,

знали прелести разных систем.

Да и мы уже столько закуси

поиспробовали на веку:

и Занусси там был и «Затеси»…

Пир запомнится бедняку.

Запрягай опять клячу тощую,

разбросай пашеницу и рожь.

Напрягай опять жилы-мощи-то:

сей добро – никогда не помрёшь!

...Собираются мамы старые

с узелочками – в старину.

Наши матери знали Сталина.

Наши дочери – Сатану.

Москва

Мария Аввакумова

Я хороню родной народ:

гораздо чаще отпеваю,

чем в жизнь крещеньем принимаю.

Изводится российский род.

Как будто на передовой –

накрыли нас, и рота тает,

и смерть до рвоты кровь глотает.

Я так устал, я сам не свой…

Кострома

Священник Андрей Логвинов

Сказали: «Жить в безверии».

И жили-поживали.

Взвопили: «Веру продали!»

Прошибла всех слеза.

Мы столько лет иконами

Кастрюли закрывали,

Теперь на них молиться бы,

Да стёрлись образа.

Рыбинск

Сергей Хомутов

Солнце встало. Как и надо,

Голубеют небеса.

Похмелённая бригада

С матом лезет на леса.

А прораб, слюнявя чёлку,

Плотью чуя блудный гон,

Голоногую девчонку

Тащит в вахтовый вагон.

Истопник глядит и злится,

И от зависти томится, –

Тлеет «Прима» на губе,

А в котле смола курится...

Глянь, Господь, что тут творится.

Это строят Храм Тебе.

Краснодарский край

Приморозило. И снег уже – стойкий.

За окном в сугробах – автомобили.

Бич на улице замёрз. На помойке.

Нынче ночью. Поутру вывозили.

Что с того? Однажды смерть встретит каждый.

Может, к лучшему – отмучился, бедный.

Он, вообще-то, был нисколько не страшный,

Не назойливый, не наглый, не вредный…

Смерть одна, да помираем – все розно.

Жизнь одна, да всяк по-своему мерит…

А в подъезде он, поди, не замёрз бы.

Но вы видели подъездные двери?

Я проснулся нынче ранней порою,

Я глядел в окно – его увозили.

Вы стучитесь – учат нас – вам откроют…

Вряд ли кто-то вам откроет в России.

Умер бич. Не друг, не враг… Просто – лишний,

Только сердце болью стиснуло – ой, как!

Ведь Христос всегда ходил к людям нищим.

Кто мне скажет, кем он был – бич с помойки?

Малодушны стали мы, узколобы!

Обезлюбели, мечтая о чуде…

Человек – он всякий – Богу подобен.

Постучит Христос – вы впустите, люди?

…Сам себе организую попойку,

Ночь повиснет за окном темью вязкой…

Бич на улице замёрз. На помойке.

Ну, и Бог-то с ним…

И Бог – с ним!

А я – с кем?!

Мурманск

1959 − 2017

Сложил на время крылья,
Сменил осенний быт –
Ночую на могиле,
Где бывший мэр лежит.

Из жизни властной выбыл,
Для зама – крупный плюс...
Живой меня не принял –
На мёртвом отосплюсь.

с. Косиха
Алтайский край

Валерий Лезин

СЕРЁГА

Сегодня мне ночью приснился Серёга,
При жизни он не был таким никогда:
В хорошем костюме, ухоженный, строгий,
И, вроде, от прошлого нет и следа…

Он был моим верным и преданным другом,
Который меня понимал до конца
В жестокое время! И каюсь – с испугом,
Бывало, смотрел на меня, подлеца.

(Как жить и творить в суете Вавилона,
Под небом России, на вьюжных ветрах?
Имеющий дом, не имеющий дома
На разных всегда говорят языках)

Безумный скиталец, бродяга несчастный
Он жить не умел, а другие смогли,
Оставив ему все подвалы, ненастья,
Холодное небо родимой земли.

Бездомный, запойный, братишка мой русский,
И в пьяном бреду сохраняющий мысль
Далёкой культуры славян и этрусков,
Без всякой обиды смотревший на жизнь.

Ведь в каждом из нас – станционный смотритель,
И каждый – в шинели своей немоты.
Но он ещё – слушатель, и посетитель,
И собутыльник богемной Читы…

Продрогший насквозь и промокший до нитки,
Он шёл до меня и о чём-то мечтал.
И знал: обязательно выручит Витька,
Ведь Витька Серёгу всегда выручал.

О, как наши судьбы страшны и похожи:
И вот на холодном, промозглом ветру
Зазвал его в дом свой случайный прохожий.
Он выпил с ним ночью, а помер к утру…

Мы долго искали, сличали, просили –
Пока не нашли бугорки и тот ряд,
То дикое кладбище дикой Россия,
Где дети её – без имён и без дат.

Родились не вовремя, не было силы
Убить в себе совесть и чувство вины:
Ведь жизнь – не борьба и нельзя до могилы
Бороться со всем населеньем страны.

А звёзды – высоко, Серёга – глубоко,
На каждом из нас – роковая печать!
Я плачу, проснувшись, в ночи одиноко.
И не с кем беседовать. Не с кем молчать…

г. Чита

Виктор Балдоржиев

Лопни глаза!

Это ж Витька пришёл из тюрьмы!

Маленький Витька,

Угнавший по пьянке бульдозер.

Тихо прольется мелодия русской зимы,

Вечером тёплые окна ледком приморозит.

Я не спрошу его: « Как тебе, милый, жилось?».

Вижу и сам: хреновато. Да Бог с ним, сгорело.

Рыжая шапка

Поверх поседевших волос,

Словно коровья лепешка на голову села.

Да и не стоит остывших углей ворошить.

Витька вернулся улыбчивый, а не унылый.

Он улыбается и говорит: « Будем жить».

Будем, конечно,

Куда же мы денемся, милый?

Выпьем по маленькой в честь наступившей зимы.

Есть ещё козыри в нашей затёртой колоде.

Всё же нечасто случается, что из тюрьмы

К нам в одночасье

Хорошие люди приходят.

Худо ли, бедно, наполним свои закрома

Хлебушком – солью,

А дальше и горюшка мало.

Смотрит в окно,

Головою качая, зима:

– Витька вернулся.

Давно я его не видала.

Самара

Стынет воздух. Холод небывалый

Даже для полярных январей.

Побирушки греются в подвалах,

Обняли железо батарей.

Нет убогих на своей работе –

Ни у церкви, ни на рынке нет.

Некому сказать: «Зачем вы пьёте?!»,

Подавая несколько монет.

Небывалый холод.

Поскорее

Поспешим вернуться в тёплый дом.

Некого сегодня, фарисеи,

Поучать, что надо жить трудом.

Сыктывкар

Андрей Попов

Благочинному я не понравился.
Он с бомжом от бесчестия справился,
Из-под Божьей руки оттолкнул,
Рот обидной хулой отомкнул, –

Нахамил, нагрубил полунищему,
Замахнулся своими лапищами,
На благой опираючись чин...
И от Бога… себя отлучил.

с. Косиха
Алтайский край

Валерий Лезин

Видение Родины

Мы Родину, сколь помню, хоронили.

Был так задуман важный ритуал,

чтоб торжество присутствием почтили

все, кто пинал её и в клочья рвал,

все, кто молчал, когда она стенала.

Нас собралось на проводы немало:

все бывшеграждане бессчётные её

означили участие своё.

За катафалком, серый и согбенный,

великий в малом плёлся,

неизменный

в своей привычке умное вещать.

Вот и теперь в кармане речь лежала

и в ней слеза уместная журчала

по той, которая была нам мать,

но вот, увы, слегка не дотянула

до славного всемирного загула, –

да стоит ли бедняжку укорять.

Ему на пятки чуть не наступала

колонна новорусского кагала:

плечища, шеи, лобики, зады…

Две синодальных сивых бороды

вослед за ними истово кадили.

Но жадных чрев смердящие плоды

тем паче жаркий воздух ворошили.

Чем дальше от начальства и от свиты,

тем откровенней шастал по рядам

гул облегченья: – Наконец мы квиты!

Все эти монументы-монолиты,

пора их в ямину как ржавый хлам!

– Давно пора! – им вторила сердито

мамоны цепкая правозащита.

– Идея патрии поизносилась.

Из всех учебников её – навынос!

Из всех головок – хриплую шарманку!

Пора дышать и мыслить наизнанку,

без комплекса любви к своей мамá.

По ком рыдать? Нам родина – тюрьма.

А вот и те, что значились в запрете.

Как много же меньшинств на белом свете!

Лихие наводители мостов,

они же сокрушители основ,

на полную катушку веселились:

оттягивались и при всех мочились,

и спаривались с резвостью ослов.

Как конюх от сдуревшего коня,

опасливо дистанцию храня

от ржущих содомитов,

шли понуро

лавряты – сановитые фигуры –

витии гимнов, ораторий, маршей,

обласканные некогда мамашей,

как звали Родину в своём кругу,

но замолчали враз – и ни гугу.

Мелькали феминистки, пацифистки

из комитета бдящих матерей,

что от «дедов» отчизну защищали

и потому под юбками держали

своих великовозрастных детей.

Вспухала полудённая жара.

Уже героев описать пора,

небрежно, но с иголочки одетых,

что сквозь толпу неслись в своих беретах

и, яростью бессильною дыша,

просили по привычке «калаша», –

тогда бы навели в стране порядок, –

но и рогатки не было в отрядах.

И к ним лепились полчища зевак,

охочих до истерик, склок и драк.

Шли ордена украдкой, точно лесом,

шли клубы, разделясь по интересам

к оккультным разным сферам,

то бишь бесам.

И там и сям метались бестолково

те, кто надеялись услышать слово

подсказки, соучастия и веры,

но им одни словесные химеры

подсовывали лжехристы и маги,

антропософы и антропофаги,

гадатели на птичьих потрохах

и рериховцы с пеной на губах.

Порою кто-то вскрикивал гневливо:

– Что за поминки? Мы крепки на диво!

Бюджет растёт и рубль процветает.

Держава-мать почти что воскресает!

А сзади всех клубились тьмы и тьмищи

тех, кто народом звался сотни лет,

но без вождей одряб и поослеп, –

тех, кто давно уже добра не ищет

ни в чём, кроме получки ли, подачки,

заначки, ежеденной тележвачки,

кроссвордов, «окон», пересудов злых

и сотовых термитных позывных…

Похоже, полушарье оползало

из были в небыль, из цветенья в хиль.

Толпа до горизонта пыль вздымала,

а там сама перемещалась в пыль.

Но чуть поодаль, под подошвой горной

искрился, будто снег, остаток скорбный:

младенцы, старцы, жены в белых платах;

их охранял строй юношей крылатых…

Казалось, то сама душа Отчизны

в истоме горести и укоризны

была готова отлететь куда-то –

в заоблачные звонные палаты,

но напоследок медлила…

Она уйдёт и унесёт всю славу,

всю стать и честь, добытые по праву,

все песни дивные, заветные преданья,

все алтари, все мощи, все рыданья

своих невинных чад,

рассветов алость, –

всё, что Святою Русью нарекалось,

и там до судного Христова срока

пребудет,

жалостно вперяя око

в кромешный край неугомонной пыли,

где ей свои однажды изменили.

Москва

Юрий Лощиц

МОСКВА. 1999 ГОД

Свобода слова, говоришь,

И всяческой приватизации?

Москва похожа на Париж

Времен фашисткой оккупации.

Пусть продают кругом цветы,

Пусть музыка и пусть движение –

Есть ощущенье срамоты

И длящегося унижения.

Есть призрак русского маки!

Ни в чьи глаза смотреть не хочется.

Лишь подлецы и дураки

Не знают, чем всё это кончится.

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

Однажды моргнул я, и мир исказился,

Сместился, разъехался, перекосился.

А мне б не моргать.

Смотреть и кричать, обливаясь слезами,

Что нас обступает, прокравшись лесами,

Поганая рать.

Всё-всё исказили, людей не спросили,

Тоскую по Родине в сердце России,

По деткам родным,

Которые вот они, туточки, рядом,

Напитаны новым, невиданным ядом.

Им страшно одним.

Московская область

Николай Дмитриев

1953 - 2005

В сырой землянке стойкий запах гнили,
Дух нежилой у жизни на краю…
Мы до сих пор не всех похоронили,
Кто пал в бою за Родину свою.

В болотах, за дремучими лесами.
Вдали от сёл и многолюдных трасс,
Лежат они с открытыми глазами
И, не мигая, всё глядят на нас.

Глядят, как убивают и торгуют,
Как грабят, раздают и предают,
Как самую святую, дорогую,
Землицу вместе с ними продают…

Живых солдат больней нельзя обидеть,
А тех, кто пал… О чём тут говорить!
Они б хотели этого не видеть,
Но и глаза им некому закрыть…

пос. Томилино
Московская область

Иван Рыжиков

1922−2019

Ода на день сошествия с престола

Бориса николаевича, 199… года

Свершилось! Наконец!.. Пальни-ка, брат Царь-пушка!

Царь-колокол, звони, чтоб помнилось и впредь!

Огнём горит в казне последняя полушка,

гуляй, честно́й народ, финита ля трагедь!

Иль не узнали мы, как больно бьют лежачих?

Россия, распрямись, и этот срам стерпя.

Он не любил тебя, как сорок тысяч мачех,

как сорок тысяч зим, он выстудил тебя.

Печаль твоих полей, лесов твоих багрянец

никто хмельным ковшом, как он, не расплескал.

Он пропивал тебя, как сорок тысяч пьяниц,

и по миру тебя, как нищенку, пускал.

Над сединой веков – клешни трёхпалых спрутов,

беспамятство и ложь на золоте времён.

Он предавал тебя, как сорок тысяч Брутов,

и тело рвал твоё, как шёлк святых знамён.

В Кремле всея Руси – с шипеньем зоосадов

в клубок свивалась тьма, то вверх ползя, то вниз,

он напустил на нас, как сорок тысяч гадов,

доренок и лолит, фоменок и сванидз!

Нагуливал жирок от жрачек и от ржачек

в истерзанной стране жванецкий легион…

Покудова Чубайс, как сорок тысяч ржавчин,

Россию разъедал – стоял на стрёме он.

Россия, не забудь (пусть даже б в ад сошёл он!),

как он тебя раздел («На то мы и "верхи"»!),

и на потеху всем, как сорок тысяч шоу,

пустил твою любовь, и слёзы, и грехи.

Сбегалися на кровь пронырливые крысы,

на твой прощальный плач и погребальный звон

слетались вороньём птенцы гнезда Бориса:

Гайдар, Бурбулис, Кох, Немцов and Уринсон…

На тризне по тебе отплясывали танец

то соросы, то Билл… От них рвало народ!

«Опять в своей стране я словно иностранец!..» –

Есенин бы сказал, увидя новый сброд.

А он, как шут, скакал под гром аплодисментов,

отеческих гробов тревожа вечный сон,

и Козырев тайком в ночи за тридцать центов

берёзоньки твои сгонял в синедрион.

В нём ни одна беда не отозвалась болью,

ни город, ни очаг чужой – ему не свят,

и мальчики Чечни, им брошенные в бойню,

в пустых его глазах возмездьем не стоят.

То он купал в ручье харизму, словно в море,

то в самолёте спал вблизи ирландских стен,

то со свечой дремал в Елоховском соборе,

как на политбюро небезызвестный член.

Он встречи изобрёл «без мыслей и манишек»,

он в бане тёр бока ответственных персон,

и открывала в Кремль врата Татьяна… Мнишек –

лжелебеди летят в Москву со всех сторон.

…Финита ля комедь! За сценой – заварушка.

Какой же от ворот выходит поворот?

Царь-колокол молчит. Мертвым мертва Царь-пушка.

Страна несёт свой крест. Безмолвствует народ.

г. Лобня
Московская область

Геннадий Красников

Новый год 2001

Осушив одним махом,

Закусив наугад –

Рядом с мусорным баком

Это полный отпад.

Обнялись бескорыстно

На задворках кафе

Мальчик в форме пятнистой

И старик в галифе.

Молча двинули к рынку,

Словно к центру земли.

Так вот дружно, в обнимку,

В новый век и вошли.

Словно в яму из ямы,

Где кресты да кресты,

Где ни папы, ни мамы,

Только ночь да менты.

В Новый – жирный, как боров.

Жалкий, как недород.

В этот новый, который

Их обоих сожрёт,

Не взгрустнув, не оплакав,

Не узнав никого.

Возле мусорных баков,

Вероятней всего.

Самара

Первыми погибли, как ни странно,

тренеры мои и физруки –

силачи, романтики, титаны,

далеко ещё не старики.

С нами, непутёвой детворою,

и уроки проводя, и дни,

не считали жизнь они игрою,

в справедливость верили они.

Заросли травою стадионы,

проданы спортзалы под склады́,

жизнь – и та как будто вне закона

в годы необъявленной беды.

Русские по крови и по духу,

славившие честные бои,

первыми не вынесли разруху

физруки и тренеры мои.

Погрустнели, запили, устали

связывать начала и концы.

Не согнулись – ведь они из стали,

а сломались верные бойцы.

2003

Москва

Виктор Верстаков

И скромней времена,
И помельче награды.
Но... чем дальше война,
Тем пышнее парады.

От сегодняшней боли
Душу прошлым мы лечим.
Потому что нам боле
И гордиться-то нечем.

Бийск

Сергей Чепров

Евгеника – прелестная наука

О высшем сорте и во имя высшей цели,

Когда кобель, тебя загрызший, или сука

Несут здоровый дух в здоровом теле.

Наука о естественном отборе,

О высшем сорте и во имя цели высшей, –

О том, что честь имеет в этом споре

Остаться высший сорт, тебя загрызший.

И чистой лирики моей Сопротивленье

Не прекратится в столь кошмарном укороте, –

Когда огрызком остаётся населенье,

А быть должно – в неразгрызаемом народе.

Москва

Враг народа

Боящийся шороха мыши.

Покорный всегда, как овца.

Считающий всех себя выше.

Забывший и мать, и отца.

Не ищущий истины – брода.

Прислуга на шумных пирах.

Носящий лишь званье «народа».

Такого народа – я враг.

Краснодарский край

ДЕРЖАВНЫЙ МАРШ

Не падай, не плачь, товарищ! Я знаю: твой бизнес угрюм и нищ.

Много ли, друг мой, наваришь с братских кладбищ?

Твои землекопы, Ваня, не просыхают сто лет.

Вот ты идёшь и плачешь, а плакать-то – времени нет.

Часто, Ваня, ох, часто мы что-то с тобой отмечаем…

Нам бы упиться, товарищ, зелёным китайским чаем,

А мы себя губим и губим чёрным цимлянским вином –

Но не печалься, Ваня, счастье не в нём одном…

Я доведу тебя, Ваня, до самого Китежа-града,

Туда, где граничит с бессмертьем страна снегопада,

Мы ведь в фуфайках, Ваня, а те, кто носит пальто, –

Это снаружи – люди, а чуть полоснёшь – не то, не то…

Духу в них вроде бы много, да мало им, вишь, ветчины и колбаски –

Да я об этом царям в лицо говорил без опаски!

Но, впрочем, если не выжить без колбасы –

Пусть жрут меня, Ваня, эти оглохшие псы.

Звёзды всё так же чисты, и светел наш русский воздух –

Но мало им, Ваня, калорий в этих, казалось бы, звёздах.

И если им худо, гадам, этих калорий без –

Пусть, Ваня, меня, как соляру, сжигает РАО ЕЭС.

Руку с ножом заложу, словно вождь, за фуфайку,

Слышал ли ты, Ванюша, про место Неурожайку?

Я-то как раз оттуда, и если правда моя –

Пусть меня режут, Ваня, пока не зарезал я.

Помнишь, пропала Расея, когда началась с раскола?

Тело – объект для опыта, если кровь – пепси-кола…

Застит глаза Европа, а уши – отрежет Чечня.

Если не прав я, Ваня, то помолись за меня.

В этой стране (не ослышался, Ваня!) места, как и в раю,.

Хватит на всех, кто положит душу взамен свою.

Если же нет её, Ваня, души, которая дым, –

Лучше б мы умерли, Ваня, ты – старым, а я – молодым.

Эта страна набегает и рушится, словно волна

Красного, Ваня, кагора, цимлянского, Ваня, вина…

Родина – это цунами, смывающее Кунашир.

Ваня, Москва за нами! А мы, к сожаленью, за мир…

Эта страна не для слабых, она для атлетов и для калек.

Кто мы с тобою, Ваня? Ты ангел, а я человек.

Где твой авианосец? Где мой тяжёлый костыль?

Мы не дойдём до дома, пока не выметем пыль…

…А эта страна, словно вьюга, сама метёт ледяною метлою,

Тут не тряхнёшь мошною, не повертишься юркой юлою;

Ветер стихает, а вьюга сильней и сильней –

Сил-то нам хватит, Ваня, а хватит ли дней?

Где мы? Фонарь едва ли осветит эту страну снегов,

Родину радио, родину Божью, родину Божьих врагов;

Это берег, Ваня. Здесь не поймать такси.

Что там во тьме ледовитой? Неужто дошли до Руси?

Теперь не остынем в снегах, не погибнем от кистеня.

Главное, Ваня, покрепче держись за меня,

Потому что земля меня держит, а я за неё держусь,

За иву, за решку чугунную, за скользкую эту Русь,

За проволоку колючую, за книгу, за тонкую бечеву,

За всё, что нам чудится вечером, а утром всхлипывает наяву,

За сосны, что ждут нас, как сёстры, в снегах отдалённых мест,

За стены кремлёвские, за пряники тульские, за медный наш крест…

Тяжела ты для ангелов, пьяная наша дорога,

А человеку свойственно в спутники требовать Бога.

Он пьяных нас держит крепко, а трезвых – сшибает влет,

Бьёмся, Ваня, как рыбы, об этот искусственный лёд.

Падаем, Ваня, в сугробы до самого-самого марта,

Сколько уж нас там, Ваня? Не меньше, чем у Бонапарта.

Спим под снегами белыми, зимородок и снегирь,

Не выдаёт нас Родина, не отпускает Сибирь.

Лепим, Ваня, как психи, ей-Богу, в беспамятстве пьяных веков

Баб своих ледяных, тающих деток и мёртвых снеговиков,

Вьюга наша подруга, да матушка нам – полынья…

Зябко нам, Ваня. Тяжко нам, Ваня. Да вон уж деревня моя…

Там и окошко с узорами и дымок из кирпичной трубы…

Видно, не зря расшибали о лёд мы свои толоконные лбы.

Вот она, наша держава – деревня у самого края земли,

Вот она, наша деревня – держава, и мы до неё дошли.

г. Домодедово
Московская область

Александр Хабаров

1954−2020

Тропа с холма сбегает вниз полого,

А дальше степь без края и конца.

Сухой и жёсткий куст чертополоха

Качнётся вдруг у самого лица.

Бери копьё иль уповай на милость

Врагов, что в прах стирают города…

Здесь ничего почти не изменилось

За сотни лет –

Всё так же, как тогда.

Так, да не так:

Враг обернулся бесом,

Перехитрил Ивана-удальца.

Живое поле зарастает лесом,

Мелеют реки, души и сердца.

Там, вдалеке, шумит-гремит столица,

Она щедра для слуг, а не служак.

Куда идти?

Каким богам молиться?

Где в этой смуте войско и вожак?

Всё верится: вот-вот блеснут кольчуги,

Тугие стрелы воздух разорвут…

Но тишина давно уже в округе,

Та самая, что мёртвою зовут.

По всей степи кусты чертополоха,

Сойдёшь с коня – утонешь с головой.

Густеет тьма,

Кончается эпоха,

И колокол расколот вечевой.

Москва

Виктор Кирюшин

СОЛДАТ ПОБЕДЫ

…И памятники сходят с пьедестала

    Е. Винокуров


Лет пятьдесят или поболе, 
в какой-то юбилейный год 
воздвигнут по народной воле 
солдат.
А где теперь народ?


И вот спустился с пьедестала 
герой гвардейского полка: 
неужто слава отсияла, 
которой прочили века?


Громоздким стукотя металлом, 
прошёлся вымершим селом 
и никого не увидал он 
ни за столом, ни под столом.
Чем в землю вглядывался строже, 
землистей делалось чело, 
окалина ползла по коже, 
глаза посверкивали зло.


Чугунно грохотало сердце 
в просторе брошенных полей: 
затем ли гнал отсюда немца 
он, крови не щадя своей?


Ну как могли заглохнуть дали, 
перетерпевшие бои? 
Неужто землю добивали 
свои? 
А где теперь свои?..

Москва

Ушло поколение «надо»,

Пришло поколение «дай»…

О бедный измученный край,

За что тебе эта награда?

Всё также полоска не сжата

И грустная дума томит:

За что вы погибли, солдаты?

И что нам еще предстоит?

Санкт-Петербург

Михаил Аникин

Россия, Русь!

Храни себя, храни!

Николай Рубцов

Россия, Русь! Храни себя, храни:

Твои сыны хранить тебя не могут!

У них свои дела не слава богу,

Свои заботы... так что – извини.

Россия, Русь! Храни себя сама.

И если впрямь безвыходно и туго,

Назло врагам сплети себе кольчугу

И бейся за хоромы-терема.

Храни себя, храни, Россия, Русь!

Распахивая поле, веруй свято:

Твои подзагулявшие ребята

Авось ещё опомнятся... не трусь!

Авось ещё с повинною придут

За все перед тобою прегрешенья,

И – жизнь не в жизнь без твоего прощенья!

Стыдясь и каясь, в ноги упадут.

Тебе в привычку – верить, ждать, любить,

Не помнить зла, прощать обиды близким,

Тебе не оскорбительно, не низко

Блаженной ли, святой ли – быть ли, слыть…

А если, мать, ты сделалась больна?

А если конь-надёжа – обезножел?

Ну что за блажь? Такого быть не может!

Ты не имеешь права. Не должна.

Взбодрят-разбудят, кнут употребя...

Но дело ли – сердиться на сыночка?!

При плуге. При кольчуге. В лапоточках.

Стой как стояла! И блюди себя.

Вологда

Ольга Фокина

1937–2023

Мы молчуны тех окаянных дней

Я не был на войне и не узнал,

Что это значит – братство фронтовое,

И потому, наверное, в подвал

Меня загнали быстро и без боя.

Подвал корыстных, путаных идей,

Как нас тут много из пятидесятых…

Мы молчуны тех окаянных дней,

Когда рубились бывшие солдаты.

Тогда их бил дубинками ОМОН,

Расстреливали снайперы с высоток,

А мы со стороны, со всех сторон,

Взирали, как слетает позолота

С моей страны, вчера ещё своей,

Заботливой, пекущейся о каждом.

И скоро слёзы наших матерей

Напомнят нам о чём-то очень важном.

О том… О том, что не уберегли

Когда-то защищённое отцами.

Вина на нас за боль родной земли,

Она не виновата перед нами.

А те – уходят, всё предрешено,

Уходит поколение героев.

Нам, молчунам, увы, не суждено

Отвоевать потерянное с боем.

Мы роль свою сыграли до конца,

Спокойны – никого не убивали,

Но давит, давит что-то на сердца,

Нет! Убивали! тем, что промолчали.

И я жалею, что тогда не пал,

В те роковые, те пороховые,

Чтоб не увидеть горький наш финал

Обманутой, растерянной России.

Нам с этим жить, точнее – прозябать,

Всё глубже уходя в безликость фальши.

Не верить, не надеяться, не ждать…

И уплывать… всё дальше, дальше, дальше…

Новосибирск

Евгений Гусаченко

Зарубежная-1

Иные – те свалили

в иную благодать.

А мы-то что? Свои мы.

Куда нам убегать?

Остались, невзирая,

что страшен отчий дом.

А Родина взяла и

свалила за кордон.

Россия! Эмигрантка!

Взгляни из-за бугра,

как разворотом танка

ровняют хутора.

И это не твои ли

простёрты на песке

за то, что говорили

на русском языке?

Так будь, своих рассеяв,

чужими предана!

Изменница. Расея.

Пропащая страна.

1992

Волгоград

Евгений Лукин

Среди айвы и тюбетеек
За мною шла, совсем одна,
Наверно, хлеба или денег
Просить задумала она.

Но руки денег не просили,
Её душа ждала тепла:
«Скажи-ка, дочка, как в России?
Я так давно там не была…»

Я вспомнила пути-дороги
И на дорогах шумных – жизнь,
Старушка подвела итоги:
«И там не гладко всё, кажись…»

И, пот смахнув, в тени присела –
Седая, в простеньком платке,
И долго мне вослед глядела
С лепёшкой в сухонькой руке.

г. Калининград

Светлана Супрунова

РУССКОЕ МОРЕ

Нам опять уходить в наше Русское море

из неправой страны, что Отчизной была.

Нам опять поднимать в одиноком просторе

на грот-стеньгах несдавшиеся вымпела.

Нам опять вспоминать скалы русского Крыма,

Севастопольский рейд и Малахов курган.

Нам опять объяснять то, что необъяснимо,

и сквозь слёзы глядеть в Мировой океан.

Вот когда мы поймём наших прадедов горе.

Спорить с волею Божьей и мы не смогли.

Раз в три четверти века по Русскому морю

из России уходят её корабли.

Москва

Виктор Верстаков

Сжимается шагрень страны,

И веет ужасом гражданки

На празднике у сатаны,

И оспа русской перебранки

Картечью бьёт по кирпичу,

И волки рыщут по Отчизне,

И хочется задуть свечу

Своей сентиментальной жизни.

Но даже там, где рвётся нить

Судьбы, поправшей дрязги НЭПа, –

На дальних перекрёстках неба

Души не умиротворить...

Москва

Евгений Блажеевский

1947 - 1999

КАВКАЗСКИЙ ПИР 96

Эта водка, что «русской» зовут,
Видно, самая горькая в мире.
Прокати нас на танке, Махмуд,
У тебя в гараже их четыре.

Мясо белой овцы на столе
Аппетитною горкою тает.
Всё равно в полупьяном Кремле
Нас никто за людей не считает.

Птица по небу пишет крылом,
Белый день письменами усеян.
Только, чур, не стрелять за столом,
А не то и пожрать не успеем.

Много ты пострелял на веку,
Но и мы повидали немало.
Ты скажи своему кунаку,
Чтоб убрал свою руку с кинжала.

Мы летим на двуглавом орле.
Будто внове. Но это не внове.
Прав писатель: «Россия во мгле».
А заря не бывает без крови.

Самара

Если гордость наша – пыль парада,

А плоды победы – дым в горсти,

С нами происходит то, что надо,

Что не может не произойти.

Вологда

Михаил Сопин

1931 - 2004

РОССИЯ

Ты белые руки сложила крестом,

лицо до бровей под зелёным хрустом,

ни плата тебе, ни косынки –

бейсбольная кепка в посылке.

Износится кепка – пришлют паранджу,

за так, по-соседски. И что я скажу,

как сын, устыдившийся срама:

«Ну вот и приехали, мама».

Мы ехали шагом, мы мчались в боях,

мы ровно полмира держали в зубах,

мы, выше чернил и бумаги,

писали своё на рейхстаге.

Своё – это грех, нищета, кабала.

Но чем ты была и зачем ты была,

яснее, часть мира шестая,

вот эти скрижали листая?

Последний рассудок первач помрачал.

Ругали, таскали тебя по врачам,

но ты выгрызала торпеду

и снова пила за Победу.

Дозволь же и мне опрокинуть до дна,

теперь не шестая, а просто одна.

А значит, без громкого тоста,

без иста, без веста, без оста.

Присядем на камень, пугая ворон.

Ворон за ворон не считая, урон

державным своим эпатажем

ужо нанесём – и завяжем.

Подумаем лучше о наших делах:

налево – Маммона, направо – Аллах.

Нас кличут почившими в Бозе,

и девки хохочут в обозе.

Поедешь налево – умрёшь от огня.

Поедешь направо – утопишь коня.

Туман расстилается прямо.

Поехали по небу, мама.

Москва

Денис Новиков

1967 - 2004

12 июня

По спине мурашки – вроде не зима.

Это время с горки катится моё.

Зазубрил со школы – «горе от ума», –

до сих пор вкушаю сладкое враньё.

Где страна родная? Где родимый дом?

Как в нём поживает старенькая мать?

Зазубрил со школы – «не понять умом»,

а теперь пытаюсь без ума понять.

Не один пытаюсь: всяк наморщит лоб,

слёзы проливая у родных могил.

А в России – праздник отделенья от...

Это нам кремлёвский квасик сочинил.

Там Иван Великий в богатырский рост.

Знамо, с колокольни всякому видней

ящерицы танец, потерявшей хвост,

пляску под лопатой дождевых червей...

Москва

Ох, какая тоска здесь бывает в предзимнюю пору…
Будто сон, и кричишь, и не можешь проснуться никак.
И захочешь уехать, но мимо проносится скорый –
Этой станции нет. Осыпается грохот в веках.

И зайдётся душа не своей, небывалой виною…
Боже, как голосит вороньё на бесхозных церквах!
А вагоны летели тугой колеёю степною,
И полынною пылью состав поседелый пропах.

Вот тогда и настигло в том давнем, почти что не бывшем, –
Босоногие дети, в степи безымянный разъезд…
Дождь слепой барабанил по гулким пропыленным крышам,
И летели вагоны куда-то, где станция есть…

Таково расписанье, и всё происходит, как надо,
И не может состав на конечный свой пункт опоздать.
И не надо кричать, и махать вслед вагонам не надо –
Просто в этой степи никогда не стоят поезда.

Отчего же душа так пощады опять запросила
Под немыслимой ношей чужой и кромешной вины?
Разве есть где-нибудь в самом деле на свете Россия?
Этой станции нет… Верстовые столбы не видны…

Этой станции нет… Очень просто – была и не стало.
Расписанье диспетчер исправил спокойной рукой.
И ослепшее время бушует в стропилах вокзала,
Поезда не уходят в Россию – нет больше такой.

Только кто вам позволил решать за мильоны грядущих
Не наставших веков из-за ваших безумных затей?
Кто позволил безродным пустыню устраивать в душах
У моих, не рождённых под вашей звездою, детей?..

Белоруссия
Гомельская обл.

Елена Агина

И это «благодарные потомки»?

Сжимается продажное кольцо.

Ретивые эстонские подонки

Плюют солдату русскому в лицо.

А он стоит – не отмахнуться каской.

Он мир спасал. Он от войны устал.

Измазали шинель поганой краской,

Изгадили цинично пьедестал.

«Долой его!» – кричат на исполина...

А от живого – драли до Берлина.

г. Тосно
Ленинградская область

Николай Рачков

ФРОНТОВИК

И соседи давно уж не рады –

Снова сдвинулся Ванька, дурит:

Он костёр разжигает в ограде

И кричит: «Севастополь горит!»

Урезонивать Ваньку без толку,

В этот час его лучше не тронь.

В белый свет он палит из двустволки

И орёт: «Батарея, огонь!»

Он крушит, что попало, неистов,

По команде: «В атаку! Вперёд!»

Разобьёт подчистую фашистов,

Севастополь России вернёт...

Успокоится,

Баньку истопит.

Но, друзей вспоминая, твердит:

«Севастополь родной, Севастополь…

Слышишь, друг,

Севастополь горит!»

Пермь

Анатолий Гребнев

1941 – 2021

Отныне всё отменено,

Что было Богом нам дано

Для жизни праведной и вечной.

Где Духа Истины зерно?

Верней спросить: зачем оно

Людской толпе бесчеловечной?

Итак, грешите, господа!

Никто за это не осудит.

Не будет Страшного суда.

...И Воскресения не будет.

Краснодарский край

хороша была разборка

льда предательская корка

свалка мерсы веера

пейджера и фраера

снег над охтою чудил

каин авеля убил

каин каин где ты был

на фонтанке водку пил

а потом наташка элка

в пять назначенная стрелка

снег над кружевом оград

каин каин где твой брат

боже праведный ослеп

спит вохра и спит обэп

спит жена ротвейлер маша

под ногами каша-мяша

снег кружится ворожа

труп промёрзший сторожа

Екатеринбург

Сергей Слепухин

– Что на Руси? Не таи!

– Господи, вьюга и вьюга.

– Как же там овцы Мои?

– Господи, режут друг друга.

Вьюга и ночи, и дни.

След от могилы к могиле.

То ль осерчали они,

То ли с ума посходили.

Лютый, садись на коня.

Добрый – в слезах умывайся.

– Что ж они? Верят в Меня?

– Господи!

Не сомневайся.

Самара

Крохи робких надежд пожирает за сводкою сводка

Вся Россия глядит, как бессильно, прижавшись ко дну,

У родных берегов умирает подводная лодка,

И в сердцах умирает последняя вера в страну.

Ни отчаянный вопль, ни проклятья, летящие в море,

Ни молебные бденья… Ничто их уже не спасёт.

Над холодной водой голосит всероссийское горе,

Вопрошая: «За что?» у бесцветных молчащих высот.

И любовь, и судьба – всё теперь в саркофаге железном,

Стонет чья-то жена, захлебнувшись последним: «Вернись!»

Смерть любая страшна, но страшнее – когда бесполезна,

Значит, надо искать оправдание смерти и смысл.

Опускают венки на суровую скорбную воду.

Да прозреют живые, поняв, как друг другу нужны.

Вся Россия скорбит. Значит, мы остаёмся народом!

В общей боли и муках срастается тело страны.

Мурманск

1959 − 2017

Наяву, не в кино,

Сердце охнет – не ахнет,

Что в России давно

Русским духом не пахнет.

Есть и Кремль, есть и квас,

И берёза с рябиной,

Только душу у нас

Кто-то заживо вынул.

Нам не выжить, народ,

Мы уйдём в поднебесье,

Если мать не поёт

Колыбельные песни.

Нам не вынести ран

От стервятников стаи,

Если мальчик Иван

Русских сказок не знает.

Не собрать нам вовек

Для защиты дружины,

Если воин, как зек,

В кабале дедовщины.

Нам и стыд, и позор,

Нам и беды сторицей,

Если мы до сих пор

Не умеем молиться.

И вблизи, и вдали

Кровь от погани стынет:

Сколько нашей земли –

Всё зверьё да пустыни,

Золотые тельцы,

Истукановы зевы…

Чьи вы, наши дворцы?

Люди русские, где вы?

Тосно
Ленинградская область

Татьяна Шорохова

Встрепенёт притихнувшую душу

Тот мотив, знакомый и простой:

«Выходила на́ берег Катюша,

На высокий на́ берег крутой».

Ох же и хлебнули мы отравы,

Закружилась круто голова,

Изменились времена и нравы,

Потускнели чувства и слова.

Нам привозят яблони и груши

Из-за океанской стороны,

А голубоглазые Катюши

Нынче по Европе – в полцены.

Можно жизни радоваться. Можно.

Нефть и водка – полною рекой…

Только зазвенит душа тревожно

Неизбывной русскою тоской.

Онемеют небеса и реки,

Опадёт последняя листва,

Об ушедшем русском человеке

Повторяя скорбные слова.

И никто не будет больше слушать,

Как порой прекрасной золотой

Выходила на́ берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Ханты-Мансийск

Дмитрий Мизгулин

Русь листок последний сронит –

И тогда заметим мы:

Нет, не нашим ветром клонит

Наши русские дымы!

Наши травы, наши ветви,

Наши сумрачные дни…

Ну, а где же наши ветры,

Что гуляли искони?

Что шумели, что летали,

Будто духи во плоти,

И смыкали, и сплетали

Годы, судьбы и пути…

Обнимали… Обжигали!

И спасали от невзгод

Синим небушком в прогале

Разгулявшихся погод…

Где ж вы, ветры? Не пора ли

Гикнуть, душу веселя?

Чтоб чужие не орали,

Нашу родину деля…

с. Петропавловка
Воронежская область

Александр Нестругин

Был печенег когда-то лих,

и тетива стрелков тугая...

О, времена! Конечно, их

не выбирают – в них ввергают.

Мы все шумели, кто как мог,

когда пигмеи в переделке

на Спасской башне, под шумок,

перевели на Запад стрелки.

Свершилось! Выбрали. Живём.

Пусть не с улыбкою – с гримаской.

И драгоценный хлеб жуём,

но далеко не каждый – с маслом.

То жили в четырёх стенах,

теперь – без стен и крыши вроде...

Вот и пиши о временах,

когда от них – с души воротит.

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Ретро

Крестьяне полюшко пахали,

А кто-то пил коньяк в «Астории»,

Но нас тогда уже толкали

Ещё не в ад, но из Истории.

Как нынче прошлое поблекло!

Теперь нас тащат прямо в пекло.

Краснодарский край

КАК ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ?

А у меня такое чувство,

Что время вещи уносить.

И в нашем доме будет пусто,

И будут в нём лишь совы жить.

А мне мерещится ночами,

Что к нам ползёт через забор

Чужой, с жестокими очами,

Чтоб сад пустить наш под топор.

И будет из пеньков багряных

Навзрыд былая жизнь кричать,

Но я не стану, я не стану

Её словами бинтовать.

Коль час пробил для расставанья,

То всем терзаниям в ответ –

Из слов простое сочетанье:

«Возврата нет, возврата нет…»

хутор Пухляковский
Ростовская область

Анатолий Калинин

1916 - 2008

– Нас будут выбивать по одному, –

сказал мне друг, сутулясь и мрачнея, –

вразброс, не всех подряд, а потому

не всполошится, не поймёт Расея.

– Ты прав – к несчастью. Я же – к счастью, прав. –

И глянул я в глаза его родные. –

По одному уйдём мы, не узнав,

на ком из нас опомнится Россия…

Москва

Юрий Лощиц

Чьи памятники он крушил,

Хитрец, что стал стране обузой

И всех печально рассмешил

Американской кукурузой?

Палач без комплекса вины,

На царской пляшущий попойке,

Что, не осилив целины,

Посеял зёрна перестройки.

Времянок выстроив квартал,

Любуясь кукольной Бабеттой,

Он лишь кичился и мечтал

В навозных мух стрелять ракетой.

Наивной Кубы шоумен,

Пред бронзовой глупея вумен,

Не понял в свете перемен,

Что умный Кеннеди – не Трумен.

Ещё стучит в устах молвы

Его башмак непобедимый,

Но мать-то кузькину, увы,

Он показал стране родимой!

Во что же верила толпа,

Когда Хрущёв, грозясь упрямо,

Явить последнего попа

Ей обещал, взрывая храмы?

Углов кремлёвских старожил!

Достиг он пионерской славы –

Взрывчатку первым подложил

Под камни первой сверхдержавы.

Так что парламенту вполне

Лорд Черчилль отчеканил внятно:

– Друзья, Хрущёв – соратник мне!

Нанёс ущерб своей стране

Сильней, чем я, тысячекратно!

Похлопаем!

Вот это срам!

Когда, нарушив свой регламент,

Со смехом и презреньем к нам

Английский зашумел парламент!

Вот это нонсенс! Не у нас

Хрущёвский стиль разоблачили,

А кулаками бы не тряс,

Ему б и «нобеля» вручили!

Гонитель веры, атеист,

Предатель, сеятель убытка,

Губитель армии, троцкист,

Плясун, частушечник Микитка!

Чью сущность Гитлер с остротой

Узрел во власовской породе,

Сочтя предательство чертой

Неполноценности в народе?

Орёл

Ирина Семёнова

Снятся мне по ночам человекособаки,

Что меня убивали у всех на глазах.

Снятся мне по ночам иссык-кульские маки,

Прибалхашские степи да старый казах.

Он укрыл от безумной толпы иноверца

И не смог при прощании вздоха сдержать…

Просыпаюсь от боли, сжигающей сердце,

Словно нужно опять в никуда уезжать.

Разорвали империю в клочья границы.

Разжирели каганы на скорби людской.

Там, где царствует ворон – зловещая птица,

Золотистые дыни сочатся тоской.

Южный ветер хохочет в трубе водосточной,

По-разбойничьи свищет и рвёт провода…

Всё назойливей запахи кухни восточной,

Но немногие знают, как пахнет беда.

г. Всеволожск
Ленинградская область

Владимир Шемшученко

Я несу своё горе молчаливо и гордо

По извилистой тропке из мрака на свет.

Моя русская песня с перерезанным горлом

Где-то в горном ущелье умолкла навек.

Я держу за зубами моё русское имя,

Будто в жаркой пустыне последний глоток.

Моё русское имя под губами сухими

Кровоточит, клокочет, как бурный поток.

Я – лишь маленький камень на дороге джихада.

Я – песчинка страданий в грязи и пыли.

Вы меня сапогами не бейте. Не надо!

Моё русское сердце, не плачь, не боли!

Я тропинкою узкой шагаю упрямо

Мимо тех, кто проклятья вослед мне кричит.

А на кладбище русском моя русская мама

Под разбитым надгробьем скорбно молчит.

г. Волгоград

Юлия Артюхович

ПРОГУЛОЧКА

Песня о Бендерах 1992 г.

Вот оплот сепаратизма – детский сад.

Перекрытия лохмотьями висят.

Как в копеечку легли десятки мин.

Хорошо с пристрелкой было у румын.

Я бреду через Бендеры наугад

под внимательными взглядами солдат,

а над нами, как изваянная злость,

заводской трубы обглоданная кость.

Нет в округе неисклёванной стены.

А окошки-то уже застеклены.

Страшновато и нелепо вместе с тем –

будто стёкла оказались крепче стен.

Тут и там асфальт расплёскан, тут и там.

А за мною сумасшедший по пятам.

– Ты! Турист! – кричит. – Гляди, куда забрёл!

Где ж ты был, когда бомбили нас, орёл?..

Но послушай, да ведь я ж не виноват,

что ни разу не попал в подобный ад,

не свихнулся и не выгорел дотла, –

просто очередь до Волги не дошла.

По Бендерам, по Бендерам – в никуда,

в предстоящие, пропащие года...

По Бендерам, где грядущее страны

тупо смотрит из проломленной стены.

Волгоград

Евгений Лукин

Нищий в вагоне, как в годы войны.

Стон в переходах метро.

Милая Родина! Вновь мы больны.

Вновь оскудело добро.

Ветер позёмкой кружит во дворах.

Горестно дышит Москва.

Деньги опять превращаются в прах,

Словно сухая листва.

Песнь о «Варяге» мы пьяно поём.

Слёзы на лицах блестят.

А Севастополь без боя сдаём.

Прадеды нас не простят.

Москва

Анатолий Жигулин

1930 – 2000

...А государство валится

С пугающей поспешностью,

А «демократы» хвалятся,

Что за посты не держатся.

Трясли с плодами дерево,

Потом хрустели ветками,

Потом ползли на верх его

С супругами и детками.

А чтоб достать последнее,

Не упустить остатнее,

И ствол спилили-срезали –

Теперь поди поставь его!

Теперь собака мочится

На суть яблоконосную,

А яблок снова хочется,

С того и лики постные.

«Не во сто жил...» – устали, мол,

Со пня на пень себя неся,

Не дорожим постами, мол,

Уйдём и не оглянемся.

Ах, антисозидатели,

Ах, «прав-свобод» приверженцы,

Ах, от Отчизны-матери

В её несчастье – беженцы!

Найдём, мол, благодетелей

С не-хуже-благодатями...

– Всего-всего вам, детоньки, –

С родительским проклятием!

Вологда

Ольга Фокина

1937–2023

Крепка брехня, и танков новых нету.

И самолётов, и подлодок нет.

Стоят в строю советские ракеты,

которым двадцать или тридцать лет.

И если мы смогли недавно быстро

развеять на Кавказе чёрный дым –

в том нет заслуг армейского министра:

пока он чаще лупит по своим!..

Когда страну на клочья разорвали,

когда ублюдки предали Союз,

врагам казалось: мы – отвоевали,

и каждый русский скажет им: сдаюсь!..

Но это вряд ли. Разве что у трона,

где лизоблюдски топчется толпа,

опять воспрянет пятая колонна,

едва учуяв смуты времена.

Не так ли ныне? Кризис, катаклизмы –

и тут же, под шумок метя хвостом,

ползучий ренессанс либерализма

опять нахрапом прётся в русский дом.

Мы только из дверей его турнули,

а он в окошко внаглую полез.

Мы поплотнее окна запахнули –

а эта тварь в трубу скользит, как бес…

-------------------------------------------------

Но эти – ладно. Факт почти нормальный.

Клинический. С таких и спроса нет.

Но президент-то наш нетривиальный –

с чего бы вдруг для партий либеральных,

по духу местечковых изначально,

а далее – почивших беспечально,

решил по новой дать зелёный свет?

Что за привет из девяностых лет?..

Что за нужда народу видеть снова

Тех, у кого истлела мысли нить?

Глядишь, воскреснут призраки немцовых –

и чьи-то кости станут хоронить…

Пыль отряхнут бурбулисы, шабады;

гайдары, чмокнув, впрыгнут в бренный ряд;

а высшей государственной наградой –

не ельцинский ли орден утвердят?

Чур-чур меня! Составлен будь не к ночи

реестр из упомянутых персон…

А может, фантазирую я, впрочем,

и делать это вовсе не резон?

Что ж, каждый судит пусть на свой фасон.

Но то, что ныне деется, уж очень похоже –

всё сильнее, между прочим, –

на некий старый и дурацкий сон.

Пардон.

Москва

1946 - 2010

Бедное сердце болит спозаранку

В горьком сознанье беды и вины.

Чудится, будто играет шарманка

Песню времён англо-бурской войны.

Видно, старухи не зря голосили.

Век начинался – слепое дитя.

Песня с шарманки прошла по России,

В пьяных застольях все жилы крутя.

Стакан в стакан! Споём, друзья,

О дальней стороне!

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Земец и пахарь. Купец и карманник.

И с револьвером убойный студент.

Точка поставлена. Умер шарманщик,

Но продолжает играть инструмент.

Давняя музыка Родины милой,

Душу она бередит до сих пор.

Бурская пуля. Афганская мина.

Очередь из автомата в упор.

Прощай, любовь. Прощай, семья.

Погасни, свет в окне.

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Вздыбились нации с именем бога

В год обезьяны, а может, змеи.

Стали уже убивать у порога

И распинать на глазах у семьи.

Снова обиды, плевки и проклятья –

Это шарманка поёт на износ.

Снятся мне душу продавшие братья

Каин и Авель, Пилат и Христос.

Нальём, споём, терпеть нельзя.

Утопим боль в вине.

«Трансваль, Трансваль, страна моя,

Ты вся горишь в огне!»

Время гудит над дорогой метельной,

Словно не хочет тепла и добра.

И надеваю я крестик нательный –

Каплю надежды из серебра.

Москва

1935 – 2022

БЕСЫ

Копали землю, хлопали ушами...
Зимой дремали праздно и хмельно.
А в центре – дом откуплен ингушами,
а может, курдами. Не всё ль теперь равно?..
Был этот дом – как пугало на пашне!
Крестьяне этот дом, как воробьи,
сторонкой облетали: хоть и наши,
но всё ж таки – чужие, не свои...
Они всегда являлись по субботам –
на «мерседесах», со своей жратвой
и жгли костры. И шашлыки – до рвоты
коптили на земле полуживой!..
Они смеялись пламенно и смачно:
от них тряслись соседние дома.
И денег распечатывали пачки,
как будто – книг нечитанных тома!
Они с себя цепочки золотые
срывали и бросали в воду: лезь!
И – лезли старики и молодые,
холодный Волхов истоптавши весь!..
На снегоходах в тёмный лес влезали,
а возвращались гордо – как с войны!
И головы лосиные свисали –
с глазами, полными смертельной тишины...
...Потом их уносили «мерседесы» –
туда, где им светил златой телец!
И бабка Глаша причитала: «Бесы!..»
И, распрямившись, шла – как под венец.

Санкт-Петербург

1931 – 2019

Видение

Как родился Господь при сиянье огромном,

Пуповину зарыли на Севере тёмном.

На том месте высокое древо взошло,

Во все стороны Севера стало светло.

И Господь возлюбил непонятной любовью

Русь Святую, политую Божеской кровью.

Запах крови учуял противник любви

И на землю погнал легионы свои.

Я увидел: всё древо усеяли бесы

И, кривляясь, галдели про чёрные мессы.

На ветвях ликовало вселенское зло:

– Наше царство пришло, наше царство пришло!

Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком

Полетела по ветру в просторе великом,

В стольный город на площадь её принесло:

– Наше царство пришло, наше царство пришло!

Москва

Юрий Кузнецов

1941 – 2003

СУДНЫЙ ПОСОХ

Рано вы строите планы глобальные,

Голой земли короли,

Рано вы тянете башни зеркальные

К небу от голой земли,

Рано вы чванитесь друг перед дружкою

Ночи и дни напролёт.

Раньше управьтесь с убогой старушкою –

Той, что навстречу идёт.

Эту старушку с походкой нетвёрдою

Вы обошли б стороной –

Посох скрипучий, жакетка потёртая,

Тёмный мешок за спиной.

Тихо идёт, никуда не торопится,

Но сквозь бетон и стекло

Входит свободно в роскошные офисы,

Всем вашим планам назло.

Всех вы обжулите, всех вы обдурите,

Всех обдерёте вконец.

Но от неё не спасут ни секьюрити,

Ни пересадка сердец.

Входит одна, как положено издавна, –

И, отложив посошок,

Тянет к вам руки… И катитесь с визгом вы

В тёмный бездонный мешок.

То-то обидно вам! То-то паскудно вам!

Всё поделили – и вдруг…

Как же спастись вам от посоха судного

И от старушечьих рук?

Как уберечь состоянья наследные

От подступающей тьмы?

Голые вы, короли наши бедные,

Голые вы, как и мы…

Ярославль

Евгений Чеканов

Какая тёмная пурга

Какая тёмная пурга

метёт в душе, свистит и воет.

И валят чёрные снега,

и валят с ног слепую волю.

С надрывом ветер-менестрель

выводит голосом пропащим,

что в светлом будущем метель

ещё страшней, чем в настоящем.

И всё сильней, сбивая с ног

стремящихся дойти до сути,

метёт пурга газетных строк,

кромсая путь на перепутья.

Царя свергая в голове,

на купола задравши кумпол,

блаженные, по НТВ

мы всей страной играем в куклы.

Блажен, кто глуп и кто не смел –

их кулаки распяты в ласты.

Сегодня Кремль собаку съел

в реформе «разделяй и властвуй».

Отныне всем не по пути.

Мы потеряли смысл похода.

Коль у народа нет пути,

то нет и самого народа.

Но всё сильней несёт меня

туда, где «мама мыла рамы»

и где упорно думал я,

что честный должен быть упрямым.

Откройте старенький букварь.

«Мы не рабы!» Там было это.

И быть не может слово «тварь»

синонимом «авторитета».

И мы на нет не сведены.

Из детства родом, как из братства.

Пока мы живы, путь страны

не может взять и оборваться.

Канонизируй жизнь свою

и не давай убогим фору.

За «бабки» в рыночном бою

пускай стреляются реформы

У Спасских, Зимних ли ворот.

К злой непогоде кости ломит.

На ветер брошены, несёт

слова о нашем русском доме.

Но, несмотря на то, что ждёт,

ты должен двигаться упрямо.

Хоть с перекуром, но – вперёд!

Хоть приблизительно, но – прямо!

Москва

Леонид Корнилов

Прозрение

Всё начиналось милой болтовнёй

Про общечеловеческие ценности,

Продолжилось

парадом суверенности,

А кончилось пожаром и резнёй…

Какая боль, Отечество моё!

Тебя клевали злобными тирадами

Все эти архитекторы с прорабами,

Как жаждущее крови вороньё.

Своей стране пропеть за упокой

Спешили под заморские овации,

Себя же называли – совесть нации,

Не уточняя, – нации какой…

А остальные, мол, и не народ,

А пьянь да рвань

или шпана погромная.

Но в нужный час –

встаёт страна огромная

И в руки кол, прозревшая, берёт!

Ты не умрёшь, Отечество отцов.

Как не уйдут от нас твои губители –

В любой одёжке и в любой обители

Мы их запомним. Каждого. В лицо.

Москва

1946 - 2010

БЛИНДАЖ

Да что же это, люди, как же так?

Три русских школьника приходят в бундестаг

и говорят про страшную войну.

И в ней, войне, винят свою страну.

Вчера не праздник был и не парад,

а перелом, начало поворота:

и в контрнаступленье Сталинград

рванул орудиями, чтоб поднять пехоту.

Об этом телевизор ни гу-гу,

как будто мы тогда сдались врагу.

И «Сталинград» никак не выговорит власть –

как будто мы теперь готовы пасть.

Зато про бундестаг – ажиотаж,

про бредни о солдатах не спасённых.

…А в Севастополе вчера нашли блиндаж

времён второй геройской обороны.

Бульдозер вскрыл: тут обновляли парк,

заложенный вокруг мемориала.

А в нём, внутри, всё сохранилось так,

как было после месяцев атак,

когда рвалось, пылало и стреляло.

Своих детей, которые войну

хотят понять, сюда приводят люди.

Своих артиллеристов помянуть

и рассказать про залпы их орудий

по немцам, приходившим убивать,

про выдержку и доблесть, чувство долга

бойцов, ещё не знавших – отступать

придётся нам, держа за пядью пядь,

покуда в спины не задышит Волга.

Ещё вдали не разглядеть рейхстаг.

Ещё не скоро там взовьётся флаг.

И Паулюс пока что не зашёл

в его неназываемый котёл.

Блиндаж на склоне как разверстый рот,

как замерший во времени приказ.

И в нём навечно сорок первый год,

и каждый год, когда стреляют в нас.

А школьники вернутся в Уренгой.

Нет, их не проклянут и не осудят.

Не скажут каждому: отныне ты – изгой,

в музеи, к памятникам – больше ни ногой,

в глаза смотреть не смей приличным людям.

Но ведь они втроём не с потолка

свалились на потребу бундестагу.

Так чья руководящая рука

им выправляла на проезд бумагу?

Кто наставлял и кто слова вставлял,

чтоб их произносили, выступая?

Как незаметно подошли мы к краю:

Великая О-те-чес-твен-на-я

убита насмерть. Есть Вторая Мировая.

В лесах, полях, болотах, блиндажах

лежат не найденные до сих пор, лежат.

Теперь, выходит, им лежать во лжи?

Бульдозеры ломают блиндажи,

и на горячий, на ревущий свет

выходят все, кого на свете нет,

поскольку были произнесены слова,

что враг их и не думал убивать.

Встаёт контуженный и насмерть обожжён,

встаёт расстрелянный, заколотый ножом,

и кто с ранениями, кто без рук, без ног –

хрипят: не на того напал, сынок.

И горек их вопрос, и страшен глас:

ты сожалеешь об убивших нас?

Мы не за то, сопляк, отдали жизни,

чтобы за наших правнуков взялась

вся кодла, что тоскует о нацизме,

о свастике, эсэсовском кресте

скулит, сапог вылизывая панский,

и так же брешет яростно о тех,

кто убивал в Донецке и Луганске.

Когда они придут, ты, сволочь, сдашь

и Сталинград, и Крым, и тот блиндаж?

2017

г. Электроугли
Московская область

Ольга Старушко

Идут по вип-персонной –

По жизни центровой –

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

Практически – Европа.

Цивильная толпа.

Услуги барбершопа,

Веган-кафе и спа.

У всех живущих в Центре –

Особый кругозор:

И BMW, и Bentley –

Заставлен каждый двор.

И прочно – пусть нелепо! –

Роднит одна земля

С агентами Госдепа

Прислужников Кремля.

Стритрейсер по наклонной

Летит как чумовой –

Серёжка с Малой Бронной

Иль Витька с Моховой?

В хоромах эксклюзивных

Который год подряд,

Наевшись седативных,

Их матери не спят.

Сплошные биеннале.

Хотя не тот задор,

Кураторы в подвале

Ведут привычный спор:

Почти во всякой фразе –

«Контемпорари-арт».

Как лох – так ашкенази,

Как гений – так сефард.

Но если кто из местных,

То ты за них не сцы!

Сидят в высоких креслах

Их деды и отцы:

Фанаты рок-н-ролла,

Любители травы.

Одни – из комсомола,

Другие – из братвы.

Но всем с периферии

Девчонкам, что ни есть,

За столики пивные

Возможность есть подсесть –

С улыбкою нескромной

И с целью деловой

К Серёжке с Малой Бронной

И к Витьке с Моховой.

И, влезшие счастливо

В шикарные авто,

Под крафтовое пиво

О тех не вспомнят, кто

За этот кайф бездонный,

За праздничный настрой

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой.

Евпатория

Максим Жуков

СРЕБРОБЕСИЕ

Как поросята у корыта

В любой стране, в любой земле.

Быдлизм, рядящийся в элиту,

Что в Белом доме, что в Кремле.

Не уберечься от отравы

На душепагубном пиру.

Везде одни и те же нравы,

Что в Божьем доме, что в міру.

Антинародные законы

Диктует собственный карман.

И ставят свечи, бьют поклоны

Карикатуры христиан…

Что ни правитель, то иуда,

И окружение под стать.

В ущерб себе, на благо люду

Готовы воздух продавать.

Кто от безумия избавит

Забывший Господа народ?

Не просто так веками правит

Ворьё, жульё и прочий сброд.

И честь, и совесть позабыла,

От власти смута да урон…

А похотливая кобыла

Нацелилась на царский трон.

05.11.2017

Скит Ветрово

Иеромонах Роман

ВЕТЕР

Наверное, шум ветра будет тем же,

Нимало не зависящем от нас,

И здесь, на Волге,

Торжок ли это

Луна пройдёт положенные фазы,

И солнце не потухнет через год,

И только не могу представить фразы,

Что скажет завтра медленный народ.

Он измениться может –

Ленивый с виду, рыхлый,

Как в тёплой ванной взрезанная вена

Или взведённый вовремя курок.

Ни то и ни другое не желанно,

Но что-то нужно делать или нет,

Когда криклива власть или жеманна,

Когда она не источает свет.

Иль вправду мы прошли черту народа,

И стали ветром или же рекой,

И взяли пробу первую с исхода

В звериный мир

Об этом я раздумывал под вечер,

Следя за угасаньем облаков,

А ночью вдруг поднялся страшный ветер…

И крыши поснимал с особняков!

Москва

Геннадий Касмынин

1948 - 1997

ПРОХОЖИЙ

Он говорит, – такие, брат, дела, –

Россия столько раз пережила

Клиническую смерть, что от восторга

Иные пляшут на её костях,

Однако, в окончательных страстях

Мы стали выходить живьём из морга!..

И это видно издали, вблизи,

В плохих дорогах, в дураках, в грязи,

В жестоких гениях, востребованных адом,

Который нам устраивают здесь,

Забрасывая взрывчатую смесь

Вражды, чреватой гибельным распадом, –

С доставкой на дом катят бочку с ядом:

Во всех, без исключенья новостях

У нас – клиническая смерть от нефтеторга,

Посмертно давят нас на всех путях,

Сопровождая воплями восторга.

Однако, в окончательных страстях

Мы будем выходить живьём из морга, –

Никто не может, а для нас – пустяк!..

Москва

Беда, надеюсь, всем известна:
Пред нами вновь разверзлась бездна,
И нас толкнут в неё вот-вот.
Но закричать в сей миг: «Свобода!»
Среди безмолвного народа
Всегда найдётся идиот.

Краснодарский край

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

К чему все эти споры, разброд в хмельных умах?
Вы – не простые воры, у вас иной размах.

Вы более опасны, сказать не премину.
Они – ломают кассы, вы – грабите страну.

Вы – славная команда, ребята хоть куда.
Российскую громаду скрутили без труда,

И смотрит, рот разинув, в крови от ваших дел,
Дремучая Россия на этот беспредел.

Тяните наши жилы и втаптывайте в грязь –
Мы это заслужили, перед судьбой смирясь.

Лишайте нас зарплаты, пинайте, как собак –
Мы сами виноваты, что всё выходит так.

Учите нас, что делать, держите в кулаке,
Своих холёных девок купайте в молоке –

И все-таки, орлята, вас не спасёт ОМОН,
Наступит день расплаты – не за горами он.

Хлестнёт в окно Октябрь – и дай вам Бог тогда
Покаяться хотя бы до Страшного суда…

г. Усть-Кута

Вадим Ярцев

1967–2012

КРЕПОСТЬ

Нас чёрный ангел порчей метит,

а бесы мерзостью гнетут,

но солнце наше ярко светит

и реки русские – текут.

Нам ночь Иуды множит слёзы,

но брезжит утро впереди,

шумят высокие берёзы

и грозовые льют дожди.

Пока затмение народа

идёт по русским городам,

родная, умная природа

не даст с земли исчезнуть нам.

Нет, никакая в мире нечисть

из нас не вытравит людей,

пока звенит в траве кузнечик

и душу лечит соловей.

За помраченьем и развалом

нас ждёт весенняя страда...

Издохнут Меченый с Беспалым,

но Русь не сгинет никогда!

Москва

Валерий Хатюшин

Старые сказки

Деревянный щелкунчик запрыгнул на трон.

И, хотя никогда не носил он корон,

он почуял своим деревянным нутром:

час настал его, звёздный, коронный.

Крошка Цахес, прикинувшись мудрым царём,

повелел нам поверить, что счастлив при нём

будет каждый в державе голодной.

Не прогнал – за собою щелкунчик привёл

стаю крыс, во дворце усадив их за стол.

Чёртик из табакерки на месте пустом

обернулся нешуточным чёртом.

Крошка Цахес – на лыжах в крутом вираже,

и – толпа теннисистов блистает уже

мастерством горнолыжного спорта.

На экране щелкунчик уже в кимоно,

и придворные, словно в японском кино,

в карате влюблены оказались давно

и один одного подминают.

Крошка Цахес – в борьбе подковёрной мастак,

и – молчат бунтари, сев на хлебных местах,

лишь японскую мать поминают...

Крошка Цахес умело зомбирует всех.

За кордоном щелкунчик имеет успех.

А в державе – подобие ада:

нас уже догрызает крысиная рать.

И конца этим сказкам у нас не видать.

И опять поминать нам японскую мать.

Или – русскую... мать Хакамады...

Псков

Станислав Золотцев

1947 – 2008

Ледяной февральской ночью

Догорят дотла

Клочья памяти и клочья

Жизни, что была.

Только ветер полунищий

Над холодным льдом

Зло и весело досвищет

Этих дней содом…

Великий Новгород

Евгений Курдаков

1940 - 2002

ОКНО ДЛЯ ШАГОВ

Отчаянье бывало окончательным,

Когда хотелось выйти из окна,

Отчаянье бывало замечательным

И превращалось в рюмочку вина.

Отчаянья тогда как не бывало,

И наступала слабая печаль,

Она меня уже не добивала,

И я её почти не замечал.

Сменялись настроения, как омуты

Сменяет быстролётный перекат,

И вот уже я выходил из комнаты

И падал на завалы баррикад.

Под тряпкой, обгорелой и простреленной,

Лежал я возле дома богача,

Ковровою дорожкою постеленный

Под будущие ножки Ильича.

Моя рука сжимала воронёное

И бьющее в Историю ружьё!

Не вышло, не случилось... О враньё моё,

И всё-таки не ваше, а моё!

Да мало ли в какие после чёрного

Отчаянья входил я времена

И яблока хотелось мне мочёного,

И тюри с квасом или толокна.

Живу теперь на грани обретения

Всего того, что так хотелось мне,

И не могу переступить растение

В открытом настежь для шагов окне.

Москва

Геннадий Касмынин

1948 - 1997

Всё застыло

В доме и в саду...

Перерыто всё, перекурочено.

Слишком долго к смерти я иду,

Слишком долго, страшно и... настойчиво.

Забываюсь водочкой одной,

Только ей – сердечной да неласковой.

Загибаюсь вместе со страной,

Ублажённой бреднями да сказками.

...Всюду грязь: и в доме, и вокруг.

В сердце угнездилась боль безмерная:

У меня остался только друг,

Да и тот погиб уже, наверное.

Магнитогорск

Владимир Чурилин

1955 – 2003

ПЯТЫЙ УГОЛ

Меня загнали в пятый угол

потомки обров и дулебов;

горелый пух вороньих пугал

в моё прокуренное небо

летит, и опадают шкурки

повылинявших облаков

на молодящихся придурков

и вечно юных дураков.

А небеса чреваты прошлым,

наполовину позабытым,

при том, что будущее в крошки

толпой бездельников разбито…

Остановившись на минуту,

я чувствую – молчат часы,

и память вековечной смуты

сквозит предчувствием грозы.

Движенья нет. Мудрец брадатый

забрался на колонну храма.

Теперь он столпник. Небогата

палитра этой панорамы –

пустые постаменты статуй,

свезённых на монетный двор,

и зрелище звезды хвостатой,

вещающей войну и мор.

Империя роняет лавры,

теряет маховые перья,

жрецы богов, как динозавры,

погибли в пошлости безверья;

глухарь-поэт ещё токует,

стыдиться некого ему…

На что сменю тоску такую,

и в искупление приму?

На то, что дышит настоящим,

что льётся красным и горячим,

что не положишь в долгий ящик,

и в погребах души не спрячешь,

на сердце, тонущее в море,

на золотой среди грошей,

и чернозём на косогоре,

изрытый строфами траншей.

И этот нищий пятый угол

в пыли и горечи полыни

развёртывается упруго

путём, простёртым по пустыне,

где вечер тих и необъятен,

где ветер холоден и сух,

где слышит голос благодати

освобождающийся дух.

Москва

Никита Брагин

Всё меньше их, детей русоволосых,

В дыму высоток, тонущих во мгле.

Всё меньше русских роковых вопросов

О вечном смысле жизни на земле.

Других племён беспечный отпрыск сытый

Посмотрит вскользь, толковник сжав в руке:

О, что за надпись на могильных плитах

На русском позабытом языке?

Гниют на свалках золотые книги,

Которые лишь ветер и прочтёт.

Влачит судьбу по свету, как вериги,

Писатель, переживший свой народ.

Он знал ещё и Пушкина, и Блока,

А нынче вечно молвит не о том.

От русских знаний слишком одиноко

Пить горькую во времени чужом.

Не жаль ему ни дней с налётом тлена,

Ни старых песен вольную печаль.

Лишь Божьих слов, пленённых во вселенной

Чужих наречий – как России, жаль.

Смоленск

Наталья Егорова

Однажды люди русские: крестьяне и рабочие,

учёные, военные, врачи, учителя,

и старые, и малые, и остальные прочие,

на ком держалась, держится и быть должна земля,

исчезли , как и не было, не оплатив энергию,

не погасив квитанции за воду, связь и газ,

оставив платья нижние и всю одежду верхнюю,

и все приобретения (кто был к тому горазд).

Настало утро позднее – спешат служить чиновники,

жужжат, храня достоинство, на выделенный кошт.

Но…где же вечно пьяные, судеб дурных виновники,

ленивые, неумные? Кого теперь найдёшь?

А здесь вступили в действие совсем другие правила,

которые не вписаны ни в кодекс, ни в устав:

та суть, что русских сделала, потом сюда отправила –

до крайнего надеялась на них, как на Христа.

Исчезли люди русские с полей мировоззрения,

запутались астрологи в расположеньях звёзд.

Пока здесь жили русские – Бог проявлял терпение,

потом решил – всё без толку,

и их к себе вознёс.

Тула

Алексей Гусаков

ЗАНОС БАБЛА В КРЕМЛЬ

В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА

Когда губернатор заносит бабло –

Не стой у него на дороге.

Ему, бедолаге, и так тяжело:

Немеют и руки, и ноги.

Стекает по шее предательский пот

И щёки стыдобушка лижет.

Клянет демократов – и всё же несёт...

И снова губерния дышит!

И снова трансфертов бегут ручейки,

Тучнеют оффшорные зоны,

И выше небес из-под сытой руки

Летят колокольные звоны.

Рыдает от счастья родная земля,

Взрастают пшеница и пресса...

Увидишь его в коридорах Кремля –

Не стой на дороге прогресса!

Ярославль

Евгений Чеканов

Новая Россия

Напрасно обновлённую Россию

Вы ищите у мэра на балу.

Она седой старухой в магазине

Буханку хлеба прячет под полу.

Но, Боже мой, куда с её сноровкой?

С руками, что работали весь век?..

Увидели, конечно. И «воровкой»

Назвал её не русский человек.

Краснодарский край

Владычествует тихой Русью,

Подобно смерти, нищета.

И я стою с тяжёлой грустью –

Как у могильного креста –

Там, где осталось три старухи,

А было двадцать деревень...

О беспокойстве, о разрухе

Мне говорит осенний день.

Да я и сам, как сельский житель,

Руси не вижу без села.

Верни глаза себе, правитель.

С бумаг кремлёвского стола!

Ещё надеждой, верой светит

В народном сердце лик Христов...

И только листья гонит ветер,

Как груду старых паспортов.

И я напрасно, может статься,

Гнетущей думой морщу лоб:

Зачем старухам новый паспорт?

Чтоб с ним ложиться в новый гроб?

Зачем, как будто вырвав ноги,

Селу вручили костыли?

А я-то думаю о Боге.

О возрождении земли.

Ещё о том, что вновь в России

Засуетился рой вождей...

Но я кладу листок осины

На чемоданы их идей.

Рязань

Валерий Самарин

Тучки небесные, вечные странники,

Знали бы вы, беззаботно летящие,

Как надоели все эти избранники,

Все эти выборы ненастоящие,

Все эти рейтинги, все эти имиджи,

Все заверения и обещания...

Ясно ведь: новые будут такими же,

Как предыдущие. Та же компания...

Что же их гонит без тени сомнения

В органы властные, в кресла желанные?

Или на них тяготит преступление,

Или завышено их самомнение,

Или иные наклонности странные?..

Люди устали от боли и ужаса,

Что-то взрывается, что-то ломается,

Призраки смерти над Родиной кружатся –

Но сумашествие не унимается:

Выборы, выборы, выборомания –

Хоть результаты известны заранее;

Всё остальное не стоит внимания –

Чужды им страсти и чужды страдания...

Тучки небесные, что ж это деется?

Нет уже силы сносить потрясения,

Не на что больше народу надеяться,

Нету таких, кто принёс бы спасение.

Треплются, треплются с умными рожами,

О достижениях врут, завираются,

Дела не делают так, как положено,

Всё избираются, всё избираются...

Вот и опять – в ожиданье побед они,

Полного сытого высокомерия.

Что им Россия с великими бедами?

Нет у них Родины, нет им доверия!

Москва

1946 - 2010

Да здравствует Дмитрий Медведев,

А также Владимир Путин!..

Ведь если есть рай на небе,

То все мы там скоро будем.

Да здравствуют олигархи,

Которых нигде не любят.

Богатые тоже плачут –

Их деньги большие губят.

Да здравствуют проститутки –

Такая у них работа.

Ведь должен же кто-то в мире

Кого-то любить за что-то.

Да здравствуют депутаты –

Народных надежд мессии!..

А тот, кто не верит в это, –

Не патриот России.

г. Новокуйбышевск
Самарская область

В чаду безумных выборных комедий

густеет сонм сирот, бомжей и вдов.

Чем выше у страны число трагедий,

тем больше у министров орденов.

И поделили нас, и разделили.

Кто был никем, тот стал в России всем.

Чем больше на экране всякой гнили,

тем веселей тому, кто глух и нем.

Одни бездушно и бессменно правят,

другие молча смотрят и жуют.

Одни взрывают, грабят, режут, травят,

другие ржут и радостно поют…

Москва

Валерий Хатюшин

РИТОРИЧЕСКОЕ

Народ слепой, а власть глухая.

Но в целом – пара неплохая.

Москва

РАЗМЫШЛЕНИЕ

В России на авось рожали

По целой дюжине детей.

И этим самым угрожали

Стабильности Европы всей.

И Свыше принято решенье;

И ограничена Страна:

Попал народ под сокращенье –

Терроры, голод и война...

Народ такой косой косило,

Что естеству наперекор

Из слёз людских происходило б

Образование озёр.

Но Небо из людей исторгло

Не реки и озёра слёз,

А море дикого восторга...

Иначе кто бы перенёс?..

Анатолий Брагин

1935 – 2006

Всё при мне – вожди менялись

На хороших и плохих,

За убитых извинялись,

Забывали про живых.

Поминать убитых, Боже,

На три века хватит впрок.

А живые смертны тоже,

Только им не вышел срок.

Как умрут, тогда и скажут.

Пожалеют. Всё потом...

И кого-нибудь накажут

Историческим судом.

Будет старый царь развенчан,

Будет новый на коне.

Но от этого не легче

Ни тебе, старик, ни мне.

Орёл

Виктор Дронников

1940 - 2008

Сердце ноет. Время мчится.
Мать с утра печёт блины.
Не могу я научиться
Много лет уже молиться
За врагов моей страны.

По ночам мне снятся старцы, –
Не могу припомнить всех, –
Говорят они: «Сквозь пальцы
Смотрит Бог на этот грех.
Если мы тебе явились,
Значит, нет в тебе вины.
Мы и сами не молились
За врагов своей страны».

Краснодарский край

СОСЕДКА

Живое хороним нередко

и загодя ставим кресты.

Всю зиму болела соседка,

ходила у самой черты.

Горела свеча у иконы,

и был припасён холодец,

и каркали в поле вороны,

что, дескать, она – не жилец.

И шастали тени зловещи

над бедной её головой,

делила родня её вещи,

а ей полегчало весной.

На улицу вышла – живая,

припомнила светлые сны.

Россия моя горевая,

и ты потерпи до весны!

Санкт-Петербург

Иван Стремяков

Порушены мёртвые связи,

Иная упрочена связь:

Проныры – из грязи да в князи,

Народишко мордою в грязь,

Как раной открытой прижался –

Отторгни его, оторви.

Прижался, приник, прилежался.

Чтоб храмом восстать на крови.

Кровит над забором рябина

Всей горечью подлых кровей –

Россия,

Опять ты – чужбина

Для лучших твоих сыновей.

Москва

Николай Панченко

1924 – 2005

Продаётся всё и предаётся,

Наступила эра воровства.

Всякие уроды и уродцы

Больше не скрывают торжества.

Выживать – занятье непростое,

Миром правят похоть и цинизм.

Я устал и ничего не стою,

А вокруг один капитализм.

Москва

Игорь Жданов

1937 – 2005

Поздняя осень, холодного ветра вино,

жизни предзимье, где старому сердцу темно,

где рассыпаются прахом труды и устои.

Время струится песком сквозь дырявый карман,

тихо подходит к концу надоевший роман,

глянешь, а там, впереди, только поле пустое.

Холоден этот пейзаж облаков и стерни,

бьётся в уме безнадёжное слово «верни»,

но понимаешь и сам, что разумнее – молча

сосредоточиться, и на краю бытия

мысленно молвить – да сбудется воля Твоя

здесь, на виду у пирующих полчищ!

Понял теперь? Это поле – арена среди

шумных трибун, где и чернь, и вельможи орды

в полную грудь развлекаются гамом и свистом.

Лучшие между собой разыграют призы,

жертвам придётся страдать до последней слезы,

ну, а тебе – становиться в шеренгу статистов.

Здесь ты безвестен, ничтожен, закопан в золу,

здесь искушают тебя, отдают на съедение злу,

в душу вливая безумие, гордость и зависть.

Горько терпеть, и надеяться невмоготу,

больно зерно из ладони ронять в пустоту,

и сознавать, что уже ничего не исправить.

Мужество делает выбор – уйти из игры,

просто уйти, не заметив котлы и костры,

слово и дело своё в тишине завершая.

И не спеши, даже если тебя позовут

к жирной похлёбке на несколько жарких минут –

недоедание ныне беда небольшая.

Москва

Никита Брагин

КЛАСС

отрывок из поэмы

На распутье

постыдных дней

я одно как завет открыл:

нет родней

оскорблённых людей,

нет святей

безымянных могил.

Я с тобой,

обесчещенный класс

шоферюг, шахтеряк,

живьём заваленный класс

народных затоптанных мяс –

токарно-слесарных трудяг,

лесоповальных рубак,

просоленных рыбарей,

зачуханных сторожих,

охаянных тракторюг,

молотобойцев, косцов,

плотников тюк-да-тюк,

пастухов-похмелюг,

училок – голодных пчёл…

Кого ещё не учёл?

Вас,

сеятели племён,

музы молочных рек,

кормилицы рас –

до рёбер обглоданный класс.

Вас,

каменщики пирамид,

счастий чужих кузнецы,

простаки, простецы,

простофили,

что забвения чашу

сполна испили.

Вас,

жебраки,

голытьба,

сиромахи –

земная короста,

неприкасаемых каста.

Вас,

лапти и лоскуты,

беззубые рты,

тебя, океан бедноты,

бесталанных прибой,

я в тебе,

я с тобой.

Вас,

жеватели крох,

сборщики пьяных посуд,

я с вами

на Страшный Суд

приду,

стеклотарой звеня,

уродливая родня,

труждающихся собор,

обремёненных хор.

Потому что

в пустыне дней

я одно как завет затвердил:

нет родней

оскорблённых людей,

нет святей

безымянных могил.

Тебе патоку

лили в уши:

гегемон…

самый сознательный…

передовой…

самый лучший…..

всех времён…

Запекли тебя в лести,

как в тесте:

авангард…

диктатура…

А маршировал на месте:

аккорд…

подряд…

шабашка…

халтура.

Обслюнявили

тебе губы,

вознесли на скрижали.

Но уже в переплавке

трубы,

что славу тебе

провизжали.

Пробормочешь:

«А как же кубы

чугуна, железа и стали?»

Как отработанный кокс

свален ты под откос

с обманных путей,

хитрых трасс,

пятернёю лучей

завороженный класс.

Ты продрог

на обочинах мёртвых дорог,

увяз

в звуках сирены

по имени Маркс.

За спиною –

скрежет и лязг,

демонстраций,

оваций схлёст,

соль

ветром слизанных слёз,

книга мазутных клякс.

Пробормочешь:

«А космос?..

а целина?..

атомоходы?..

а златые горы зерна?..

а плотинные своды?..

а песни долин и гор

про света

одну шестую?..»

А всё это вынес вор

через Кремля проходную.

………………………………

Мы не просим

почестей райских,

но,

овец бесталанных Пастырь,

покарай, наконец,

покарай

тех,

кто сирых всегда обирал

от начала Божьего света.

Исполни же срок обета.

Не откладывай боле Суда!

Лукавнующих порази!

К Тебе вопят города

и сёла Твоей Руси!

Ответь же:

«Родные, Я с вами».

…К Тебе из последних сил

взывает,

давясь слезами,

трава безымянных могил.

Москва

Юрий Лощиц

Были беды у нас, были боль и испуг…
И такие случались напасти…
Но в беде помогал твой единственный друг,
Что товарищем слыл по несчастью.

Нынче слово «товарищ» у нас не в чести.
И над искренней дружбой смеются
Профурсетки экранные. Бог им прости…
Много видов у нас проституции.

Повсеместно приказано всем позабыть,
Как мы жили, друзьям помогая.
Нынче в моде другая, обманная прыть.
Нынче жизнь у народа другая.

Что ни день – то гроза. Что ни час – то беда.
Пребывание в страхе животном.
Кто-то сверху кричит: «Господа! Господа!»
Ну, а люди в испуге: «Кого там?»

Нету денег больших. Нету слуг у меня.
Мясо редко бывает к обеду.
По утрам на работу, эпоху кляня,
В переполненном транспорте еду.

Пацанёнок шипит на Героя Труда:
«Старикашка, в помойке не ройся!»
А по радио диктор вопит: «Господа!
Покупайте “Вольво” и “Роллс-Ройсы”!»

Торжествующий бред. Пир во время чумы.
И держава распалась на части.
И успехи скромны. И утехи срамны.
Мы теперь – господа по несчастью.

Москва

Николай Добронравов

1928-2023

(отрывок)

Особо культурные парни

Балканы культурно бомбят.

В особо культурной поварне

Состряпали этих ребят.

Особо культурные страны

Их нынче пекут, как блины,

И будут они ветераны

Особо культурной войны.

Они убивают культурно

Мосты, поезда, города,

Поскольку ведёт себя дурно

Людей некультурных среда.

Но бомбами вышибут сходу

Мозги некультурных людей

И новую купят народу

Культуру и новых вождей.

И будут потом ветераны

Особо культурной войны

Учить некультурные страны

Особому чувству вины –

За то, что не сразу в могилу

Культурно они улеглись,

А, всю некультурную силу

Собрав, некультурно дрались.

Москва

Абсурд и вера на Руси

опять в одной цепи...

Абсурд и вера на Руси

Опять в одной цепи:

Всё чаще – «Господи, спаси!»

Всё реже – «Укрепи!»

На этот немощный призыв

Откликнулись века,

Вздохнув: «Спасать, не укрепив,

Что строить из песка…»

Москва

Денис Коротаев

1967 - 2003

Ну, что нам Русь? Что Святослав?..
Земля с просевшими холмами...
Стоянки временных держав
хрустят у века под шагами.

А кем ты был? А в ком ты жил?
Кто наделил тебя наречьем?..
Иконка ветхая дрожит
слезой о сыне человечьем.

Но так же тяжек хруст шагов...
Мы, что могли, развоплотили,
и в нашем лучшем из миров
сердца к Отечеству остыли.

Санкт-Петербург

Александр Горелов

1931–2016

Путь предстоит тебе долгий

С солнечным светом в груди.

Победоносец Георгий,

Главный твой Змей впереди.

Он себе славы не ищет,

Козырь храня под сукном,

Не разрушает жилище

И не плюётся огнём.

Манит в прекрасные дали,

Рядом с престолом встаёт,

Храбрым вручает медали,

Преданным деньги даёт.

Доброй улыбкой лучится.

Но, непонятно с чего,

Падают замертво птицы,

Слыша шипенье его.

И прогибаются спины,

Как колоски вдоль межи.

Словно бы хвостик змеиный

Вырос у каждой души.

Скромницы и недотроги

Вдруг оказались в грязи.

Ты не жалей их, Георгий,

Только его порази.

Не соблазнись на застолье,

Если, раздвинув народ,

Именно он с хлебом-солью

Выйдет к тебе из ворот.

Самара

МОЛИТВА

О, Боже мой! В тиши лесов,

В безлюдье дедовских угодий

Освободи от праздных слов

И от назойливых мелодий.

От суеты и злобы дня

Спаси и впредь, спаси меня.

Покуда в душах ералаш

И демократы жаром пышут,

Я обновлю колодец наш

И починю родную крышу.

Не дай устать моим рукам,

Ещё – прости моим врагам...

От хитрых премий и наград

Убереги в лесу угрюмом...

Но вечевой Кремля набат

Не заслони еловым шумом!

...Не попусти сгореть дотла,

Пока молчат колокола.

Вологда

Василий Белов

1932 - 2012

ЭТО ВРЕМЯ

Тоскует душа не о граде небесном,
Которому вечно сиять, –
О времени честном, о времени тесном,
Где только в обнимку стоять

И стужу теснить наших плеч теснотою,
И годы, и беды, и зло.
Зачем это время – чужое, пустое –
Развеяло нас, развело?

Тереть башмаки тем, кто трётся у трона, –
Иль веры нести образа?
И снова своих выкликает мамона –
И кто-то отводит глаза…

А свет опадает, а годы теснятся,
А время нас рвётся смести.
А нужно всего-то – по-братски обняться
И стать у него на пути.

с. Петропавловка
Воронежская область

Александр Нестругин

ВИЙ

Не подымайте Вию веки. Не подымайте, вашу мать! Родные люди-человеки, не надо веки подымать. Коломны наши и рязани, леса, и пашни, и луга он встретит чёрными глазами, и грянет общая туга. А он лежит в стене кирпичной и шарит высохшей рукой под кладкой крепкой и яичной над протекающей рекой, не успокоенный поныне и мёртвый – страшный, как живой, и Вий другой на Украине встаёт из глины вековой. Пошли, Господь, нам крепкой силы, пошли сияющую рать, уже готовы, чую, вилы, чтоб Вию веки подымать. Таращит налитые зенки прислужник виевый чумной на скорбной родине Шевченки, многострадальной и больной, уже подбулькивает ближе, и путь короче до беды, кипит коричневая жижа на родине Сковороды. Видали всякие мы виды, читали толстые тома, глотали старые обиды, на смерть ходили задарма, в бараний рог кого согнули, тот гнут остался и горбат, а мы мигнули, помянули набат, комбата и штрафбат. Сегодня выпьем неподецки, для сердца надо, для ума, от нашей родины советской в нас арматура в два лома. Пошли, Господь, нам светлой силы, любви и отведи беду! Цветы на братскую могилу кладу под красную звезду.

Москва

Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.

И воцарится хам – в шароварах, с мобилой и ноутбуком.

Всучат ему гроссбух, священный, фатер его с гроссмуттер:

бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.

Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин

отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье.

Но нам ли искать подачек в глумливых рядах уродин!

Не привыкать-знать – сидеть на воде и хлебе.

Перешагни, пере- что хочешь, пере- лети эти дрянь и мерзость,

ложью и ненавистью харкающее мычанье!

...Мы замолчим, ибо, когда гнилое хайло отверзлось,

«достойно есть» только одно – молчанье.

Что толку твердить «не верю», как водится в режиссуре!

...Мы уйдём – так кот, полосатый амба, почти без звука

от убийц двуногих уходит зарослями Уссури,

рыжую с чёрным шерсть сокрывая между стеблей бамбука.

Водка «Тигровая» так же горька, как старка.

Ан не впервой, братишки, нам зависать над бездной.

Мы уйдём, как с острова Русский – эскадра контр-адмирала Старка,

покидая Отчизну земную ради страны Небесной.

2009

Харьков – Белгород

Станислав Минаков

«Трансваль, Трансваль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!» –
Откуда дед мой это взял,
Что пел когда-то мне?

Пел с настоящею слезой
Он много лет назад.
Его украинской весной
Вишнёвый слушал сад.

Он останавливался вдруг,
Рукой чертил в пыли:
– Вон там, где хутор Балайчук,
Людей фашисты жгли!

Дрожала дедова рука,
Дрожал его фальцет:
– Злодейство это на века
Запомнил белый свет!

А я запомнил майский сад,
Как недопитый сон,
Как облака над ним летят
К Одессе на поклон…

С тех прошло полсотни лет,
И снова мир во зле.
Стоит по-прежнему село,
Но на чужой земле.

Гляжу в экран, и худо мне,
Я опускаю взгляд –
Там люди вовсе не во сне,
А наяву горят!

Опять беда одна на всех
И общая вина
За этот неизбывный грех:
СС. «Галичина».

И слышу снова деда я
В душевной глубине:
«Трансваль, Трансваль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!»

Нет, Новороссия жива!
Земля моя в бою!
И эти дедовы слова
Я внуку пропою!

Малыш, скорее подрастай
Для радости земли!
Чтобы назвать победным май
С тобою мы смогли!

г. Астрахань

Юрий Щербаков

НЕТ, НЕ УМЕРЛА УКРАИНА!

Я в страшные часы встречался с вами

Когда огней багровых языки

Взвивались к звёздам злыми «мессерами»

И разрывали небо на куски.

Тогда вас люди называли псами,

Ведь вы лизали немцам сапоги,

Кричали «Хайль» охрипшими басами,

Ревели «Ще не вмерла...» в кулаки.

Где шли вы – там пустыня и руины,

И для убитых не хватало ям...

Плевала кровью «нэнька Украина»

И в морды вам и вашим господам.

Пропили б вы, несчастную, ей-богу,

И запродали б нас на край земли…

Когда бы Украине на подмогу

С востока не вернулись «москали».

Теперь вы вновь, связавши в кучку кости,

Торгуете в столице и в селе.

И новых палачей зовёте в гости,

На сало украинское и хлеб.

Вы будете слоняться на чужбине,

Покуда чёрт вас всех не заберёт.

Но знайте – не погибла Украина

И не умрёт!

1959

перевод с украинского

М. Ахмедовой-Колюбакиной

Черкассы
Украина

Василий Симоненко

1935−1963

В лучах медийного огня,
Как Бонапарт, пока зелёный,
Грозил большие куреня
На наши двинуть батальоны.

Мели, Емелюшка, мели,
Как рудимент дурной эпохи.
Да, мы не скачем, москали.
А вечно скачут только блохи.

И руки уперев в бока,
Грози сильней российской дали.
А колорадского жука
Вам из Америки прислали.

Москва

1935 – 2022

UKRAINE FOREVER

Из цикла «Апокалипсис – XXI»

Предэпиграф:
За годы украинской «нэзалэжности» из страны эмигрировало и выехало на заработки более 6 миллионов человек. Это около 12% трудоспособного, продуктивного и интеллектуального населения Украины. Такого массового исхода, не вызванного войной или катастрофой, не знает ни одно современное государство.

                      * * *
За последние пять лет от рук украинской милиции физически пострадало (были избиты) около 1 миллиона человек. Все они преступники? Но даже если и преступники???

                      * * *
Подобную «статистику» можно продолжать и продолжать…

Безразличия плесень сырая
повсеместна в умах и сердцах…
Схожий адрес у всех: «хата с краю» –
и у тех, кто в хрущовках, сараях,
и у тех, кто в коттеджах, дворцах…

Чёрной завистью лица землисты…
В бегстве глаз – вороватый невроз…
Липкой алчностью руки нечисты
у вахтёров, сержантов, министров,
у вождей и гламурных стервоз…

Перекручены факты истории…
Узаконен церковный раскол…
Нет ДЕРЖАВЫ.
- - - - - Есть блок территорий,
где паны в истребительном споре
местечковый творят произвол…

Вся страна отдана в окормление
вечно алчущим ростовщикам…
Нет НАРОДА.
- - - - - Полно населения,
продающего с остервенением
честь и тело, Святыню и Храм,

продающего волю казачью
за бумажный масонский лоскут,
предубойную сытность свинячью,
водку, дурь, мишуру «от Версаче»,
лживый мир голливудских причуд…

Есть закон – но не даст он защиты…
Есть маршрут – но блудливы шаги…
Из бандитов создали элиту,
казаки превратились в бандитов,
а фигляры теперь – казаки…

Украина! Гниют в прозябании
Твой Талант и Удача Твоя…
Подались в холуи да путаны
ублажать ожиревшие страны –
Твои дочери и сыновья…

Украина… проклятые годы…
скверна в душах… на совести грязь…
Что, Отчизна, с Тобой происходит?!
… Мы не дети Тебе, мы – отродье,
коль живём, с Твоей болью мирясь…

г. Одесса

Вадим Негатуров

1959 – 2014

НА НЕЗАВИСИМОСТЬ УКРАИНЫ

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
Слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
Время покажет «кузькину мать», руины,
Кость посмертной радости с привкусом Украины.
То не зеленок – виден, траченный изотопом,
Жовто-блакытный реет над Конотопом,
Скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.
Горькой вошни карбованец, семечки в полной жмене.
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
С залитыми глазами жили как каторжане.
Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:
Скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.
Ступайте от нас в жупане, не говоря – в мундире,
По адресу на три буквы, на стороны все четыре.
Пусть теперь в мазанке хором гансы
С ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая в чаще,
А курицу из борща грызть в одиночку слаще.
Прощевайте, хохлы, пожили вместе – хватит!
Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит.
Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набиты,
Отторгнутыми углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом, вашего хлеба, неба
Нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду,
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях покопом.
Вас родила земля, грунт, чернозём с подзомбом,
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Эта земля не даёт вам, калунам, покоя.
Ой, ты левада, степь, краля, баштан, вареник,
Больше, поди, теряли – больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьёмся. А что до слезы из глаза,
Нет на неё указа, ждать до другого раза.
С Богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухаи,
Только когда придёт и вам помирать, бугаи,
Будете вы хрипеть, царапая край матраса,
Строчки из Александра, а не брехню Тараса.

1994

Иосиф Бродский

1940–1996

ЗАПАД СВЯТОЙ

Слепотой, глухотой, немотой
Наслаждается запад святой,
Когда мчится в Россию лавина
Мирных беженцев, а Украина
Бьёт по ним, и летящая мина
Абсолютно чиста и невинна,
Где распахнута смерти долина.
И своей глухотой,
И своей немотой
Наслаждается запад святой!

Абсолютно невинным и чистым
Запад выглядит специалистом
С абсолютно крутой правотой –
Слепотой, глухотой, немотой!
Миномётчик и снайпер-молодчик
Бьют по беженцам, по журналистам,
Чей язык – Достоевский, Толстой.
Так в Европу идёт Украина,
Где невинна летящая мина,
И летящая пуля невинна, –
И своей глухотой,
Немотой, слепотой
Наслаждается запад святой!

Москва

НЕ УБИВАЙТЕ НАС, ПОЖАЛУЙСТА!

Из цикла «Чёрный дым Украины»

Куда бежать, кому пожаловаться?
И в телекамеру навзрыд:
«Не убивайте нас, пожалуйста!» –
Одна из беженок кричит.
Её не слышат те, которые
Убийц направили… И вот
Идёт зачистка территории –
Уничтожается народ.
Объявлены сепаратистами
Детишки, бабы, старики.
Снарядами артиллерийскими
Их быт разорван на куски!
А сверху режет авиация!
Проинструктирован пилот:
Плевать ему, какая нация –
Хоть мать родная! –
там живёт!
Все действия его проплачены,
И он не видит с высоты,
Как там, внизу, девчонка плачет,
Как просит раненый воды.
…Земля охвачена пожарами,
Посёлок взрывами изрыт…
«Не убивайте нас, пожалуйста!» –
Напрасно женщина кричит.

Москва

Олег Демченко

(1953–2014)

Нас гонят из дома –
Ракетами, минами,
Блокадой, разрухой,
Наветами, «сливами».
Кричат, чтоб бежали,
Скорей, что есть силы:
«Хотели в Россию?
Валите в Россию!».
А уезжать не хочется – до слёз.
Умом-то понимаешь: всё всерьёз.
Умом-то понимаешь: всё надолго.
И, может быть, там лучше будет, только
Как, если корни вырвешь из земли,
Живым остаться?

г. Луганск

Светлана Сеничкина

Под ногами штатских и «конторских»,
Влажная от мелкого дождя,
Чёрная земля под Краматорском
Примет мёртвых, бровью не ведя.
Тянется, не рвётся пуповина,
Всё в огне на левой стороне,
Выстрелила в спину Украина,
Доживать нам с дыркою в спине.
Голос я не слышу атаманский,
Пепел над моею головой.
Вот мы и дожились до гражданской,
Верно, доживём до мировой.

Москва

ДОНБАСС 2014

Срезана пулей рябины макушка,
Втоптаны в ржавую грязь семена.
Бьёт миномёт
И кукует кукушка.
Дни или годы
Считает она?
Может, вот здесь,
У разбитой котельной,
Пламенем адовым вспыхнет зенит,
Мир пошатнётся
И крестик нательный,
Мамой подаренный,
Не сохранит.
Не упасёт от беды, как бывало,
В этом непереносимом огне…
Что ж ты, кукушечка, накуковала?
Что ж ты в сердцах напророчила мне?
Молча шагаем леском предрассветным.
Где, за каким затаился кустом
Брат мой и враг мой
С таким же заветным,
Мамой надетым,
Нательным крестом?

Москва

Виктор Кирюшин

МОЛИТВА

Услышь нас, Господи, мы – живы,
пошли на землю свой конвой
гуманитарный. Тянет жилы
сирены вой и ветра вой…

Поверь нам, Господи, мы – люди.
В братоубийственной войне
за всех солдат молиться будем,
на той и этой стороне.

Прости нас, Господи, мы серы
и сиры в глупости своей.
В родной земле греша без меры,
мы просим процветанья ей…

Спаси нас, Господи, мы слабы:
от миномётного огня,
стрельбы и ненасытных «градов»,
мы сами не спасём себя…

г. Краснодон
Луганская область

Людмила Гонтарева

ИЮЛЬСКОЕ

Вокзальчик поселковый за Окой,
Жарища, рельсы, шпалы и платформа.
А я стою и думаю с тоской,
Что где-то чуть южней –
точь-в-точь такой,
Что там снаряд упал – и это норма.

Снуют электровозы день-деньской,
И здесь, и в ближнем параллельном мире,
Где дважды два сегодня не четыре,
Где люди даже не мишени в тире,
А пешки над пустеющей доской,

И Гулливер небрежною рукой
Играет там в чапаевские шашки.
Героям – слава, им уныл покой,
Им слово «мир» рифмуется с тоской.
Горите, мрите, пешки и букашки!

Глаза зажмурю и встряхну башкой,
Чтоб уплыла нездешняя картинка:
Вот дед упал с оторванной рукой,
Вот полбабульки с треснувшей клюкой,
Хрипит в крови девчонка-буратинка...

Вокзальчик поселковый за Окой,
Такой уютный, тихонький такой,
Пригрелся бомжик, ивушка кудрява.
Я укокошу этой вот рукой
Того, кто крикнет здесь:
«Героям слава!»

Москва

Вадим Степанцов

Хоть рыдай не рыдай, хоть кричи не кричи,

по притихшей Одессе идут палачи,

против них ни пройти, ни проехать,

против них ни речей, ни горящих очей,

ни железных дверей, ни заветных ключей, –

им убийство всего лишь потеха.

Не поймёшь, не проймёшь, не раздавишь как вошь,

ибо каждый из них и пригож, и хорош, –

сам затопчет, кого пожелает;

будут кости хрустеть как во рту леденец,

и прольётся свинец, и наступит конец, –

аж вода помертвеет живая.

...

Стало горе горчее, война – горячей,

в медсанбат на носилках внесли палачей,

за погибших поставили свечи;

уцелевший на землю кладёт автомат, –

он без памяти рад, он же русскому брат,

а Россия и кормит, и лечит.

Москва

Никита Брагин

Жизнь прицельным огнём распятая,
Каждый дом изувечен миной.
Перестало быть Хрящеватое
После этого Украиной.

Украиной, в которой Бандере
Весь почёт, вся любовь и вся слава.
Украиной, в чьей пламенной вере
Лишь нацизма бродит отрава.

Я не верю, что это традиция –
Вновь нацизмом расколота нация.
Что бы пели Волынь и Галиция,
Если б их разнесла авиация?

г. Луганск

Марк Некрасовский

Мы за Господом, вы под госдепом.
Украина кровит от маков.
Украшает венок чёрным крепом
Генерал-косметолог – Аваков.

Можно руки пришить в фотошопе,
Город лихо отстроить в программе…
Вы до Нюрнберга доживёте –
Приговор, перерыв на рекламе.

Вам бы в морг простым санитаром,
Вам бессмертие сотни раз,
От асфальта немощным, старым
Отдирать разорванных нас.

Пусть живёт в веках Украина –
Мясо, сало, гречиха, кровянка.
Человека там нет, только глина
Перемолота траками танка.

Славься в песнях страна согласных,
Дезертиров и армий частных,
СМС приравнявших к штыку.
Прыгай выше. Три раза – КУ.

Москва

Марина Шамсутдинова

Блаженны Вы в краю неблизком,
Где не летают мины с визгом
И где не рушатся дома...
Вий, говорящий на английском,
Вас, без сомненья б, свёл с ума.

Краснодарский край

Галиция, слушай, давай разводиться!
Без шума, без крови, и драки публичной,
Зачем нам бардак и побитые лица?
Давай разойдёмся как люди, прилично.

Я долго кормил тебя, я не буянил,
Исправно бюджет наполнял год от года,
А ты увлекалась бездельем майданным,
Меня называя рабом и уродом.

Ты взгляды свои устремляешь на Запад,
Мне, знаешь, родней Беларусь и Россия.
Давай разойдёмся. Так лучше. Так надо.
Как чехи, словаки – легко и красиво.

Тебя уж давно дожидается Польша,
Вот ей про фашизм и расскажешь подробно,
А в центре Брюсселя бардак и дебоши
Устроишь. Уверен, оценит Европа.

Галиция, слушай, давай разводиться!
Пора наступила. Подводим итог.
Тебе – на майданах халявно туситься.
А мне на работу. Твой... Юго-Восток...

Надежда Надник

МОЛИТВА

«Прошу Тебя, молю Тебя, Творец:
Приблизь к Земле страдающей ладонь,
Кровавой бойне начертай конец,
Сердца Любовью нам тихонько тронь...

Я так хочу, чтоб отступило Зло,
И на Земле, всей нечисти в ответ,
Сквозь горе Слово Божье проросло
И принесло Прощение и Свет!

Уйми убийц! Им души не вернуть,
Они прошли за гибельный рубеж,
По Украине их ужасный путь
Среди развалин детской кровью свеж.

О, где Ты, Боже? В небе покажись!
Ты вездесущ! Яви Свой светлый лик,
И защити поруганную жизнь...
Да где Ты, Бог?!» И вдруг я слышу крик...

...На белой койке, без руки и ног,
Крича от боли, что нельзя стерпеть,
За нас страдает не убитый Бог
И вместе с мамой побеждает Смерть.

г. Чехов
Московская область

Ольга Шмакова

ЭТИ РУССКИЕ

Эти русские мальчики не меняются:
Война, революция, русская рулетка.
Умереть, пока не успел состариться,
В девятнадцатом, двадцатом,
двадцать первом веке.

Эти русские девочки не меняются:
Жена декабриста, сестра милосердия.
Любить и спасать,
Пока сердце в груди трепыхается
В девятнадцатом, двадцатом,
двадцать первом веке.

Ты же мой русский мальчик:
Война, ополчение, умереть за Отечество.
Ничего не меняется,
Ничего не меняется.
Бесы скачут,
А ангелы ждут на пороге вечности.

Я твоя русская девочка:
Красный крест, белый бинт, чистый спирт.
В мясорубке расчеловечивания
Будет щит тебе
Из моих молитв.

А весна наступает. Цветущие яблони
Поют о жизни, презревшей тлен,
Так, будто они – православные.
Русские после молитвы встают с колен.

г. Луганск

Елена Заславская

УКРАИНЕ

Пусть кулачки от злости сжаты,
Пусть грязи на меня ушаты
Ты льёшь, но я сказать хочу:
Зачем тебя, сестрёнка, Штаты
Так нежно треплют по плечу.

И чтобы там ни голосили,
Поймёт любой, коль не дурак:
На самом деле, у России
И Украины – общий враг.

Краснодарский край

ВСЕ ЭТИ ЛЮДИ Я

а вдруг это не я убита под донецком
в овраге у куста роса на волосах
и кофточка моя и рюкзачок простецкий
и мой нательный крест и стрелки на часах
стоят на пять ноль пять как раз сверкнуло солнце
когда снаряд влетел в отцовскую «газель»
что ж не прикрыли нас герои оборонцы
что ж дали помереть среди родных земель
да вон они лежат вповалку кто как падал
с простреленной главой с распоротым нутром
а с краю я тычком с пригожим парнем рядом
иваном василём георгием петром
и это я добыть семье воды и хлеба
не смогшая опять в халупе ледяной
лишь об одном молю безжалостное Небо
пускай они умрут в единый миг со мной
и это тоже я весь покалечен катом
стою под минный вой на проклятом мосту
а смерть в лицо орёт давай отборным матом
меняй скорее жизнь на лучшую на ту
и старики чей мир опять войной разорван
погибшие в боях отцы и сыновья
и матери в слезах и дочери по моргам
все эти люди я
все эти люди я

Москва

Наталья Лясковская

Мы отпразднуем когда-то День Победы,
Выпьем водки и картошки напечём.
И давнишние и нынешние беды
Вдруг покажутся как будто нипочём.
Мы отпразднуем великий и родимый,
И в небесной беспредельной вышине
Улыбнётся молодой и невредимый
Дед мой, без вести пропавший на войне.
И ребята, что погибли на Донбассе,
С нами вместе будут праздновать тогда…
А пока что этот День у нас в запасе.
До рассвета. До Победы. До Суда.

Ростовская область

Виктория Можаева

ОТЧЕ, ОБРАТИ МЕНЯ В СЕРЖАНТА

Всей душой, всем сердцем, даже кожей
Ощущаю боль твою, Донбасс…
Если бы хоть на пять лет моложе,
Я сегодня был бы среди вас.

Мочи нет смотреть на ваши муки…
Убивают женщин и детей…
Все они – кто дети мне, кто внуки,
Если двое – там я сам-третей.

Как вам выжить в этом аде сущем?
Каждый день с молитвой я встаю:
– Авва Отче! Ты же всемогущий –
Возврати мне молодость мою…

Не просить же мне о том гаранта,
Он пообещал бы, не отверг…
Отче! Обрати меня в сержанта,
Бравшего когда-то Кенигсберг.

Ниспошли тому сержанту милость,
Чтобы, если уж на этот раз
Выпал жребий, пусть бы смерть явилась
В праведном бою за мой Донбасс.

«За освобождение Донецка»
Скоро будет выбита медаль.
Ваня внук с серьёзностью недетской
К банту всех наград моих советских –
Серебро и бронза там, и сталь –
Приколол и эту бы медаль.

10-11 февраля 2015

Москва

Владимир Бушин

1924 – 2019

Человек тоскует по собаке.
То и есть та самая тоска:
слышится как будто паки, паки –
ближний лай из дальнего леска.

Человек глядит на юго-запад,
видит там коричневый закат.
А слезоточивый пёсий запах
не уходит никогда, никак.

Может быть, пора угомониться,
и наступит в целом благодать.
Ты жива ещё, моя мопсица?
Трудно с расстояньем совладать.

Но помеха ль сотня километров
нам для броневого марш-броска?
Заиграйте на рояле «Petroff»,
чтобы враз покинула тоска!

15.01.2015 – Россия

Харьков – Белгород

Станислав Минаков

ПАЛЬЦЫ БЛОГЕРА

Пальцы пахнут никотином,
Мышкою, клавиатурой,
Пальцы пахнут Украиной,
Кровью, гарью, миной-дурой.

Пальцы пахнут Волновахой,
Слáвянском, Донецком, Счастьем,
Пеплом, Горловкой и прахом,
И расстрелянной медчастью.

Сиротой, убитым сыном
Да непризнанной виною.
Пальцы пахнут мертвечиной,
Мертвечиной и войною.

г. Кемерово

Дмитрий Мурзин

ПО ПРАВУ ЖИЗНИ

Всего-то – выслушать людей,
А не давить военной силой,
Ума у площадных вождей
Для диалога не хватило!

Когда тебя пинают в зад
Советники из Вашингтона,
Ты – не политик, а – снаряд,
Летящий по чужим законам.

Распахана войной земля,
В неё ложится смерти семя.
Народ – соборная семья –
На Украине предан всеми,

Стяжавшими на трупах власть
Во имя западной кормушки.
Добыть свободу иль пропасть
Советуют Донбассу пушки.

Когда заклинило вождей,
Как жить, народ без них решает
И будущность своих детей
По праву жизни выбирает!

2014

Москва

Валерий Латынин

ГОРЛОВСКАЯ МАДОННА

Этим летом солнца слишком много,
Этим летом небо слишком ясное,
Этим летом женщина у Бога
Попросила дочке жизнь прекрасную.

Но случилось так, что Божий замысел
Не вместил её житьишко куцее,
Что её дочурка оказалася
С нею на пути у революции,

Что снаряд предназначался контре,
То есть «сепаратору и ватнику»,
А головку снёс её ребёнку
И разворотил грудину матери.

А ля гер ком а ля гер, любезные,
Подкрутил чуть-чуть наводчик лишнего.
И молитвы ваши бесполезные,
И беда со слухом у Всевышнего.

Июль 2014

Москва

Вадим Степанцов

там – на картинках – красивые горы
гордые профили дремлющих скал
(тут – бесконечное личное горе
и бесконечный смертельный оскал)

головы молча склоняя над гробом
нам остаётся продолжить борьбу
(звонкий салют отзывается громом
сопровождая жизнь и судьбу)

вот и дожили до грозного часа –
к нам возвращается время потерь…
(горы Афгана и степи Донбасса
соединились навеки теперь)

г. Краснодон

Александр Сигида

Дедо Митя из тёплого Львова, к нам заброшенный дурой-войной, чернобривый, пузатый, здоровый, всё тетёшкал, возился со мной. Пел про мисячну ночь, Кармелюка, говорил про слепых кобзарей, про Покров и Наташку – подлюка, целовалась с другим на заре. И слова зацеплялись за Слово, чтобы петь, оставаться и жечь – колокольная русская мова, украинская хлебная речь. Знать бы, что за отчаянный жулик всё украл, и понять, почему дым козацких обкуренных люлек затерялся в майданном дыму? Шибко рана болит ножевая: на ножи москалей, на ножи. Дедо Митя, москальку сховаешь? Не сховаешь, так ножик держи. Режь под корень пацанку-рябину возле русских тесовых ворот...
И куда ж ты ушла, Украина? Ще не вмерла? А кто разберёт.

г. Каменск-Уральский

Вера Кузьмина

ПОСАДИТЕ В ТЮРЬМУ СЕРДЮКОВА!

Господин Президент, право слово,
Над народом нельзя издеваться.
Посадите в тюрьму Сердюкова
И Васильеву – лет на пятнадцать.

Полетели с коррупции перья!
Покоряются праведной силе!..
Может, мы б в эти речи поверили,
Если б не Сердюков да Васильева.

По домам губернаторов шарят,
Выгребают валюты – вагоны...
Сердюкова с подругой – на нары,
Вот тогда мы поверим в законы.

Тянут дело – ни шатко, ни валко...
Президент, Ваша совесть жива? Нет?
Сердюков разъезжает с мигалкой,
А Васильева клипы снимает.

Надо всё – на законной основе?
Но не долго ли следствие длится?
На делянку пора Сердюкову,
А Васильевой – шить рукавицы.

Президент! Обращаюсь к Вам снова!
По делам надо всякого мерить.
Посадите в тюрьму Сердюкова,
Людям хочется в Путина верить.

Президент! Надо жить по закону!
Не сорите пустыми словами!
Сердюкова с Васильевой – в зону!
И народ всей душой будет с Вами.

Мы за всё отпустили грехи Вам,
И ошибок былого – не видим.
Мы – горою за Вас после Крыма...
Сердюкова с мадам – посадите!

Мы – народ! Мы поднимем Россию!
Мы добудем Донбассу свободу!
Неужель Сердюков и Васильева
Вам дороже, чем вера народа?

Мурманск

1959 − 2017

РУССКИЕ

Закаменело?

Не плачется? Так и не плачь.

Их уже не защитили, и защитят ли других?

Пепел прибоем колотится в сердце.

Глумится палач.

Вымощен путь из намерений –

Ясно, благих.

Русские, русские, русские:

Вот имена.

Чем ты оплатишь их огненный смертный венец?

Лгали тебе: не свои, раз другая страна?

Вот и болит –

Эту ложь вырывать из сердец.

05.05.2014

Москва

Ирина Ратушинская

1954 − 2017

В ДОМЕ ПРОФСОЮЗОВ УБИВАЛИ ЖЕНЩИНУ…

не случилось страшного.
мир не рухнул в трещину.
в Доме профсоюзов
убивали женщину.
голос бил отчаянно
из окна открытого.
отвечала гоготом
сволота пробитая.
всё текло, как принято,
и, не видя бедствия,
всё снимал на камеру
человек ответственный.
это и не ненависть –
нет ему названия.
голос бил отчаянно
из чумного здания.
смерть туда наведалась
и скривилась искренне,
хоть привыкла, бедная,
и к огню, и к выстрелам.
там шкварчало, жарилось,
задыхалось криками...
убивали женщину.
пламя рдело бликами.
на столе распятая,
как-то дико выгнута,
умирала женщина,
не людьми настигнута.
кто подумал – кончено!
кто-то спел – начало!
у неё под сердцем
сердце замолчало.
потянулись нитками
две прямые линии...
нет, это не ненависть –
нет такому имени.
всё текло, как принято.
не почуяв бедствия,
снял это молчание
человек ответственный.
не случилось страшного.
мир не рухнул в трещину.
буднично и весело
убивали женщину.

06.05.2014

Киргизия

Ульяна Копытина

ХАТЫНЬ ХХI ВЕКА

Сгорели… Сгорели… Убиты…
Растерзаны… ЭТО – ХАТЫНЬ!
Простите живых, одесситы!
Сгоревшим и павшим – Аминь!
Предвидел ли кто катастрофу?
И кто мог подумать вчера,
Что сбудется – путь на Голгофу,
Прочерченный «из-за бугра»?
Что город Одесса заплачет…
Несломленный город-герой
Фашистами будет захвачен,
Зажжён украинской дырой.
Что будут до смерти забиты,
Объяты смертельным огнём,
Восставший народ – одесситы,
Сгоревшие в доме живьём.
Над всей украинскою длинью –
Над Родиной – горестным днём –
Оплавилось небо Хатынью
И вспыхнуло море огнём.
Хатынь двадцать первого века
Затмила и душу, и плоть.
У Господа дрогнуло веко,
И в небе заплакал Господь…

2–9 мая 2014 г.

Иркутск

Владимир Скиф

ПРОЩАЙ, ГАЛИЧИНА!

Прощай, Галичина! Мне твой неладен взор –
коричнево-кривой, с нацистской поволокой.
Набивши рот слюною тягныбокой,
влачи сама свой тягостный позор.

Ты Гитлеру лизала сапоги,
и лижешь до сих пор, насупленная краля.
Твой злобный соловей – наследник «Нахтигаля».
Неси ж на Страшный суд несносные долги.

Услужница СС, живи, но не со мной –
тиару прославляй и по латыни ботай.
Спесивая сестра, я сыт твоей заботой.
Прощай, Галичина, будь Риму ветчиной!

Бог знает: какова греха величина
и кто хотел любви, о злобе и не чаяв.
Я заберу с собой мой золотой Почаев,
а ты – ползи долой! Прощай, Галичина!

Новороссия

Матвей Славко

Вот ласточка, раздвоен хвост,
И горло бело.
Через какой, скажи, блокпост
Ты пролетела?

Через какие рубежи,
Границы, взрывы,
Как сохранила ты, скажи,
Там душу живу?

Ты видела – горит земля,
Глаза убитых.
Жуками танков все поля
Вокруг покрыты.

Но склюнуть их не сможешь ты,
Моя родная,
Они малы лишь с высоты,
Я точно знаю.

На скошенных клинках крыла
Спускайся смело.
Хоть взрывов копоть и зола
Впитались в тело.

Где закоптила крылья ты?
Черны иссиня.
Но под тобой горят цветы –
Уже Россия.

Как ты сливаешься с землёй
И с тучей спелой.
Но этот цвет, поверь, не твой,
Ты – ангел белый!

Москва

Любовь Берзина

В ОГНЕ УКРАИНЫ

Убит под Славянском и под Краматорском убит...
Не знает снаряд, по чью душу он в небе летит.

И пуля не знает, в какую ударится грудь,
Когда пролетает короткий и страшный свой путь.

Окрашены кровью дороги и рек берега,
Железным дождём посекло и своих и врага.

Людей не поднимут ни взрыв, ни салюта огни.
И сраму не имут, поскольку убиты они.

Участники боя, юнцы, повстречавшие смерть,
За партой одною, могли, между прочим, сидеть.

Была у них воля одна и едина страна,
На чёрных и белых юнцов поделила война.

Вот пуля в грудь ударила – она
Наружу вылетает, солона.

И человек, хотя ещё стоит,
Но бел, как смерть, и шепчет: «Я убит!»

А вот другой хватается за грудь.
В нём пуля совершила длинный путь.

Она шныряла вёрткою осой,
И жизнь его срезала, как косой.

О смерти здесь уже не говорят –
Когда вокруг убитые лежат.

И снайпер, притаившийся во мгле,
Их не даёт предать сырой земле.

Ох, как забавно, словно в тире,
Стрелять в людей!
Ты коммерсантом был при мире –
Теперь злодей.

Хлопок – и падает ребёнок,
Хлопок – старик.
Вершитель судеб, не подонок,
Ты в этот миг.

Ты чувствуешь себя героем –
Валитесь с ног!
Разрушишь город ты, как Трою,
Почти что Бог.

Пусть в травы падают, кровавы,
Людей тела,
Она – минута личной славы,
К тебе пришла.

И ты в уме слагаешь числа,
Ведёшь подсчёт,
Убил – поток валюты чистой
Течёт на счёт.

Да что там – звонкая монета,
Пускай течёт!
Ты убиваешь не за это,
Ты патриот!

В прицеле падают славяне,
И ты такой!
Вас разделили на майдане.
Уйдёшь живой?

Среди разрозненных полков,
Прострелен китель,
Военный гражданин Стрелков,
Простой воитель.

Не Жуков, не Наполеон,
А просто воин,
Расстрелян, предан, окружён,
Стоит, спокоен.

Сусальным золотом горит
Небес икона.
И самолёт по ней летит
Слезой солёной.

Я озабочена телом – как бы не постареть.
Он озабочен делом – под пулями не умереть.

Я тупо пялюсь в компьютер, и мне здесь сам чёрт не брат.
А он поднимается утром и в руки берёт автомат.

Стреляю я только в тире – почти попадая в цель.
А он на все вещи в мире глядит сквозь прицела щель.

Мои не разрушены стены и город прочно стоит –
Его же вскипают вены и дом его в пыль разбит.

О, как я смеюсь лукаво с друзьями у пышных столов,
Но корка в руках кровава у воина от костров.

Мой мир нерушим, казалось, – как крепость, как Кремль, как храм,
Но стоит шагнуть на малость – и я уже буду там:

Где бомбы слетают с неба, как гибельные цветы,
Где станешь нужнее хлеба – защитник и воин – ты!

Сочится ненавистью взгляд
Сквозь щель прицела.
Так не глядят ни друг, ни брат –
Сквозь чьё-то тело!

Расселись пушки на холмах,
Словно вороны,
И воин, с Богом на устах,
Ныряет в схроны.

Танк тычет мордой, как баран,
В многоэтажки.
И падает кирпичный хлам
Со стоном тяжким.

Дай посмотреть в твои глаза
Подлец-наводчик,
Когда взлетают телеса
Под залпом точным.

Не говори мне никогда,
Что бомба – дура.
Что не в людей летит она
С той верхотуры.

Что не ребёнок спит под ней
И не старуха,
Где враг – по крови нет родней,
И русский духом.

Июль 2014

Москва

Любовь Берзина

Собакою завыл снаряд,
Упал, взорвался.
И ты ушёл на небо, брат,
А я остался.

Лежу, засыпанный землёй,
В крови и пыли.
Мы вместе уходили в бой,
Нас разделили.

Вверху заплаты облаков
И солнца дуло.
Не ветром – памятью веков
С полей подуло.

Там были те же облака
И то же небо.
Убила братская рука
Бориса, Глеба.

Мне тополь, сбросивший наряд,
Главой кивает.
Один ушёл на небо брат,
Другой стреляет.

И смотрит, от волнения бел,
Сквозь луг туманный
Мне прямо в душу сквозь прицел
Брат окаянный.

Москва

Любовь Берзина

И КРИКИ, И МОЛЬБЫ…

…и крики, и мольбы, и стоны бесполезны:
свершились времена и вышел зверь из бездны:
в Одессе крик и плач – и пламя рвётся ввысь…
А чёрный дым ползёт по обгоревшим трупам,
и ангел над землёй кричит в огромный рупор:
«Остановись, народ! Народ, остановись!».

Да, я боюсь толпы, страшусь её оскала:
я слышала уже, как чернь рукоплескала,
приветствуя убийц, крича: «Распни, распни!»
Но Божий гнев уже созрел в огромных чашах…
Да будет эта кровь на вас и детях ваших,
на вас, кого уже нельзя назвать людьми.

Горит вокруг земля, горит небесный купол,
Донецк и Краматорск, Славянск и Мариуполь –
запомним эти дни и павших имена…
Неправедный ещё творит свою неправду,
но кровь невинных жертв к нам приближает Жатву,
и как нам в мире жить, когда кругом – война?

А Ирод ищет – как с Пилатом породниться:
даёт убийцам власть великая блудница –
Европа, навсегда предавшая Христа.
…И в Чёрном море кровь, и кровь в Днепре великом…
Но ангел просиял своим нездешним ликом,
чтоб мы сквозь дым и гарь узрели знак Креста.

г. Саратов

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

Из цикла «И ИСТОПТАНЫ ЯГОДЫ В ТОЧИЛЕ ЗА ГОРОДОМ»

– Никого не помилую,
только слёзы утру…
Гоголь с паном Данилою
тихо плыл по Днепру.
Волны серы, как олово.
Спят в земле мертвецы,
молодецкие головы
опустили гребцы.
– Кто не спит, тот спасается,
Плоть приемля и Кровь.
Украина, красавица,
соболиная бровь.
– Ни приветом, ни ласкою
не разбудишь меня,
только сталью дамасскою,
вольным храпом коня…

Стражу к городу вывели,
в хлев загнали овец.
Спит в сиятельном Киеве
есаул Горобець.
С голубями и птахами
мчит его экипаж
в дом, где борется с ляхами
друг его Бурульбаш.
Полночь многоочитая
в храм идёт на поклон,
чтоб уснуть под защитою
чудотворных икон.
Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,
синим светом подсвеченный
тот, чьё имя – Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.
Он танцует «цыганочку»
со страной на горбу,
дразнит мёртвую панночку
в одиноком гробу.
И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встаёт.

г. Саратов

Лишь позовут свергать царя,

Поманят троном –

И вновь кровавая заря

Над тихим Доном.

Хоть нет от правды ни следа

В заморской мантре,

Уйдёт на киевский майдан

Безусый Андрий.

Потом: нацгвардия, Донбасс

И встреча с батей.

А дальше «Сынку!» хриплый бас.

А дальше... Хватит!

Но сквозь года и города:

«Я слышу, сынку!»,

И не ответит никогда

Остап из цинка.

Вот только кровь на всех одна

И горечь дыма.

На тех и этих тишина

Неразделима.

Смешает повести финал

И быль и небыль.

Ждёт тех и этих тишина,

Земля и небо.

Омск

Александр Тихонов

Я сама себе – Украина!

Вы уж там, за таможенным тыном,

без меня разбирайтесь: кто чей?

У меня здесь два сына и Нина,

бабынастина греет ряднина

в знобизне московитских ночей.

Вы открыли католикам брамы?

Здесь мои православные храмы,

их любой предпочту я родне.

Полюбила Россию сердечно:

у меня здесь любимый навечно.

Где мой муж – там и родина мне.

Час придёт – за зелёным оврагом

на Николо-Архангельском лягу

рядом с дочкой, за то и держусь.

Рай земной мне – хрущёвская двушка.

А что я – не скрывать же!– хохлушка –

так я этим безмерно горжусь.

Не ношу вышиванки и плахты,

но увидев меня, всякий «ах ты!»

вскрикнет, глазом по торсу скользя:

и изогнуты бёдра, как лира,

и за пазухой вложено щиро,

так что не заглядеться нельзя!

Я пою «цвитэ тэрэн» прекрасно,

юмор уманский (своеобразный)

приправляет тщету здешних щей.

А любить – так что дым коромыслом!

А работать – так с толком и смыслом,

чтоб трещали зажимы хрящей!

Разделила граница нас с мамой:

связь по скайпу, звонки, телеграммы

заменили свиданий живьё.

Но уж если домой вырываюсь –

милой мовой моей упиваюсь,

аж пьянею от звуков её…

И в Москве духовитейшим салом

украинским

пропахли вокзалы,

рынки, стройки, бордели, ворки.

Только что-то не очень стремятся

на Москве украинцы брататься.

Друг пред другом молчат земляки.

Видно, в каждом – своя Украина...

Мне, конечно же, не всё едино:

не хочу, чтоб бугристый урод

(или кто там подходит вдогоны)

сфасовал её землю в вагоны

И отправил Америке в рот!

Я молюсь: сохрани её, Боже,

и меня, её часточку, тоже.

Хай живэм, Батькивщына та я!

Мир в умы, на столешницы – хлеба

ниспошли, Милостивое Небо,

нам в нелёгкие дни бытия.

И отсюда, из русской столицы,

Вспоминая любимые лица,

(в сердце – светлая боль, в горле ком),

Припадаю к иконам, как птица:

Да укрыет родную землицу

Божья Матерь

Цветастым Платком…

Москва

Наталья Лясковская

ДЕТИ-БЕЖЕНЦЫ

Утро. Небо. Земля. Тишина.
Облака. Пролетевшая птица...
В семистах километрах война –
Будто выдумка, блажь, небылица.

Будто мой подмосковный покой
Ограждён, застеклён, зачарован,
И от горечи степи донской
Как стеной крепостной застрахован.

Только в детских нездешних глазах,
Обойдённых осколком снаряда,
Навсегда поселившийся страх
Сотворённого нелюдью ада.

И не надо им гор золотых,
Им бы только остаться живыми,
Им бы только увидеть в живых
Папу, маму со всеми родными.

Им бы малую горстку тепла
От холодного мира в наследство,
Вместо хаты, сожжённой дотла,
И убитого взрослыми детства.

17 июля 2014

Москва

Архимандрит Кирилл

ОПЯТЬ СО СТАНЦИИ ЛИХАЯ

Опять со станции Лихая

Уходит поезд на восток.

И ночь уходит, полыхая,

От Волгограда за Ростов.

Донская степь звенит на стыках

Пустых дорог и тишины.

И горько спят в вагонах тихих

Бегущие от той войны.

И лишь мальчишку из Луганска

Не успокоит проводник,

Когда опять свистит фугаска,

Убившая его родных.

22.08.2014

Москва

Владимир Яковлев

1952–2016

СЛАВЯНСК

Все высоты и волны твоя
Бездна в бездну кричит безответно
Это яви обещанный яд
Бронетехники вход предрассветный
Это сердце России в золе –
В окольцованном кровью славянской
Городишке среди тополей
Где истории сорваны связки
Голоси теперь – не голоси
Это прадедов зримые тени
На разъездах последней Руси –
Ополченье берёз и сирени
Им назавтра дано умереть
А стихи – да вернутся им хлебом
Где есть Бог твой – где ты будешь впредь
Чёрный дым под расстрелянным небом

г. Харьков
Украина

Герман Титов

бывает так, и было так, и будет:
внезапность, очертив незримый круг,
тасует судьбы на зеркальном блюде,
как мишуру на ледяном ветру…
ещё покоен дом и дети рядом,
и ужин на столе горячий, но
смерть за спиной стоит с холодным взглядом
и смотрится в разбитое окно…
и треснет время в деревянном чреве,
и протечёт забвением имён,
и дочке будет пять, а сыну – девять
отныне до скончания времён.

Горловка

Александр Савенков

Облачко телят на косогоре,

Радио о планах говорит,

И ничто не предвещает горя,

Будущей Руины не сулит.

И медовы до оскомин липы,

И покой похож на паука,

И, как овод, кружится и липнет

Золотая скука и тоска.

Задержись ещё немного, стадо!

Время, пастушка того помучь –

Никаких Руин ему не надо,

Этих затяжных падений с круч...

Под Славянском он ещё погибнет,

Поплывет куда-то по Донцу,

И скользнут обугленные липы

Тенью по бескровному лицу.

Харьков
Украина

Алексей Ковалевский

Я всё ещё слышу молчанье его гробовое,
Израненных улиц его омертвелую тишь.
И чуждость, и злобу на землю летящего воя.
Который ты ждёшь, и на небо со страхом глядишь.
Ужасное небо, проклятое летнее небо,
Что сеет, как сеятель, смерть по веленью судеб.
Я знаю, как важно прошенье насущного хлеба.
Я помню, как радостно то, что на завтра есть хлеб.
Я помню, как сердце сжималось при виде дончанок,
Что, словно бессмертные, кротко идут по делам.
Тушёнку ножом, на бегу из разрезанных банок,
И глупость обид, и доверье последним словам.
Я знать не хочу, что в живых хоть кого-нибудь нету
Из тех, кто был дорог, кто мною был нежно любим.
У Бога все живы, я знаю, я чувствую это.
И зло над Донецком растает, как по ветру дым.

Диакон Павел Шульженок

БАЛЛАДА О ПОНОМАРЕ

Полстраны накрыла чёрная хмарь,
Гонит с севера пожаров волну…
Как случилось, расскажи, пономарь,
Что ты взял да и ушёл на войну?
Сколько в Сумах посходило с ума,
Чтобы пропасть между близкими рыть?
Киев пал, и под Черниговом тьма,
И во тьме нельзя про тьму говорить…
Осторожно положил свой стихарь
И затеплил у иконы свечу,
И раскрыл тогда Господь Свой букварь,
Показал Он, что тебе по плечу…
Мы тебя ещё помянем не раз…
Мы сгоревшие отстроим дома…
Посмотри же, Сергий, с неба на нас,
Чтобы в Славянске рассеялась тьма...
Знают все, когда ты пал, пономарь,
И уже не поднимался с земли –
Ты пошёл тропой небесной, как встарь
С Куликова поля иноки шли…
Там Ослябя ныне и Пересвет
Горних истин стерегут рубежи.
Если можешь, передай им привет,
То, как Славянск берегли, расскажи…

* Сергей Журиков, известный под псевдонимом «Ромашка», – командир подразделения народного ополчения Славянска, погиб 2 мая 2014 г. в ходе карательной операции киевской хунты, ранее служил пономарём Киево-Печерской Лавры.

Москва

Иван Белокрылов

БРАТИШКА

Зарыт своими,

Забыт страной,

Закрыто имя,

Лишь позывной.

Судьбы случился

Бараний рог,

Кто мог, скрутился,

А он не смог.

Ни прыгать с пирса,

Ни жечь причал,

Кто изловчился,

А он не стал.

Те, кто пожиже,

Шептали: «лох»,

Уже в Париже,

А он не смог.

Крысиным ором:

– Твоя ль беда? –

Кричали хором,

А он сюда.

Мать похоронки

Не ждёт, сынок,

Иди сторонкой.

А он не смог.

Ни за медали,

Ни за пятак –

Ему не дали

Вы их и так.

В полнеба пламя,

В полвека смог.

Кто выжил – с нами,

А он не смог.

На место пусто,

Уставом тёрт,

В казарму пустит

Сверхсрочник Пётр.

Дадут бельишко

И скажет Бог:

– Привет, братишка!

Я б так не смог.

Донецк

Владимир Скобцов

Это путь от ножа до ножа,
До прорубленной танком межи,
За которой плевки калаша
На помин отлетевшей души.

Если против кого-то дружить –
Стиснув зубы, сцеплением рук...
Нам гражданскую не пережить,
Не утративши Родины, друг.

Обезлюдела русская степь,
Нет деревни вдали за рекой.
Если эта последняя цепь
Разомкнётся – не свяжем другой.

И тогда комиссары ЕС,
К мёртвым лицам безусым склонясь,
Разверстают Московию без
Нас – уже никого не боясь.

Новосибирск

Владимир Берязев

В Киеве уже цветут каштаны,
с мостовой дождями смыло кровь.
– Ты мне, друг, для каждой новой раны
по свинцовой пуле приготовь.
Кажется, что смыты все улики,
в чистом небе носятся стрижи,
но слышны над Украиной крики:
«Москалей проклятых на ножи!»
Наточила лезвия осока,
и в лампадах кончился елей,
залита земля Юго-Востока
кровью этих самых москалей.
Сквозь вселенский ужас украинский
видно, как с ухмылкой воровской
медленно колдует пан Бжезинский
над великой шахматной доской.

г. Саратов

Страшное дело,

когда под нажимом насильственных обстоятельств,

начинаешь жить не своею ,

оплебеенной, пригнетённой жизнью –

как это случилось с Одессой.

Помню, лет тому уже двадцать:

шёл по Дерибасовской, чьи фасады

были в жёлто-блакидных стягах,

так повешенных, что казалось,

что вот-вот заденешь их головою,

бормоча вполголоса: мародёры .

А теперь, когда сгорели заживо люди

там – под улюлюканье западенцев

в сумерки, темневшие поминутно,

как вступить нам на её мостовые,

как войти за городом в море

Чёрное, топазового оттенка?

Вдруг нырнёшь и увидишь те же

золотистые неровные огонёчки,

уходящие

ступеньками

в толщу…

Никогда они не погаснут.

2015

Москва

Юрий Кублановский

ВАТНИК

Зачем иду я воевать? –
Чтоб самому себе не врать,

Чтоб не поддакивать родне:
«Ты здесь нужней, чем на войне,

Найдётся кто-нибудь другой,
Кто встанет в строй, кто примет бой…»

. . . . . . . . . . . . .

За это «неуменье жить»
Не грех и голову сложить.

11.06.2014

Франция

Юрий Юрченко

ШКАФ. ЗА МИГ ДО РАССТРЕЛА

Летишь, не чуя мостовых,
Вскачь – за жар-птицей, –
Сквозь длинный список деловых
Встреч, репетиций…

Но – мимо планов, мимо схем –
Скользнёт подошва,
И станет очень важно – с кем
В шкаф попадёшь ты…

Но я, ведь,– как ни крут удар –
Везуч, однако:
На этот раз Господь мне, в дар,
Послал словака.

Сам, весь – один сплошной синяк
(«Пустяк! Да что там…»), –
Возился-нянчился словак,
Со мной, «трехсотым»…

В такой мы влипли с ним «экстрим»,
В такую «кашу»!..
Но – мы нашли друг друга с ним, –
Спасибо шкафу.

И Муз кормили мы с руки:
В пространстве адском
Шептал на русском я стихи,
Он – на словацком...

……………………………………………

Свист… Взрыв. Шкаф гнётся и дрожит,
И крышкой машет;
В бомбоубежище бежит
Охрана наша…

Земля – за шиворот, в рукав…
Свистит осколок
Под монолог о том, как в шкаф
Был путь твой долог...

А артобстрел – на редкость – лют,
В нас – ё-моё-ты! –
Зенитки, гаубицы бьют,
Бьют миномёты, –

И, заглушая в сотый раз
Твой голос, Миро,
Шесть долгих суток лупят в нас
Все пушки мира.

Затихло… «Жив?.. Не ранен, брат?..»
«…И – полон планов!..»
И, из убежища, назад,
Спешит охрана:

«Что, живы, суки?.. "Ваши" – вас
Жалеют, значит…»
«Бля буду! – в следующий раз
Шкаф расхерачат!»

«…"Француз"!.. Словак! – немае слiв! –
Агенти Раши!..
Що принесло вас, двох козлiв,
В Україну нашу?..»

Боюсь, вам, хлопцi, не понять…
Шум… Что там, снова?.. –
«Отходим! Пленных – расстрелять!..»
И – лязг засова…

Всё, Миро. Занавес. Отбой.
Ни рифм, ни шуток.
Я счастлив был прожить с тобой
Шесть этих суток.

За миг, как ввысь – в слезах, в огне –
Душа вспарила,
Твоя улыбка, Миро, мне
Жизнь озарила.

25.09.2014

Франция

Юрий Юрченко

Рявкнет очередь с бэтээра,
Вспыхнет весело груда шин –
Полновесною, лютой мерой
Всем отмерится «от души»...
Украина! Да что ж ты «робишь»,
Горе дальнее, но – моё?
Из какой неземной утробы
Вышло в степи твои – зверьё?
Чёрно-красное, как гангрена,
Неразборчивое, как мор...
Гладиаторскою ареной
До каких же ты будешь пор?
Свистнет пуля и мальчик всхлипнет
Об отце, что её «словил»...
Холод смертный легко и липко
Гнёзда в нас этой ночью свил.

г. Калининград

Альгис Микульскис

ОТВЕТ УКРАИНСКОЙ ДЕВОЧКЕ НАСТЕ ДМИТРУК НА ЕЁ СТИХИ «НИКОГДА МЫ НЕ БУДЕМ БРАТЬЯМИ»

Вас растили, наверно, не матери,
И не с сёстрами, и не с братьями,
Вам фашистскую, чёрную свастику
При рожденье дарили каратели.
С детства вам забивали головы
Профашистскими «супер-героями»,
Вот и жжёте коктейли вы Молотова,
А не учите Правду истории...
Вы себя возомнили смелыми,
Не рабами, что в цепи закованы,
Только где ваши пашни спелые?
Вы давно свои земли продали!
Вы и предков своих тупо предали,
Что за вас погибали смелыми,
Чувства Чести для вас неведомы,
Вот и скачете, как оголтелые...
Малолетки... Безликие... Стадные...
Лица чёрным у вас зашорены,
Родились вы во время досадное,
Получились из вас горе-воины...
Украину вы вовсе не любите!
И святыни её не цените!
Если сук свой отцовский рубите!
Если Родину свастикой метите!
Никогда вы не будете братьями!
Нам нацисты – враги беспородные,
И не смейте себя, предатели,
Называть Украинцами кровными!

1–3 апреля 2014

Анна Бадалова

Звони, Донбасс обетованный,
На самый верх.
Пророки обещали манну,
А выпал снег.

Мужайся, город непорочный,
Где каждый дом
Проверен «Градами» на прочность,
Крещён огнём.

На час открыли херувимы
Ворота в рай.
Гори, Донецк неопалимый,
И не сгорай.

ноябрь 2014

г. Донецк

Дмитрий Трибушный

Бьёт война тебя в центр и околицы,
Моя Горловка, моя горлица.
По домам, по деревьям-веточкам
Да по жёнам и малым деточкам…
Бьёт война по надеждам и чаяньям,
Бьёт по душам тупым отчаяньем,
Чтобы стала руиной, уродиной
Моя Горловка, моя Родина.
Бьёт до смерти, без чести, без меры.
Бьёт за правду и бьёт за веру.
И зубами держит за горлышко
Мою Горловку, моё солнышко.
Но не знает война проклятая –
Ты прекрасна, даже распятая.
Та пред Господом душами свечка
До последнего человечка.
Мы сроднились хлебом, водою,
Болью общею и бедою,
Страшным часом войны-распятья
Мы – донбасские сёстры и братья.
Брат за брата станет стеною,
Не склонится перед войною.
Жизнь теряем, дома и одежды.
Не теряем любви и надежды.
Свято верим – Донбасс отстроится,
Одеялом садов укроется!
Возродим до последней околицы
Город Горловку. Душу-горлицу.

03.09.2014

г. Днепропетровск

Ирина Быковская (Вязовая)

Мой город охрип от молитв,
Мой город оглох от бомбёжек,
Мой город сегодня безлик…
Прошу: защити его, Боже!
Голодный, как брошенный пёс,
И часто дрожит от озноба.
Мой город, уставший от слёз,
Ещё уповает на Бога…
Калека, бессильный на вид,
Но тлеет в нём дух поколений.
Мой город стоит на крови…
За то, что не стал на колени.

20.11.2014

Горловка

Екатерина Ромащук

Искать не нужно сбивших борт злодеев.
Какая глупость – следствие, анализ...
Орлуша и десятка два евреев
Виновными в теракте оказались.

Размазывая сопли по ланитам,
Покаялись они за нас привычно.
Признались, что они и есть бандиты,
Сбивавшие тот «боинг» самолично...

Теперь известны все, кто был причастен
К трагедии непоправимой этой,
Кто в мирном небе самолёт на части
Разнёс к чертям безжалостной ракетой.

Они сознались... облегчили душу...
Но не понять мне логики и сути:
Покаялись евреи и Орлуша,
А виноваты русские и Путин.

Марина Русская

«Я – ВИНОВЕН, ПОТОМУ, ЧТО РУССКИЙ»

Извиняюсь, здрасьте, очень рад,
Гран мерси, что сразу в нюх не дали.
Это я, российский колорад,
Вы меня, наверно, не признали?

Я немножко чистенький на вид,
При часах «Картье» и при айпаде,
Но душа-то русская болит
И гниёт, как сало в шоколаде!

Я хочу вам вот чего сказать:
Олигархи Киева невинны,
Верьте, неохота им стрелять,
Пачкать кровью землю Украины.

Это наше русское пуйло,
Замутив майданную парашу,
Виновато, что произошло
Горе, что опять позорит Рашу.

Это мы у турок и татар
Целину хохлам отвоевали.
Если б этот видели кошмар
Ленин и усатый генацвале!

Все завоевания Петра,
И Потёмкина, и Де Рибаса
Мы снесли до братнего двора –
Что ж так воют нелюди Донбасса?

Я слезу горючую пролил,
Мутную от виски и кокоса, –
Это я малайский лайнер сбил,
Корчась в Подмосковье от поноса.

Хоть пока что не уверен я,
Рашка сбила или Украина,
Вы простите мой народ, друзья!
Он везде, везде у нас скотина.

Украинский лётчик ли, бандит –
Ополченец с сивой бородищей,
Нас ничто, ничто не извинит,
Ваших сто дороже нашей тыщи!

Да чего там, сорок к одному!
Украинский курс чуть-чуть побольше.
В общем, рассудите по уму
И простите нас, Литва и Польша,

Венгрия, Германия, прости,
Что нагнул вас дед под Сталинградом,
Этот крест по жизни мне нести
И вовеки зваться колорадом!

.......................

Впрочем, как бы ни вилял хвостом,
Как бы ни подёргивал я попкой,
Всё равно как был для них скотом,
Так и буду – ватником и пробкой.

Ответ Вадима Степанцова на стихотворение Орлуши (Андрея Орлова) «Реквием по МН-17» (сбитый над Донецкой областью «боинг» Малазийских авиалиний), которое заканчивается словами «Я – виновен, потому что русский».

Москва

Вадим Степанцов

У разорённого порога
Стоит задумчивый хохол…
На Украине нету Бога,
Бог в ополчение ушёл…

......................

Его искали в каждом взводе,
В степи, в развалинах, в лесу,
Но чаще всех его находит
Корректировщик ВСУ –

В старухах, детях и солдатах,
Демонстративно, на показ,
Он не ошибся в координатах,
Господь живёт в любом из нас.

А перед Богом все едины,
И, с калашматом на броне,
Господь идёт по Украине,
По обезбоженной стране.

2015

г. Одесса

Валентин Филиппов

ВАЛЬС ОБРЕЧЁННЫХ

Нас не язвите словами облыжными.
Жарко ли, холодно? По обстоятельствам.
Кто-то повышенные обязательства
Взял и несёт, а мы всё-таки выживем.

Мальчики с улиц и девочки книжные…
Осень кружится в кварталах расстрелянных.
Знают лишь ангелы срок, нам отмеренный,
Только молчат, а мы всё-таки выживем.

Не голосите, холёно-престижные,
Будто мы сами во всём виноватые.
На небе облако белою ватою
Мчит в никуда, а мы всё-таки выживем.

Не разобраться, что лучше, что ближе нам?
«Шашки подвысь, и в намёт, благородие!»
Нам – смерть на Родине, вам же – без Родины.
Вот, как-то так…
А мы всё-таки выживем!

Август 2014 г.

г. Донецк

Владислав Русанов

Я ВАТНИК

Я ватник, я потомственный совок.
Я в СССР рождён во время о́но.
Я чёрный хлеб. Я кирзовый сапог.
Я воинской присяги звонкий слог
И красные победные знамёна.
Я не был на войне, но ту войну
Я каждым нервом помню и кляну.

Я ватник, я советский, я москаль.
Я сын иного времени и века.
Во мне горит «Как закалялась сталь»,
И в майский день солдатская медаль,
И солнце пионерского «Артека».
Я коммунистом заново не стал,
Но отступать и каяться устал.

Я ватник, я угрюмый колорад.
Моя любовь к стране необъяснима.
Я русский. Я татарин. Я бурят.
Я злой на вид, но вежливый солдат.
Я в том перед Европой виноват,
Что рад безмерно возвращенью Крыма.
Я вспоминаю крымскую весну,
И мне не стыдно за мою страну.

Я ватник, я упёртый патриот.
Я до последних дней сержант запаса.
Я разделённый натрое народ.
Во мне стучит и сердце в клочья рвёт
Горячий пепел русского Донбасса.
Когда Одесса корчилась в огне,
Она, сгорая, корчилась во мне.

Я ватник и меня не изменить.
Я ни наград, ни званий не имею.
Я, может быть, и не умею жить,
Но я умею Родину любить,
А предавать и хаять не умею.
И даже в самом сумрачном бреду
В одном ряду с фашистом не пойду.

Я ватник. Пусть меня не признают
Все те, кто рушит наши монументы.
Я праздник!
Я торжественный салют!
Я почести, что павшим отдают.
Я трепет на ветру гвардейской ленты.
Я в День Победы плакать не стыжусь.
Я не забыл!
Я помню!
Я горжусь!

27.04.2015

Шушенское

Андрей Лукин

УКРАИНСКОЙ СЕСТРЕ

Ты не в курсе? Убили ребёнка
(Где был садик – одна лишь зола)
Ваши хлопчики, укроподонки, –
Я теперь бы их так назвала.

Там, где двор был, зияет воронка,
В глубине – с чёрной лентой венок,
На краю, подвывая негромко,
Ждёт погибшего друга щенок...

В центре Киева, в мирной сторонке
Ты не видишь ни смерти, ни бед.
Но однажды придёт похоронка,
Дорогая сестра, и тебе!

Брось нести самостийные враки
И скатайся-ка ты на Донбасс, –
Ваши хлопчики, укровояки,
Там по детям стреляют сейчас.

После них – кто убит, кто калека,
Кто-то сон навсегда потерял.
Съезди, милая, будь человеком,
Посмотри там в глаза матерям!

Разменяв всё святое на деньги,
Осквернили вы память отцов,
Маршируя в наёмной шеренге
Под кнутом иностранных жрецов.

Ночью снова убили ребёнка, –
Поезжай! Погляди, что творят
Вашей гвардии укроподонки –
Твой жених, твой сосед, кум и брат...

В храмах киевских плачут иконки,
У Днепра стонут вербы, скорбя...
Ты не в курсе!.. Понятно, сестрёнка.
Ладно. Я помолюсь за тебя...

2015

Москва

Светлана Мережковская

СЛАВА УКРАИНЕ!

Прославим Украину,

Гнездовье журавлей!

Воткнём в саду калину,

Лишив её корней.

Пешком поскачем, братцы,

Повсюду сея мак,

И будем величаться

Не рогуль, а казак!

Напялим вышиванку,

А к носу – конский хвост.

Попрём утюжить танком

Родительский погост.

В колодец плюнем брату

И, гордый вид храня,

Спалим родную хату

И спляшем у огня!

2015

Мариуполь
Украина

Михаил Кошкош

Послушай, нас с тобой не пощадят,
когда начнут стpелять на площадях.
Не уцелеть нам пpи любом pаскладе.
Дошлют патpон – и зла не ощутят.

Послушай, нам себя не убеpечь.
Как это будет? Вот о том и pечь:
вокpуг тебя пpохожие залягут –
а ты не догадаешься залечь.

Минуя улиц опустевший стык,
ты будешь боpмотать последний стих,
наивно веpя, что отыщешь pифму –
и все гpехи Господь тебе пpостит.

Живи как жил, как бpёл ты до сих поp,
ведя с собой ли, с Богом pазговоp,
покуда за стволом ближайшей липы
не передёрнут новенький затвоp.

Волгоград

Евгений Лукин

Сквозь перекрестие прицела
душа на волю поглядела,
а воля вольная в крови.
Идут сраженья под Донецком,
и, будто бы в кольце немецком,
рыдают ближние твои.
Идут сраженья под Луганском,
где тоже завоняло Гансом,
зашевелившимся в гробу.
И всё долбят, и всё корёжат
тот камень, что в веках положен
под нашу общую судьбу.
И, как обрыдлая реклама,
везде свой нос суёт Обама
с кутком оуновских щенят.
И я на возраст свой в обиде
за то, что в ротной пирамиде
мой истомился автомат.

Москва

ОДИН

Как дёгтем, мажут души ложью,
Как яд, вливают в души страх...
Идёт старик по Запорожью
С советским знаменем в руках.

Теперь тут праздники другие,
Кто победил, того суди!
И, как священник панагию,
Он нёс медали на груди.

Людей пустые оболочки,
И в спину нехороший взгляд...
Парад Победы в одиночку
Двойного качества Парад!

Назло судьбе и в пику карме
Он шёл с медалью за Берлин,
Он брал Берлин в составе армий,
А Запорожье взял один!

2015

Москва

Дмитрий Дарин

ОМИЧ

Что ж не жилось тебе, Серёжа Свирский,
зачем покинул город свой сибирский?
Рюкзак, аптечка – пластырь да бинты,
нож боевой да камуфляж зелёный,
бумажник с карточкой, где мама возле клёна
стоит и смотрит,
как уходишь ты…

Такой красивый – девичья отрада,
тебе б жениться, молодому, надо,
а ты упёрся, бросил институт…
Вот оглянулся – и перекрестился,
и целый мир под сердцем уместился,
его обычно Родиной зовут.

Ты пролетал во снах, по Божьей воле, –
над степью, взорванной войной, над Диким Полем,
(хранитель-ангел справа за плечом),
над городами в горе и разрухе,
где горько плачут дети да старухи –
родные, хоть рождён ты омичом…

Твой прадед был солдатом, дед – солдатом,
из тех, что победили в сорок пятом,
из тех, на ком земля стоит, мужчин.
И ты солдатский выбрал путь, Серёжа:
теперь кевлар – твоя вторая кожа,
защитник русский – твой военный чин.

Следить, чтоб люди мирным сном заснули,
закрыть собой их от беды и пули
да отразить смертельный взмах секир.
Ты в этот край страдающий приехал
не поиграть в кровавую потеху,
а встать за мир – за Новоросский мир!

Москва

Наталья Лясковская

Электричество вырубил, выключил газ,

взял рюкзак, запер двери и с Богом.

Человек из Москвы уезжает в Луганск,

он не верит газетам и блогам.

Может, горько ему, может, страшно ему...

И в нахлынувшей гари закатной

по железному тросу в кромешную тьму

опускается ящик плацкартный.

А земля накренилась и воздух звенит

между взрывом и залпом картечи.

Как ты хочешь всё это собой изменить,

что ты можешь один, человече?

Правда лупит навылет, что сделаешь с ней?

Нет конца раскалённому лету,

и фонарные блики всё злей и больней.

– Ничего. Просто еду и еду.

Санкт-Петербург

Ольга Аникина

БЫЛОЕ

Год сорок третий. Северный Донбасс.
Уже враги отброшены от Волги,
Но всё равно, как загнанные волки,
Они рычат про свой победный час.

Ещё хотят отсрочить свой конец,
Жгут города, людей увозят в рабство.
Но испокон веков умели драться
На той земле, где плещется Донец!..

Идут бои. Идут не день, не два.
От жаркой крови тает снег багряно
Под красным небом Красного Лимана
На красном поле – красная трава…

Москва

1946 - 2010

СЕПАРАТИСТ

когда осела пыль от взрыва,
над домом дым завис, когтист...
мужик спокойно, без надрыва,
сказал, что он – сепаратист…
что он до смерти неизбежной
отныне – ватник, колорад,
но он не примет незалежность,
которую вещает «Град»,
в которой войско атакует
не вражий дот, а дом в саду…
не примет неньку он такую –
ни подобру, ни по суду,
не примет ни за что на свете –
уж лучше сразу наповал…
сказал мужик: вот Бог – свидетель,
и крест на этом целовал…

Москва

Юрий Беридзе

КАК В СОРОК ПЕРВОМ

Нет, не кино, не спектакль, не игра.

Смаху – по нервам.

На Украине такая жара,

Как в сорок первом.

Как в сорок первом – в огне и в пыли,

В страшном июле.

Как в сорок первом снаряды легли,

Бомбы и пули.

В доме родном убивает фугас,

В школьном спортзале.

Кровью окрашен рабочий Донбасс,

Залит слезами.

Вновь обнаглев и не устрашась

Кары Господней,

Вылезла к свету нацистская мразь

Из преисподней.

Миру грозит неизбывной бедой,

Нет ей запрета.

Это не просто сраженье, а бой

Мрака и Света.

Встала и бьётся за Родину рать

Тем же манером.

Беженцы, беженцы всюду опять,

Как в сорок первом.

Вновь среди пепла, огня и свинца,

Адского грома

Где же ещё и стоять до конца,

Если не дома…

г. Тосно
Ленинградская область

Николай Рачков

АПОСТОЛ

«Держись, держись, прорвёмся, братик,
Ещё зубами будем рвать их,
Ведь на войне не на кровати,
Навылет, а не наповал.

Жизнь тяжела, а смерть крылата,
Плевать ей, кто укроп, кто вата,
Кому Россия виновата,
А кто Донбассу задолжал.

Ждут нас небесные альковы,
Да снайперы, видать, хреновы,
И песни пуль для нас не новы,
И мы со смертью не на ″вы″.

Ты покури, а я прикрою,
Смотри: за первою звездою
Гуманитарные конвои
Везут усталые волхвы.

И Ирод цел и жив покуда,
Гешефт свой делает Иуда,
И мы тобой не верим в чудо,
И на войне, как на войне...»

Разорван в клочья мира атом,
Нещадно кроя небо матом,
Апостол в должности медбрата
Мессию тащит на спине.

Донецк

Владимир Скобцов

Я там, за Волгою, вдалеке,
сквозь солнечный вижу гнёт,
как Ангел с острым серпом в руке
людскую пшеницу жнёт.

Под ярким солнцем горят серпы,
на лезвиях – кровь и пот,
и в чистом поле стоят снопы,
и каждый из них – народ.

И каждый – в лучшей своей поре,
и лечь под серпами рад…

Созрели на Карачун-горе
и смоквы, и виноград.

Срезает Ангел за гроздью гроздь,
лавиной идёт огонь.
Спаситель распят, и новый гвоздь
вбивают в Его ладонь.

Настиг нас, грешников, час такой,
такая пришла пора,
что горе, льющееся рекой,
блестит, как вода Днепра.

г. Саратов

ПОЛОВИНА СОБАКИ

Намечается новая драка,
Перерезана пуповина.
На соседском заборе – собака,
А вернее – её половина.
По посёлку стреляют с Востока,
Вновь на прочность проходим проверку,
На оборванной линии с током
Провода коротят фейерверком.
Снова эти ужасные «бахи»,
Приносящие страшное горе.
И кишки половины собаки
На соседском красивом заборе...
Слышал здесь я и правду и враки,,.
Видел здесь и Христа и Иуду,
Но глаза половины собаки,
Я навряд ли когда-то забуду...

09.11.2014

г. Дебальцево

Александр Морозов

ВАТНИКИ

Посылает война соратника,
Но щедрота её кратка.
Из разведки четыре ватника
Возвращались без «языка».

Не контрактники и не штатники,
Не прошедшие инструктаж,
На манер пропаганды – ватники,
Хоть обряжены в камуфляж.

Ночь не треснула перестрелкою
И с врагом не столкнула в лоб.
Ватник держит осколки мелкие,
А от крупных спасёт окоп.

По дороге от виноградника
До ближайшего блокпоста
Убедились четыре ватника,
Что небесная ткань чиста.

На лоскутья она не делится,
А поделится – вмиг сошьют.
Только шёлковой зыбью стелется,
Как спасательный парашют.

Нет у междуусобий линии,
Смерть минувшего не вернёт,
Плащаницею этой синею
Тело жёсткое обернёт.

Как здесь танки понаворочали –
И куда лежать головой?
Кровью мокнет по Новороссии
Чернозём её даровой.

Над донецкою степью пуганой
Кропивянка поёт судьбу.
Ватник пылью пропитан угольной –
Не смывается и в гробу.

Кровь пробьёт покрова холстистые,
Запечётся – не разорвут.
Это русскою реконкистою
СМИ речистые назовут.

05.09.2014

Москва

Марина Кудимова

Россия! Матушка! Держава!
Прошу ответь, не хмурь бровей:
Зачем ты столько нарожала
Неблагодарных сыновей?

Всегда в народе есть народец,
Который, правду говорю,
Исподтишка плюет в колодец
И ненавидит мать свою.

Но всё итожит воля Божья:
Как ни была бы тьма густа,
Мы все сойдёмся у подножья
Животворящего Креста.

Краснодарский край

… В КИЕВ

Дружили крепко почти всю школу:
на переменах носиться – вместе,
учиться – вместе и вместе – шкодить.
Меня дразнили твоей невестой.

Весь город нашим был полигоном,
Советский парк был для сборов местом.
И в «Детский мир» перед Новым годом –
шары рассматривать – тоже вместе.

Но ты уехал. Теперь тебе я –
обидчик, враг и москалька – в сумме.
А город новый твой рвёт, зверея,
как ты, все связи в своём безумье.
Пишу в последний – отдам дань драме.
Да и зачем – если всё по кругу?..

Наш город тихо вздохнёт ветрами:
не только я потеряла друга.

г. Омск

Мария Четверикова

На границе поспевает гречка,
Косят сено, хлопоча к зиме.
За колючей проволокой – речка,
Поле, хутор, церковь на холме.
Там теперь уже никто не служит,
Не читают требы ни о ком,
Только коршун в небе кружит, кружит
Над упавшим долу хуторком.
И плывёт, как будто бы в надежде,
Ждущая чего-то тишина…
Здесь у нас в России всё, как прежде,
А у них-то там теперь – война…
Что ж вам люди сделали такого,
Что живут на родине – в плену?!
Дорогая Оля Казачкова,
Я тебя в молитве помяну.
И тебя, и Лену, и Галину… -
Всех, кого от сердца не отбить,
Всех, кого сегодня Украину
Учат по-бандеровски любить…
Побежит река волной горючей
По родным станицам, хуторам,
Полетит над проволкой колючей
Вольный голубь на закрытый храм…
Я сплету бессмертник и калину,
Зверобой и дикий виноград…
Пропусти меня на Украину,
Европейской армии солдат!
Ты же слышишь, как зовут оттуда,
Всматриваясь вдаль из-под руки…
Пропусти! Яви такое чудо…
На могилы положить венки.

Ростовская область

Виктория Можаева

ПАМЯТИ АЛЕКСЕЯ МОЗГОВОГО

Заглохла речь и захлебнулась мова...
И свет вдали – почти неразличим.
...Убили Алексея Мозгового.
За что и кто? Пожалуй, промолчим...

Скупое солнце светит из-за тучи.
Донбасский шлях окутала беда.
...Уничтожают преданных и лучших,
А целятся в Россию, как всегда...

Неужто испугаться и забыться?
И сдать своих? И не шагать вперёд?
Мы – русские! Покой нам только снится.
А Вера наша – города берёт!

24 мая 2015

Людмила Щипахина

СВЯЗЬ

Я выжигал из себя Украину мазанок, печек, сожжённых местечек, прадеда, шляхов, зарубленных ляхов, чёрного горя и Чёрного моря.
Горькой горилки, запретного сала –
тут моих предков пекло и кромсало, било ногайкой библейскую спину.
Я выжигал из себя Украину.
В веке двадцатом ни много ни мало, как Украина – меня – выжигала!
В Сумах, Броварах, в степи ли овечьей – род мой и память саму и наречье.
Что ж я цепляюсь за Львов и Житомир? Род мой житомирский с песнями помер, что ж я цепляюсь за Киев и Харьков? Прадед уехал, из поезда харкнув.
Что же мне снятся Стоянов и Броды? Вечно текут там кровавые воды. Прыгает Муля в дарёной обновке за две недели до казни в Терновке.
Тихо, молчок, нет меня тут в помине,
только смычок и поёт в Украине –
скрипка еврейская плачет по Ривке, той, что любила сидеть на загривке, скрипка еврейская плачет по Хане, пальцем мешавшей цикорий в стакане...
Вот она связь – палашом не разделишь –
любишь не любишь, и веришь не веришь:
кровная связь, через век пуповина.
Гей, Украина моя, Украина.

Москва

БАЛЛАДА О САШКЕ БИЛОМ

Это дух Сашка Билого – неутолённый, мятежный –

бешеной слюною исходит, что шелудивый пёс: жуть, злость,

жаждет отмщенья, крови, рыщет по Незалежной,

вгрызается в плоть, рвёт тёплое мясо, ломает кость.

Это никто как он – прелюбодейный, шало

пахнущий палёною человечиной, в Одессе вдыхает дым,

роется в Мариуполе в трупах, но всё ему мало, мало,

весь измазался кровью, а – всё незрим.

«Мало ещё вы душ загубили кацапских», – за ушные мочки

дёргает, подначивает, поддаёт пенделя, чтоб уж наверняка,

долбит мозг Коломойского, печень клюёт, вырывает почки.

«Это ты, – Сашок?» – тот в ужасе спрашивает невидимого Сашка.

Так недолго сойти с ума, что со ступеньки… Лютый

озноб: серое вещество закипает, скисает, как молоко.

В ночи Коломойский спрашивает у шкафа: «Билый, чи там, чи тут ты?»

Но до поры ухмыляется, отмалчивается Сашко.

Ибо – наутро – знает: глянут все западенцы,

все коломойцы глянут в зеркальную даль и – в крик:

оттуда стервец Сашко кривляется, грызёт заусенцы,

средний палец показывает, высовывает язык.

Глянут наутро бандеровцы – родичи, единоверцы –

на братанов по сектору, и в каждом из них – мертвяк

Билый Сашко сидит, застреленный ночью в сердце

и заселивший тела живые незнамо как.

Глянет и Незалежная в воды, и – отразится

бритая голова с безобразным ртом, жеёлтый желвак,

бегающие жестокие глазки, жиденькие ресницы:

вылитый Сашко Билый – убивец и вурдалак.

Да это же бес в маскировке: плоть, синие жилы,

всё как у всех: комар на лице простом…

На цепь его посадить, под требник Петра Могилы

склонить, с заклинательными молитвами и крестом!..

В берцах, в военном буро-зелёном прикиде:

ишь, как всамделешний – щетинистая щека…

Да покадит на него иерей, воскликнет Господь: «Изыди!»,

и с воём из Незалежной низвергнется дух Сашка!

Москва

Олеся Николаева

ВЫШИВАНКИ

Для последнего часа свиданья,

упиваясь небесным огнём,

вышиваешь иглою Майдана

вышиванки на теле своём.

Лягут крестик с веночком и строчки,

алой кровью наполнятся швы.

Обернутся воронки в цветочки,

а траншеи в ажуры листвы.

Чудный месяц на теле и звёзды.

В честь высоких заморских гостей

вспыхнут росы, как чистые слёзы

в небеса унесённых детей.

Дым и горечь полынного хлеба,

гарный хлопец над полем ржаным.

Блещет жовто-блакитное небо

над коханым простором твоим.

Ради воли высокой и цели

гайдамаки от мира сего

для любимой тебя не жалели

ни себя, ни родных – никого.

Захлебнувшись сыновней любовью,

по следам самостийных годов

напитают москальскою кровью

вышиванки вишнёвых садов.

Возойдут из поганого склепа

в золочёный державный жупан:

посполитовый гетман Мазепа,

незалэжный Бандера Степан...

Вышиваешь, себя обряжаешь,

как в последний готовишься путь.

Ждёт жених из предтечных пожарищ,

звонкой песней прострелена грудь.

С рушниками придут за тобою,

вознесут на престол к образам.

И в церквах твоих ветер завоет,

и откроет всем Виям глаза.

Протокольные речи назначат,

рухнет птах на средину Днепра!..

Только русское сердце заплачет

по тебе, дорогая сестра...

пос. Старобачаты
Кемеровская обл.

Виктор Коврижных

В город пришла война.

В город ложатся мины.

В городе разорвало водопровод,

и течёт вода мутным потоком длинным,

и людская кровь, с ней смешиваясь, течёт.

А Серёга – не воин и не герой.

Серёга обычный парень.

Просто делает свою работу, чинит водопровод.

Под обстрелом, под жарким и душным паром.

И вода, смешавшись с кровью, по улицам всё течёт.

И, конечно, одна из мин

становится для него последней.

И Серёга встаёт, отряхиваясь от крови,

и идёт, и сияние у него по следу,

и от осколка дырочка у брови.

И Серёга приходит в рай – а куда ещё?

Тень с земли силуэт у него чернит.

И говорит он: «Господи, у Тебя тут течёт,

кровавый дождь отсюда течёт,

давай попробую починить».

Донецк

Анна Долгарева

Ничего не знаю про ваших

Полевых командиров

И президентов республик

На передовой до сих пор

Шаг в сторону – мины

И снайпера пули

Его звали Максим

И он был контрабандистом

Когда началась война

Ему было тридцать.

Меньше года

Он продержался

Недолго

Под Чернухино

Он вывозил гражданских

Его накрыло осколком

Мне потом говорили тихо:

Вы не могли бы

О нём не писать?

Всё-таки контрабандист

Бандитская морда

Позорит родину-мать

Её звали Наташа

Она была из Лисичанска

Прикрывала отход сорока пацанов

Ей оторвало голову

Выстрел из танка

Они говорят о ней

Губы кривят

Чтобы не плакать снова

Она была повар и снайпер

У неё не было позывного

Её звали Рая

Художник

Ей было семьдесят лет

Жарким августом

Перед всей деревней

В обед

Её били двое

По почкам и по глазам

Чёрный и рыжий

Искавшие партизан

Она ослепла

Но всё-таки выжила

Даже успела увидеть

На улице тело рыжего

...а с тем

Кто предатель

А кому давать ордена

Разбирайтесь пожалуйста

Как-нибудь без меня

Донецк

Анна Долгарева

Был в Одессе ресторан Сальери,

а напротив Моцарт был отель.

Оба эти здания сгорели.

Всё сгорело. Город весь сгорел.

Как Одесса оперная пела,

как над морем голос тот летел.

Человечки слеплены из пепла.

Ходят в гости, делают детей.

Не пойми с какого интереса

всё хотят поговорить со мной.

Мне приходят письма из Одессы,

а в конвертах пепел рассыпной.

Там сгорают прежде чем родиться,

не успев построить, сносят дом.

Кормят по новейшей из традиций

щукой, фаршированной огнём.

Пишут мне: здесь нет и тени ада,

круглый год акация цветёт.

Моцарт не страшится больше яда

и в Сальери целит огнемёт.

Москва

Игорь Караулов

ОПОЛЧЕНЕЦ

Ему за пятьдесят…

Уже давно немолод…

Немногословна речь…

Открытый добрый взгляд…

Потёртый камуфляж…

Подвыгоревший ворот…

Иконка…На груди –

Бинокль и автомат…

«ДЕД» слушает эфир,

Нахмурившись сурово…

В наушниках доклад,

Что «цель поражена»…

Он в прошлом – агроном

Из славного Тамбова…

Работал бы и впредь,

Когда бы не война…

Когда бы не война –

Преподавал бы в школе,

Высеивал бы хлеб,

Выращивал бы сад…

И ездил бы с семьёй

Купаться в Чёрном море,

И помогал б жене

Воспитывать внучат…

Он посещал бы храм,

Пусть и не богомолец…

И стопку б выпивал,

И пел бы под гармонь…

Но только вот сейчас,

Он – русский доброволец,

Крестясь, даёт приказ:

«За Родину – огонь!..»

п. Лесной
Московской области

Александр Марфунин

Со станции Шевченко

Отходят поезда,

Со станции Шевченко –

Неведомо куда.

Быть может, в стольный Киев,

Где есть бистро, метро,

Где слёзы, очи выев,

Вливаются в Днипро.

А может быть, в Одессу,

Где на стволах смола,

Где не читают прессу

Сгоревшие дотла.

А может быть, в Черкассы,

А может быть, в Херсон.

Стоит народ у кассы

И длится страшный сон.

Следят глаза пустые

За стрелкой на часах.

Но ангелы святые

Живут на небесах.

На землю посмотрите

Из белых облаков,

В Россию заберите

Детей и стариков.

Им нечего поставить

В отсек для багажа,

Их некому избавить

От злого грабежа.

Пускай они на полки

Улягутся свои

И спят до самой Волги...

А в Курске – соловьи.

г. Оренбург

Влада Абаимова

ОККУПАЦИЯ

Мы с самого детства живём

Под гнётом, под страхом, под выстрелом.

В ту пору наш дом, наш район,

И мы оказались под Гитлером.

И буйствовал чертополох.

И в сёлах, пьянея от ярости,

Орали: «Цурюк! Хендехох!»

Продажные русские старосты.

Повсюду немецкая речь

Хозяйничала в оккупации.

И всё ж мы сумели сберечь

Отчизну, и песню, и нацию.

Но недруги стали хитрей.

Суют нам подачки грошовые…

Расплывшись в улыбке «О кэй!»

Твердят наши старосты новые.

Какой бесподобный манёвр:

Включите российские станции, –

И речь на английский манер,

И музыка – американская.

Задействован тайный запрет,

Страшнее указа кремлёвского…

В эфире Фатьянова нет.

Не слышно давно Исаковского.

Гнетёт нас всемирная ложь.

Меняется ориентация.

Включаешь «Маяк» и поймёшь,

Что снова живёшь в оккупации.

Москва

Николай Добронравов

1928-2023

УКРАИНСКОМУ ПОЭТУ N.

Мы по разные стороны всех баррикад,
Мы ночами воюем в «Facebook»е.
Ты вчера положил на военный парад,
Приспустив для наглядности брюки.
Для тебя я подонок, москаль, оккупант…
Но, ты знаешь, как это ни странно,
Всё равно я прощаю тебя за талант
И за то, кем ты был до майдана.

Ты стихи удалил из российской сети,
Не последовав добрым советам,
Чтобы дальше вперёд горделиво идти
Через жизнь украинским поэтом.
Ты уже идеолог, пророк, подписант,
Ты взываешь к бойцам талибана.
Всё равно я прощаю тебя за талант
И за то, кем ты был до майдана.

Мы когда-то гуляли за общим столом,
И общага качалась и пела.
И твой дед (я же помню!) погиб под Орлом
За святое, за общее дело.
Ты же песни писал про российский десант –
Ведь не ради ж бабла и стакана…
Всё равно я прощаю тебя за талант
И за то, кем ты был до майдана.

И, вращаясь в своем «колорадском» кругу,
Я, как прежде, пою по общагам
И представить тебя до сих пор не могу
В сапогах под бандеровским флагом.
Для тебя я подонок, москаль, оккупант…
Но, ты знаешь, как это ни странно,
Всё равно я прощаю тебя за талант
И за то, кем ты был до майдана.

Москва

Андрей Широглазов

УЕЗЖАЮ ОТСЮДА

Без пятнадцати пять – без

шестнадцати шесть:

Час прошёл, остаётся минута.

Я успел всю зарплату пропить и

проесть,

Но не сыт и не пьян почему-то.

Без семнадцати семь я пришёл на

вокзал,

Посмотрел расписание, ладно:

– Уезжаю отсюда! – кассирше

сказал. –

Дай мне в тамбур билет забесплатно.

И пока открывалась для ругани пасть,

Вся в каком-то помадном сиропе,

Я успел раствориться, слинять и

пропасть,

Как борцы за свободу в Европе.

Увези меня, поезд, возьми,

проводник,

Не оставьте, сограждане брата!

Я из тьмы пролетарской для счастья

возник

И вернуться желаю обратно.

Тут и взяли меня за кадык молодцы,

Подхватили под слабые руки

И туда повели, где сидели отцы,

Где в тряпье восседали старухи.

Где ментов проклинала и выла шпана.

Заголяла бедро потаскуха

И прильнуть зазывала начальничка:

– На!

Поцелуй за бесплатно, Петруха!

Неподкупная стража шуршала пером,

Заносила в реестрик добычу,

Словно правил веслом равнодушный

Харон,

Наклоняя головушку бычью.

Это были герои великой страны,

Шлак эпохи, свезённый в отвалы.

Добровольцы, окопники,

гвозди войны

Пулемётчики и запевалы.

Это были красавицы лучших годов,

Как в игрушках и звёздочках ёлки,

Сладкоежки, франтихи с букетом

цветов

Метростроевки и комсомолки.

Их теперь за своих принимала шпана

И деваха с Тишинского рынка…

Спотыкалось перо, и сопел старшина,

Чемпион привокзального ринга.

…Мне решётку открыли под утро:

– Иди!

Не забудь заплатить за ночёвку…

Рассветало. На выборы звали вожди,

Проявляли торговцы сноровку.

На асфальт у вокзала вставали

в рядок

С колбасой, сигаретами, сыром.

И открылось метро, и вошёл я,

браток,

Самым первым в него пассажиром.

Никуда не уедешь, пока не дойдёшь,

А дойдёшь до квартиры на первом, –

Те же окна в решётке, и тот же галдёж:

– Что ж ты делаешь, сволочь, зачем

же ты пьёшь,

Что ж ты пилишь, скотина, по

нервам!

– Хорошо, что я шею твою не пилю!

Похмели и замолкни, ловчила!

Я не пил при горбатом,

при пьянице – пью,

Завяжу, если будет причина.

Увезёт меня поезд, возьмёт

проводник,

Не оставят сограждане брата,

Я из тьмы пролетарской для счастья

возник

И желаю вернуться обратно…

Москва

Геннадий Касмынин

1948 - 1997

Мы пойдём стране моей на силос,

на компост, на тучные корма...

Нет, Россия не перебесилась!

Нам бы – всё, и вдруг, и задарма.

И, больной болезнью нетерпенья

(как она – одна и та же кровь),

я воплю до сипа, до хрипенья,

что без нужды мне её любовь,

что хочу в ней быть не блудным сыном,

не хрычом с фамилией страны,

а хотя бы придорожным тыном

на припёке с левой стороны,

кочерыжкой-ивой при дороге...

Или, наконец, самим собой –

желчным, криворотым, колченогим,

но Россию спутавшим с судьбой!

Москва

Геннадий Русаков

ПОЭМА О ДАВНЕМ ЛЕТЕ

Солнечные облака над морем,

над косой песчаною ползут.

Мир солёной тишине покорен,

остро пахнут рыба и мазут.

По прибрежной отмели устало

чёрно-белые бредут стада,

это с детства в душу мне запало

украинским словом «череда»,

словом няньки, Ганнушки, Петровны,

миргородки старенькой, седой,

что была родни мне ближе кровной,

стадо называла чередой

и крестилась на трезвон церковный.

На рассвете, обрывая сон,

слышался издалека тот звон,

почему-то было так легко мне,

мы вдвоём шептали «Отче наш»,

с той поры молитву эту помню.

А потом мы с няней шли на пляж,

и она так робко, неумело

мне, мальчонке, потихоньку пела

песни стороны своей родной,

все забылись, помнится, однако,

та, где «козак, старий, як собака,

досi не женився…» Боже мой!

Череда брела в воде по брюхо,

нянька пела, лодочка плыла,

детское улавливало ухо

песни, всплески и колокола,

звоны отдаленной колокольни,

плывшие в просторный белый свет

так, что жизни не было привольней

для мальчишки трёх неполных лет,

да и никогда уже на свете

больше не искрилась так вода,

не светилось небо никогда,

не звучало слово «череда»,

как в минуты солнечные эти.

По неделям матери с отцом

не бывало – заняты, при деле,

только няня день и ночь с мальцом,

день и ночь – у моря, у постели,

только няня… Что я знал о ней,

несмышлёныш в три неполных года?

Знал я лишь тепло приморских дней, –

изредка случалась непогода, –

знал я, как с откоса череда

медленно бредёт к рыбацкой хате,

знал, как розов парус на закате

и летучих облаков гряда.

Если бы я только знал тогда,

что у няни прежде были дети,

но стряслась какая-то беда,

и теперь она одна на свете.

Что я знал? Что видел, то и знал,

знал бредущую по мелководью

череду, знал мальчика Володю,

тот большой, а я совсем был мал,

мне не оправдать моё незнанье

тем, что был я крохой по годам,

но когда б я знал, сказал бы няне:

«Никому тебя я не отдам».

Всё, что было, видится в тумане,

но ведь вот он, прежний косогор,

тот же покосившийся забор,

тот же берег, домик тот же самый,

где мы жили с нянею и мамой.

Сколько лет прошло с тех давних пор?

Няни нет и нет погоды летней,

Украину всю пешком прошёл

и, как зверь, стараюсь незаметней

пробираться у прибрежных сёл.

Мы втроём вдоль побережья бродим,

кое-где ночлег себе находим,

в дверь с надеждою суём носы,

а меж тем в промозглом этом мраке

всюду караулы и собаки

постовые, вражеские псы.

Помнится, здесь жарко было прежде,

а теперь в изодранной одежде

мы дрожим на ледяном ветру

и в опорках бродим по сугробам,

няня, помяни меня за гробом,

помолись, – быть может, не помру.

Этой ночью нам не до привала,

на морозе море льдом сковало,

может, пронесёт, и мы пройдём…

До Азова двадцать вёрст, не боле,

там свои, дойдём – и мы на воле,

но взошла луна, светло, как днём.

Тихо сходим к берегу с откоса,

где-то лают псы хриплоголосо,

мы на лёд ступили, гнётся лёд,

в ночь уходим, вспыхнула ракета,

побережье в белый снег одето,

яркий месяц по небу плывёт.

Мы, судьба, с тобой сегодня квиты,

биты мы тобой, да недобиты,

и на этом ледяном пути

песню няни слышу: «Ой, не свiти,

мiсяченьку…». Месяц, не свети.

Светит месяц в голубом тумане.

Господи, помилуй и спаси!

Светит месяц и шепчу я няне:

«Помолись за нас на небеси».

2011

Москва

Александр Ревич

1921 – 2012

Белый олень, золотые рога.

Девочка спит на краю четверга.

Маятник ходит за Млечным путём.

Как мы летаем, когда мы растём!

Девочка спит. Под щекой кулачок.

Сторож над пропастью – серый волчок.

Сыплются звёзды, и светится снег.

Сказочных санок нездешний разбег –

Свист под полозьями – треск – разворот…

Это во сне, или землю трясёт?

Где я?

Подвал, и труха с потолка.

Сани, куда же вы без седока?

– Серый волчок, что там сверху за вой?

– Слышишь снаряд – значит, это не твой.

Ты не тревожься, ты спи и расти.

Знаешь ведь: нас обещали спасти.

03.03.2015

Москва

Ирина Ратушинская

1954 − 2017

Эх, дурашка ведомая –

Рот обиженной гузкой.

Коль такая «свидомая»,

Что ж рифмуешь по-русски?

Обложив нас проклятьями,

Млеешь перед европами…

Не хотите быть братьями,

Оставайтесь холопами!

2015

Москва

Юрий Поляков

Взрослым ангелам нужно терпенье:

И у них там своя малышня.

Соберёшься лететь с порученьем –

Так и плачут: – Возьмите меня!

Объясняешь: там боль и ненастье,

Там война и чужая вина,

Там так трудно мечтают о счастье –

Том, что тут вам навеки – сполна!

Но глядят убеждённо и свято:

– Мы большие... Возьмите сейчас!

Мы слыхали: зовут из кроваток

Те, что очень похожи на нас!

И потом, вечерами, по-детски

Повторяют земные слова:

– Как зовут то созвездье?

– Донецком.

– А вон то, что побольше?

– Москва.

Москва

Ирина Ратушинская

1954 − 2017

МЫ – НЕ ШАРЛИ. МЫ – ДОНБАСС!

«Я – Шарли!» Понеслось и поехало...

Мир поднялся в поддержку «Шарли».

Я по рации слышу с помехами:

– Я – Славянск! Нас стирают с земли!

Я листаю дрожащими пальцами

Те страницы... мне слышится стон.

Углегорск, Иловайск и Дебальцево,

Первомайск, Красный Луч, Краснодон...

Я – Еленовка, Марьинка, Зуевка!

Краматорск, Мариуполь, Шахтёрск!

Так нежданно и непредсказуемо

Смерть раскрыла над нами шатёр.

Я – Луганск! Игнорирует общество...

Снимки жертв – наши новости дня.

За одно только русское отчество

Без пощады «утюжат» меня!

Коминтерново, Солнцево, Зайцево.

Всех не впишешь...и мыслимо ли?

Грех шутить... но в гробу улыбается

Своему превосходству «Шарли».

Враг огнём тыщу раз обрабатывал...

И казалось – не выжить порой.

Пески, Горловка, Ясиноватая,

Волноваха, Авдеевка... Бой.

Я – Макеевка, Крынка, Ханжонково.

Удивляюсь, как нас не смели?!

Обстановка у нас напряженная,

Но сочувствуют только «Шарли».

По Донецку родные названия.

Я – Петровка! Будеха! Маяк!

Я – Путиловка! Заперевальная!

Я – Мотель! И Калинкино – я!

Я – Донецк! Вам – ближайшие, дальние

От меня и мольба, и приказ:

– Выжить всем!

Не простое задание...

Я – Донбасс! Как вы слышите нас!?

Мир молчит. Наши крики с помехами...

Заглушают их стоны земли.

Кабинеты закрыли. Уехали.

Разумеется мы – не «Шарли».

2015

Донецк

Алёна Костина

МЫ ДОМА, НА ДОНБАССЕ

Не слышат нас, не видят. Мы – фантомы?

Нас так хотят стереть с лица земли!

Но мы отсюда не уйдём. Мы дома.

Мы родились здесь, жили и росли.

Пусть те, американцами ведомы,

твердят иное! – дни их сочтены.

Но если мы погибнем – только дома.

Мы ляжем в землю лишь СВОЕЙ страны.

Нас не понять нацистам и «свидомым»,

чья хата – с краю, а душа – на дне:

вдвойне сегодня свято слово «дома»,

хоть адреса все наши – на войне.

Но будет и салют – победным громом,

не зря себя мы русскими зовём!

Мы были, есть и будем только дома.

Отстроимся. Воспрянем. Заживём.

Санкт-Петербург

Лариса Ратич

ДЕМОКРАТИЯ ПОГРОМА

Пятнадцать лет назад просили сербы

Их не бомбить во время Пасхи православной,

Их не бомбить, когда Христос Воскресе.

Но дама с дьявольской улыбкой превосходства

Ответила от имени госдепа,

От имени глобального господства,

Что просьба сербов исторически нелепа,

И, если думать о глобальном интересе,

О демократии, о нравственном прогрессе,

Бомбить на Пасху надо сербов обязательно,

Без этого не будет убедительна

Победа, не бомбящая на Пасху

По той причине, что Христос Воскресе.

Пятнадцать лет спустя, пасхальной ночью

На Украине, в Украине (как хотите!)

Славян славяне убивают – где? – в Славянске.

Над перемирием пасхальным хохоча,

Устраивает власть кровопролитье

Лицом госдепа сильно хлопоча!

Победа быть должна кровопролительной,

Без этого не будет убедительной

Победа демократии погрома,

А демократия погрома – праздник скотства!

Но, если думать о глобальном интересе,

Пылая дьявольской улыбкой превосходства,

Кровопролитье – инструмент господства,

Особо – в ночь, когда Христос Воскресе.

Москва