* * *
По стенке бьют железом,
Иль это снится мне.
Сосед стучит протезом,
Как автомат в Чечне.
-
Сосед мой Кремль не любит,
Я тоже не люблю.
Сосед по стенке лупит,
Как будто по Кремлю.
* * *
Удивлюсь траве однажды,
Птице и цветку.
Соберусь к тебе отважно,
Душу завлеку.
-
Чтоб она не задохнулась
От былой тоски,
Чтоб, как птица, ворохнулась
У ночной реки.
-
Припаду к знакомой тропке,
Ров переступлю,
Обойду крутые сопки,
Склон перевалю.
-
Отыскать тебя надеясь
В дальней стороне,
По зиме пройду, по свею,
По морской волне.
-
И приду к родной отметке,
Душу измотав,
Где щебечешь ты на ветке,
Райской птицей став.
Василий Шукшин
-
Склевали калину последние птицы,
И нет ни души за окошком пустым.
Когда затухали на небе зарницы,
Василий Макарыч ушёл из больницы
В осеннюю, волглую, тёмную стынь.
-
Душа кровоточила, не утихала
От колких издёвок, казённых обид.
А тело болело, душа усыхала.
Родная калина его услыхала
И кинулась в окна душе пособить.
-
Но было пустынно в промозглой палате,
Как будто среди оголённых вершин.
Ушёл он от боли – в больничном халате,
И вот уже в смертном обыденном платье
Уходит из жизни Василий Шукшин.
-
Молчали берёзы, дрожали осины,
Когда побелело души полотно…
Последние комья раздробленной глины,
Как будто бы гроздья разъятой калины,
Скатились в могилу на стылое дно.
-
Холмы с плоскогорьями горбили спины,
А люди на кладбище горестно шли.
И чувствовал каждый, как с крошками глины
Багряные ягоды спелой калины
Упали на сердце и сердце прожгли.
-
1975
Русский воин
-
Памяти Вадима Кожинова
-
Кричат, что Россия низложена,
Скатилась её голова.
Вадим Валерьянович Кожинов
Твердил, что Россия жива!
-
Пытаясь уйти от безбожия,
Россия плыла среди мглы…
Вадим Валерьянович Кожинов
Высвечивал мира углы.
-
Когда вкруг неё очернители
Плясали безумный канкан,
Он был её верным спасителем,
А Кремль превращался в капкан.
-
Двадцатого века история –
Клокочущий лавой вулкан.
По взятым врагом территориям
Он с русским штандартом шагал,
-
Чтоб правдой, как полем ухоженным,
Потомки российские шли.
Вадим Валерьянович Кожинов
Был воином Русской земли.
-
Избитая в кровь и острожная,
Земля ему тоже верна…
Вадим Валерьянович Кожинов,
Пусть Вам будет пухом она!
* * *
Пускай жучок живёт на свете,
Бессмертен ласточки полёт.
Пускай на самом гребне века
Душа, как иволга, поёт.
-
Пускай раскручивает тополь
Пропеллер кроны надо мной.
Пускай черёмуха весной
Всемирным дыбится потопом.
-
Пускай на школьной промокашке
Останется рисунок дня.
Цветы, черёмуха, букашки –
Моя нестрогая родня –
-
Вы мне дорогу осветили
В кромешной, саблезубой тьме,
Меня во мне освободили,
Всё про меня держа в уме.
-
Не уходя в варяги, в греки
И рысью время не гоня,
Вы отпечатали навеки
В себе, как матрицу, меня.
-
Вот потому, идя сквозь ветер,
Я произнёс в начале дня:
«Пускай жучок живёт на свете»
И понял: ОН – УЗНАЛ МЕНЯ!
Пасха
-
Сердце с бедами свыкается…
Но когда ускачет бес,
К нам на крыльях опускается
Пасха яркая с небес.
-
Пасха русская, старинная,
С пестротой и толчеёй,
Неподдельная, былинная –
Та, что празднуем семьёй.
-
Рано утром разговеемся
По укладу стариков,
И любить и жить надеемся
Ещё тысячу веков.
-
Соберёмся, не рассоримся.
Есть надежда – будем жить.
И за сокола поборемся,
Полно ворону кружить!
-
Пахнет терпкая акация,
Звон плывёт в родном краю…
Возвращайся, празднуй, нация,
Пасху русскую свою!
АЛТАЙСКАЯ ОСЕНЬ
-
Стучит Алтая каменное сердце,
Звенит щемящей болью тишина.
Кричит журавль на небосводе сером,
Зовёт из тёмных далей Шукшина.
-
Янтарным светом осеняет осень
Пространство мира и провалы сна.
У неба осень дней погожих просит
И возвращенья в Сростки – Шукшина.
-
Но в спящих Сростках
чёрный ветер дует,
С горы Пикет срывается луна.
В родном краю на берегах Катуни
Шальные ветры ищут Шукшина.
-
Идут дожди в краю необозримом,
Печаль застыла посреди окна…
В лесу горит калина нестерпимо
Над бугорком, где нету Шукшина.
ПАМЯТИ
ГЕОРГИЯ СВИРИДОВА
-
Музыка поля открытого,
Снег и метель в Рождество
Стали дыханьем Свиридова,
Трепетной музой его.
-
Музыка века пробитого
Стала на все времена
Сердцебиеньем Свиридова,
Болью, лишающей сна.
-
Господом –
вечность отпущена,
Тихая радость и грусть,
Слово высокое Пушкина
И деревянная Русь.
-
Век и его потрясения
Переступили порог
С песенным даром Есенина,
С тайною блоковских строк.
-
В небе звучит оратория,
Как Маяковского бас.
Годы листает История,
Время не жалует нас.
-
Возле народа несытого
Над полонённой страной
Нежное сердце Свиридова
Пело скрипичной струной.
-
Возле мальчишки убитого,
Возле московских оград
Русское сердце Свиридова
Билось, как будто набат.
-
И над полями-заплатами
Горестной русской земли
Музыка пела и плакала
И затихала вдали.
-
Сердце горело и таяло
И, догорев в Рождество,
Бренную землю оставило...
Вот и не стало его.
-
Смотрит держава зарытая,
Как, забирая в щепоть,
Чистую душу Свиридова
В небо уносит Господь!
* * *
Поэтов мало, стихотворцев рать,
И это очень грустная примета.
Ведь только Бог способен выбирать
В своей Господней милости – Поэта.
-
Сергей Есенин – он под Богом был,
И на вопрос, который не был шуткой:
«Кто в мире вы?»
Сказал, как отрубил:
«Кто в мире я? Я – Божья дудка!»
БАЙКАЛ
Незримо времени движенье,
Но осень точит край небес.
И ночи чёрное свеченье
Хоронит под собою лес.
Не движется застылый воздух,
И лишь Байкал, забыв про сны,
Всю ночь процеживает звёзды
Ковшом безмерной глубины.
Засветят слабые накрапы
Зари на ветках ледяных,
Тайга отряхивает лапы
От тяжких сумерек ночных.
И лишь Всевышнему угодный
В веках, во времени сквозном,
Байкал холодный и свободный
Сияет звёздной глубиной.
ГОЛОС
Памяти В.Г. Распутина
Неужто этот русский голос
Уже навеки отзвучал…
Молчун Распутин, беспокоясь
О русской доле, не молчал.
В родной простор
глядел с любовью
Неизъяснимою, живой.
Писал всей болью, всею кровью,
Не возвышая голос свой
Над русским домом,
русским ладом,
Над светоносною рекой,
Но голос тот звучал набатом,
Как в битве на передовой.
Он сердцем собственным латает
Пробитую в России брешь,
Куда держава улетает
И с нею тысячи надежд.
Его над бездною проносит
Несчастий самых горьких вал,
Но он не мог Отчизну бросить,
Оставить без любви Байкал,
И снова шёл с сердечной речью
К своим надёжным землякам,
К озёрам русским,
ясным речкам,
Таёжным далям и лугам.
Ему внимали грады, сёла,
Родная церковь, тёмный лес.
…Звучит его бессмертный голос,
Как голос совести, с небес.
18 марта 2015
ХАТЫНЬ ХХI ВЕКА
Сгорели… Сгорели… Убиты…
Растерзаны… ЭТО – ХАТЫНЬ!
Простите живых, одесситы!
Сгоревшим и павшим – Аминь!
Предвидел ли кто катастрофу?
И кто мог подумать вчера,
Что сбудется – путь на Голгофу,
Прочерченный «из-за бугра»?
Что город Одесса заплачет…
Несломленный город-герой
Фашистами будет захвачен,
Зажжён украинской дырой.
Что будут до смерти забиты,
Объяты смертельным огнём,
Восставший народ – одесситы,
Сгоревшие в доме живьём.
Над всей украинскою длинью –
Над Родиной – горестным днём –
Оплавилось небо Хатынью
И вспыхнуло море огнём.
Хатынь двадцать первого века
Затмила и душу, и плоть.
У Господа дрогнуло веко,
И в небе заплакал Господь…
2–9 мая 2014 г.
* * *
Светлой памяти моей мамы
Надежды Прокопьевны Смирновой
От снега белый свет ослеп…
Темнеет станция, как остров:
Там я, в пальтишке не по росту,
Для мамы добываю хлеб.
Ах, мама-мамочка больна –
Подушки пахнут валерьянкой,
И по ночам разбитой склянкой
Звенит под окнами луна.
Моя душа скулит во мне,
Сквозь окна холод проникает,
И безотцовщина стегает
Пустой авоськой по стене.
Давно в авоське – пустота,
Ее наполнить очень трудно,
Она напоминает прутья
Пустого птичьего гнезда.
И я срезаю плотный снег
На стрелке железнодорожной,
Я деловитый, осторожный,
Незаменимый человек.
Я чищу стрелку, я мету,
Я припадаю к темным рельсам,
А после к стрелочнику греться
Я в будку теплую иду.
Там чай клокочет, как вулкан,
И я, весь в копоте и саже,
У стрелочника дяди Саши
Беру надколотый стакан.
Стук маневровых слышен мне
И пассажирских свист протяжный.
Мне эта стрелка не однажды
Еще привидется во сне.
На этой стрелке я окреп,
Я спал на стареньком топчане,
И утром в станционной чайной
Я покупал для мамы хлеб.