ВСЕ ПОБЫВАЛИ ТУТ

1146-й принято считать годом основания Ельца, хотя уже за два столетия до этого на его месте стояла крепость для защиты границы от набегов кочевников. Защищала, правда, не очень успешно. Через двадцать лет после высочайшего визита князя Святослава форпост сожгли дотла половцы. Почти через столетие отстроенный было городок разрушили татаро-монголы под предводительством Батыя. Дальше ‒ не легче. Двести лет не было покоя елецким жителям. В 1283-м их поселение разорили войска Ахмата Темира, в 1316-м ‒ Узбека, в 1365-м ‒ Тогая, в 1380-м камня на камне от здешнего кремля не оставили войска Мамая, а в 1382 году на Москву через эти земли совершили набег орды Тохтамыша.

Прошло 13 лет, и в Елец вторгся завоевавший его без особого труда Тамерлан. Однако взять тут было нечего. Две недели стояла в этих местах армия знаменитого завоевателя, после чего он вдруг резко отказался от идеи идти на Москву. Будто бы увидел во сне христианских святых, которые с великим войском победили его, а посему решил не рисковать, повернул в сторону Астрахани. Потом город штурмовали полчища Едигея и Улу-Мухаммеда.

Судьба и жизнь поэта ‒ в первую очередь, его стихи. Но ведь стихи не рождаются в пустоте. Так хочется увидеть малую родину талантливого человека, вглядеться в облик улицы, где прошли его детство и юность. Здесь он шагал когда-то, и рождались строки…

Этот мир в его основе,

Где с тобой нам вышло жить,

Никогда мне, право слово,

Не хотелось изменить.

Геннадий Фролов родился 31 января 1947 года в Курске. В 1951 году семья переехала в Орёл. Глава семейства Василий Степанович работал председателем месткома станции Орёл, Вера Андреевна ‒ рецептором железнодорожной аптеки. Оба они были фронтовики ‒ отец был ранен, мама служила в армейском госпитале.

Жили Фроловы в Орле на Привокзальной улице, где нравы в те годы царили незамысловатые. Геннадий рано попал в их водоворот, не раз оказывался в отделе милиции, переходил из школы в школу. Уже с 14 лет писал стихи и, едва получив паспорт, ушёл из дома, год бродяжничал по городам, перебиваясь случайными заработками. Почти в 18 лет снова сел за парту ‒ в 11-м классе средней школы № 26 (его однокашником здесь был будущий поэт и тележурналист Владимир Переверзев).

Поэтический дебют состоялся в областной газете «Орловский комсомолец» в дни весенних каникул 1965 года. 28 марта на литстранице «Орлёнок» под заголовком «Первые стихи Геннадия Фролова» поместили небольшой фотопортрет, короткое вступление от редакции и стихотворения «Свисток» и «Мы поэты. До многого голодны...». Журналисты так напутствовали новичка: «Его стихи подкупают тонкой лиричностью и образностью. В них много тепла и юной одержимости»

Моё знакомство и последующая дружба с Вадимом Кожиновым связаны с событием, которое стало этапным в моей жизни. Мы впервые встретились на знаменитой Новгородской конференции «Тысячелетние корни русской культуры». Она была организована только что возникшим Всероссийским об¬ществом охраны памятников истории и культуры. В Новгород съехался цвет русской национально мыслящей интеллигенции. Те, кто не забывал и крепко помнил, что мы ‒ русские. Мы ‒ великий народ, и у нас богатейшая культу¬ра и славная история.

О конференции меня известил Сергей Семанов, мой давнишний питерский друг, который тогда только что переехал в Москву. Вместе с общим нашим то¬варищем, филологом Юрием Герасимовым мы и отправились (разумеется, своекоштно) из Питера (тогда ‒ Ленинграда) в Новгород: у нас не возникало сомнений в важности предстоящего события, которое было назначено на 29-30 мая 1968 года. Знаменательно, что завершение конференции совпало с праздником Вознесения Господня.

Тотчас по возвращении в Питер я записал свои впечатления. Воспроиз¬вожу этот отрывок из дневника полностью:

«Эта конференция ‒ событие историческое. По сути, это первый за по¬следние пятьдесят лет на Руси съезд русских людей с целью обсудить судьбу России и русской культуры, судьбу нации. Именно так и развёртывалась кон¬ференция, в этом был пафос лучших выступлений: Палиевского, Кожинова, Волкова, Семанова, Афанасьева, знаменитого тенора Ивана Козловского и других.

Необходимы заслоны, и уже не только оборона, но и наступление ради защиты Руси...»

ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА

 

Мне трудно писать эту главу, ибо то, о чём я в ней говорю, имеет для меня особое значение. Я долго откладывала её, не решаясь, боясь, что не смогу разобраться, не смогу выразить словами, что произошло со мной изнутри. Говорят, что произведение искусства не может изменить, повернуть жизнь. Думаю, может, сначала повлиять на твой внутренний мир, а из него рождается новое понимание и иное человеческое поведение.

Во мне многое изменилось, не сразу, а в продолжение всей работы над фильмом, а это большой срок, ведь я, обычно, прихожу не к одному произведению, а к творчеству писателя в целом и эта работа, от замысла, сценария, съёмок, монтажа, до зрителя, длится не менее трёх лет. Мы не только делаем фильм, но фильм делает нас.

В чём же суть этого глубинного процесса, этих во мне изменений? Всю мою жизнь, где-то глубоко внутри меня постоянно жил СТРАХ. Вероятно, он пришёл ко мне издалека, от бабушки Пелегеи Ивановны, в которую он вселился и всецело завладел ею до ужаса, когда она, молодая, без всяких средств, беспомощная, стояла у гроба неожиданно умершего мужа с шестью детьми. Потом этот страх перешёл к моей матери, возникал в ней периодами беспричинной тоски и был подавляем её сильной волей и здравомыслием. Он передался и мучил даже мою дочь, выражаясь крайней и неоправданной неуверенностью в себе и «самоедством», она боролась, борется с ним, и, думаю, уже почти его преодолела.

Я тоже унаследовала этот тайный страх, это причинное и беспричинное беспокойство, оно получало богатую подпитку, когда я работала в театре и когда я стала режиссёром кино.

После фильма «Василий и Василиса» я обрела освобождение: перестала бояться и перестала внутренне суетиться, спешить.

А когда отсутствуют страх и спешка суеты к тебе приходит внутренняя свобода. Эту ценность, точнее, бесценность я и приобрела от своего фильма.

Поэт фронтовой плеяды он неотъемлем от неё, он оставался одним из последних её представителей. Для любителей отечественной словесности Левитанский «аукается» в поколении со строками А. Межирова «Я прошёл по той войне, и война прошла по мне ‒ так что мы с войною квиты». Левитанский говорит: «Я это всё почти забыл. Я это всё хочу забыть», но дальше ‒ пуще и больней: «Я не участвую в войне ‒ она участвует во мне. И отблеск Вечного огня дрожит на скулах у меня»…

Избавиться от войны, которая кинолентой памяти крутится и крутится внутри? («Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино…») Похоже, невозможно. Даже если пытаться отторгнуть её тягостные наваждения с помощью заклинаний:

Юрий с 1943 г. служил фронтовым корреспондентом, офицером. Но известен интересный факт его службы рядовым бойцом: Левитанский был вторым номером в пулемётном расчёте с Семёном Гудзенко, земляком-киевлянином. Потом, после ранней послевоенной смерти товарища, Левитанский напишет в стихотворении «Памяти ровесника», с эпиграфом из Гудзенко «Мы не от старости умрём ‒ от старых ран умрём…»:

Это ещё не тот Левитанский, который откроется в полноте позже, но уже узнаваемый, и боль этих стихов, конечно, оплачена многим.

Теперь поэты трудноразличимы. И не только потому, что их светящиеся во тьме строчки тонут и гаснут в интернетном мусоре. В конце концов, поэт может затеряться в равной мере ‒ как в безбрежном интернетном пространстве, так и среди бумажного хлама. Поэты трудноразличимы теперь из-за невнятного состояния нашего общественного сознания. По причине того морока, который неизбежно охватывает людей после всяких больших потрясений, и который всё ещё не проходит. Но это вовсе не значит, что поэтов теперь нет, никем не званых, что они не несут незримо, но безропотно и бережно свой крест. А то, что общество их не слышит или еле слышит, это в большей мере характеризует не поэтов, а общество, нас. Но поколение, не знающее своих поэтов, в конечном счёте обречено. Не пишущих вообще, коих всегда легион, а поэтов. Тех, кто хранит духовную сущность человеческого бытия, кто удерживает связь времен, «храня священную любовь, твердя старинные обеты» (А. Блок).

Об этом приходится говорить снова и снова, так как я сочувствую новым людям, ‒ свободным, юным, статным, приходящим в этот мир для его познания и свершений. Сочувствую ввиду усложнившихся информационных технологий, примата над всем остальным, «цивилизации», которая, как правило, загромождает, а не объясняет мир. В самом деле, как не утонуть в этом океане строчек, как отличить слова живые от мёртвых? Как понять, зачем и почему человек говорит неестественной рифмованной речью «как апостол или идиот» (Ю. Кузнецов)?

Поэта Виктора Верстакова, своего ровесника, мне довелось узнать в самом начале его поэтического пути. Хорошо помнится мне его первая книжка «Традиция», вышедшая в 1975 году в издательстве «Современник», в серии для молодых авторов.

(Стихи и песни в исполнении Виктора Верстакова)

Мало кто проезжал по всей трассе «Колыма», с которой, собственно говоря, и началось освоение Колымского края. Мне довелось не так давно проехать по ней, что называется, от и до – все две тысячи с лишним километров. От Якутска до Магадана.

Жителям центральных регионов России, наверное, даже трудно представить, что федеральная трасса может быть асфальтирована процентов на 10, ну, может, чуть больше. А так она сплошь грунтовая. Нет, дорожники работают, конечно, и реконструкция идёт, и частями асфальт кладут. Но местами «Колыма», как сказал наш водитель и гид, вообще «непроезжабельная». То есть на легковой машине её практически не одолеть. Особенно в осенний и весенний периоды. В Чурапчинском районе Якутии трасса такая, что легковушки и даже грузовые машины застревают, слетают с полосы – авария на аварии. Летом пыль непроглядная стоит столбом.

Но это все цветочки, самое опасное – прижимы. Сколько машин разбилось, сколько людей на них погибло – одному Богу известно. С середины 2000-х годов по территории Якутии самые опасные участки ликвидировали, но всё равно остаются такие, что проезжаешь, затаив дыхание – лишь бы пронесло.

Однако современная «Колыма» — это, конечно, образец по сравнению с тем, какой эта дорога была раньше и особенно учитывая то, как она строилась.

Помню, как-то в Усть-Нере (это посёлок в Якутии, где добывают золото), хранительница местного краеведческого музея Светлана Закусило сказала, что дорога «Колыма» в прямом смысле построена на костях. Заключённые, которые её строили, от истощения, голода, мороза погибали, и их трупы клали в основание дороги. «Поэтому теперь водители ездят по этой дороге всегда без шапок», – добавила краевед.

В книге священника и писателя о. Фёдора Конюхова «Мой путь к Истине» можно прочесть слова, уравнивающие монаха и путешественника:

«За свою жизнь я не видел и не встречал богатого человека счастливым. И убедился на опыте, что счастливых людей куда больше среди людей, жертвующих собою в монастырях и в путешествиях. У путешественника и монаха ничего нет, источник их счастья очевиден. Путешественник идёт к своей цели, где каждый шаг исполнен смыслом, а монах усердно и ревностно служит Богу. Золоту в хранилищах грош цена, оно обретает цену, если им позолотят купола храмов».

О своих впечатлениях от встречи с автором этих слов и хочу здесь рассказать.

 Фёдор Филиппович Конюхов не только самый знаменитый путешественник нашего времени. Курским литераторам он известен и как талантливый писатель, автор книг о путешествиях (на основе собственных путевых дневников), а так же произведений глубокого духовного содержания, как, например, «Мой путь к Истине», «Сила веры» или «Там, где видно Бога». Эти книги написаны им уже после принятия духовного сана.

Сейчас Фёдор Конюхов – священник Русской Православной Церкви, служит он в Москве, в построенном им самим храме, а так же в тех монастырях, где уединяется для молитвы.

Своих привычных экстремальных путешествий отец Фёдор не оставляет, летом нынешнего года он дрейфовал на льдине в Северном Ледовитом океане, где занимался научными исследованиями и писал картины. Незадолго до этой полярной экспедиции нам удалось встретиться с отцом Фёдором в его знаменитой тульской Деревне, которая расположена в заокских лесах в трёх километрах от Оки. Там неугомонный мореплаватель строит храмы и часовни, сажает сады, мастерит скворечники и радушно встречает всех, кто приезжает к нему в гости. Вот и мы поехали к отцу Фёдору не только как заинтересованные читатели, но и как православные паломники, имеющие религиозную цель.

Выходили его книги, и становилось понятно: в России в середине ХХ века появился новый писатель Виктор Лихоносов. И без его этих книг представить русскую литературу невозможно: это писатель со своим голосом, своими героями, своей интонацией, манерой повествования, со своим строем фразы, и всё это подчиняющий главному – России, её истории, людям, природе.

Писательский стиль Лихоносова необыкновенен. Он особый, он какой-то лёгкий, мерцающий, летящий, он рисует картины, которые оживают у тебя в сознании, будто ты не книгу читаешь, а прямо в этой книге живёшь. Писатель раньше подолгу жил в посёлке Пересыпь на берегу Азовского моря, любил подолгу ходить по отмели и собирать уроненные чайками перья. И кажется, что проза его пишется именно этими пёрышками: чистейшей белизны, лёгкости, дающими ощущение полёта над пространством.

Рождённый в Сибири, на станции Топки, около Кемерово, затем он возрастал в Новосибирске. Рос без отца, отец погиб в Великую Отечественную войну, и Виктор всегда помнил об отцовской мечте – вернуться из Сибири в места проживания предков. У Виктора было слабое здоровье, и врачи настоятельно советовали сменить климат. Именно поэтому он, окончив школу, выбрал для дальнейшей учёбы Краснодарский университет. И навсегда связал судьбу с Кубанью. Потом и матушку свою любимую Татьяну Андреевну перевёз к себе. И в своё время похоронил её на Таманском кладбище.

И это была его судьба: и человеческая, и писательская. И счастье для Краснодара.

Полковник Кобанов был командиром 143 Дорогобужского пехотного полка, дислоцированного в провинциальном Брянске и входившего, вместе с 144 Каширским пехотным полком в 36 пехотную дивизию (город Орёл). Оба полка повоевали ещё в Русско-турецкую и были неплохо подготовленными подразделениями, расположенными относительно недалеко от границы, в Московском военном округе. По планам мобилизации они, оставив примерно по сотне солдат и офицеров для формирований 291 Трубчевского и 292 Малоархангельского пехотных полков, должны были войти в состав 13 армейского корпуса 2 армии, целью которой стало наступление в Восточной Пруссии совместно с 1 армией.

Собственно, так и вышло – в начале августа бригада отмобилизовалась, оставила кадр для второочередных полков и стала грузиться в эшелоны. Именно с эшелона в Гомеле и писал жене и детям полковник Кобанов, 53-летний кадровый офицер русской армии.

Скажите, уважаемые читатели, вам знакомо это лицо?

А ведь большинство из вас имя и фамилию этого человека знают.

– написала эта девушка в своей записной книжке слова великого Гёте.

И эта цитата тоже из её записной книжки:

«Гораздо легче видеть, как умирают герои, чем слушать вопли о пощаде какого-нибудь жалкого труса.»

Она, судя по всему, любила его произведения. И скоро, очень скоро ей придётся доказать их справедливость не только своей жизнью, но и смертью. Ей и её товарищам. Воплей о пощаде от них никто не услышит.

Их довольно много, её фотографий, особенно для того времени. Вот этом фото её лицо, возможно, покажется более знакомым. Хотя бы из-за платья в крупный горошек...

Это фотография с комсомольского билета. А вот на фото ниже, тот самый комсомольский билет, выданный в 1940 году будущему Герою Советского Союза Ульяне Матвеевне Громовой. Одной из двух девушек из «Молодой гвардии», удостоенной этого звания.

Уля была, не побоюсь этого слова, моей героиней. Для школьницы, закончивший первый класс в 1975, когда мы отмечали 30 лет Победы, и многим пришедшим с войны было меньше лет, чем нам сейчас, это совсем не удивительно.

Вот такая, больше похожая на икону, чем на живого человека, смотрела она на меня в далеком 1975 (именно тогда я нашла в сарае у тёти «Повесть о сыне», там была эта фотография).

Директор ЗАО «Совхоз имени Ленина», Заслуженный работник сельского хозяйства Павел Грудинин о том, что реальная экономическая ситуация в стране и отчёты правительства никак не сходятся. Реформирование управления, предложенные непрофильными министрами, никак не о жизни на селе. Программа продовольственной безопасности, где написано о физической и экономической доступности продуктов питания – провалена.

Правительство ничего не делает, чтобы увеличить материальную поддержку сельского хозяйства. Денег на развитие сельских территорий в бюджете оказалось меньше, заложенных госпрограммой.

В январе еще 600 тысяч россиян стали безработными. Обанкротились малые и средние предприниматели. По сравнению с Европой цены выросли в 8 раз.

Необходимо реформировать всю систему управления сельским хозяйством. Министерство сельского хозяйства должно отвечать за умирающее село, а не обвинять в этом нищие регионы.

Не меньше 10% от федерального бюджета должно быть направлено на улучшение жизни населения, развитие сельского хозяйства. Без господдержки мы не будем конкурентоспособными на рынке продовольствия.

Деньги из бюджета достаются агрохолдингам, по сути, иностранным компаниям, а отечественные фермеры, производители сельхозпродукции их не получают.

Вы всё время напоминаете мне, чтобы я написал книгу о Валентине Распутине. Я постоянно об этом думал, но пришёл к выводу, что написать её не смогу. В той мере, какую заслуживает его личность. И постараюсь это объяснить.

Судите сами.

Я познакомился с ним поздней осенью 1972-го года. Был тогда редактором в издательстве «Современник». И меня командировали в Иркутск, на конференцию молодых писателей. Она называется МТС. Название меня насмешило: до армии я как раз успел поработать именно в МТС, машинно-тракторной станции.

– Чего заулыбался? – спросил мой начальник.

– Я слесарем по ремонту в МТС работал.

– А. Нет, это конференция «Молодость, Творчество, Современность», такая МТС. Там сильная молодёжь.

Добавлю, что издательство «Современник» (создано в начале 1971-го года) свершало великое дело помощи писателям и поэтам России. Это ветераны Союза писателей хорошо помнят. Когда меня демократы старались укусить за уязвимый по их мнению факт моего пребывания в партии, это мне как награда. Откройте архивы, темы наших партсобраний, протоколы партбюро: о чём были наши радения? Именно о помощи писателям из провинции.

Строго спрашивали с редакции прозы, поэзии, критики и литературоведения, национальных литератур именно за издание книг не просто писателей с мест, а непременно за поиски молодых талантов. А то, что они были везде, сомневаться не приходилось: это же Россия, это же русская литература, это же литература народов Российской Федерации.

Часто в своих публикациях я ставлю картины художников, изображающих деревенскую жизнь. Те самые близкие нам сюжеты деревенского быта, в картинах Владимира Жданова, милые пейзажи Татьяны Черных. Но больше всего мне нравятся художники, создающие знакомые образы деревенских жителей, бабушек и дедушек.

Радость бытия! Вот в чём секрет творчества уральского художника Леонида Павловича Баранова. Его картины как нельзя лучше отражают и мою жизненную философию – «Живи легко!» Не нужно искать счастье – нужно быть его источником. Именно об этом говорят персонажи его картин.

Его картины не спутаешь ни с кем. Можно совсем не разбираться в живописи, ничего не знать ни о манере письма, ни о характерных приёмах и мазках или цветовой гамме. А узнаешь художника по милым старикам и старушкам, симпатичным деревенским чудакам, населяющих его полотна.

Согласитесь, чтобы так проникновенно изображать людей, нужно их очень любить! Нужно любить и уметь слышать внутреннего ребёнка, который живёт в каждом из нас всю жизнь, и саму жизнь. А иначе художник просто не смог бы избежать фальши.

Есть в нашей культуре известные Бурановские бабушки, а ещё есть «Барановские дедушки» – это герои картин Леонида Баранова!

Все эти годы мы катились по инерции. Потенциал советской культурно-образовательной педагогики был настолько глубоким, что после крушения СССР притруски хватило на целых треть столетия. Но даже такие духовные тектонические плиты стареют и крошатся, а если нет преемственности, то свято место, как известно, пусто не бывает.