Русская поэзия | Юрий Кузнецов

Юрий Кузнецов

 
 
КУЗНЕЦОВ Юрий Поликарпович (1941 – 2003) родился в станице Ленинградская Краснодарского края. Отрочество поэта прошло в Тихорецке, а юность – в Краснодаре. После окончания школы Кузнецов проучился один год в Краснодарском педагогическом институте, откуда ушёл в армию. Служил связистом на Кубе в разгар Карибского кризиса 1962 года, когда мир был на грани ядерной войны. Часто вспоминал об этой поре. После армии некоторое время работал в милиции. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Впервые Кузнецов заявил о себе, как о поэте, будучи студентом Литературного института имени А. М. Горького, стихотворением «Атомная сказка», которое явилось веским аргументом в так называемом споре «физиков и лириков». Работал в издательствах «Современник», «Советский писатель», «Наш современник». Вёл поэтические семинары в Литературном институте имени А.М. Горького и на Высших литературных курсах. Автор поэтических сборников: «Гроза» (1966), «Во мне и рядом – даль» (1974), «Выходя на дорогу, душа оглянулась» (1978), «Русский узел» (1983), «Золотая гора» (1989), «Ожидая небесного знака» (1992), «Русский зигзаг» (1999), «Путь Христа» (2001), «До последнего края» (2001) и других. Лауреат Государственной премии России, премий имени С. Есенина, М. Лермонтова, Д. Кедрина «Зодчий», награждён орденом «Знак Почёта». Жил в Москве.
 

  Возвращение
Из сталинградской хроники. Связист Путилов
Гимнастёрка
Поцелуй во сне
Певучий голос
Поединок
Призыв
Сказание о Сергии Радонежском
Маркитанты
Видение
Вина
"Звякнет лодка оборванной цепью..."
"Есть целый мир, но мир иной, нетленный..."
Поющая половица
"Не дом – машина для жилья..."
Память
Новое солнце
Деревянный журавль
 

Возвращение

-

Шёл отец, шёл отец невредим

Через минное поле.

Превратился в клубящийся дым –

Ни могилы, ни боли.

-

Мама, мама, война не вернёт…

Не гляди на дорогу,

Столб клубящейся пыли идёт

Через поле к порогу.

-

Словно машет из пыли рука,

Светят очи живые.

Шевелятся открытки на дне сундука –

Фронтовые.

-

Всякий раз, когда мать его ждёт, –

Через поле и пашню

Столб крутящейся пыли бредёт,

Одинокий и страшный.





Из сталинградской хроники.

Связист Путилов

-

Нерв войны  это связь. Неказиста,

Безымянна работа связиста,

Но на фронте и ей нет цены.

Если б знали убогие внуки

Про большие народные муки,

Про железные нервы войны!

Принимаю по русскому нраву

Я сержанта Путилова славу.

Встань, сержант, в золотую строку!

На войне воют чёрные дыры.

Перебиты все струны у лиры...

Ужас дыбом в стрелковом полку.

Трубку в штабе едва не пинали.

Связи нет. Два связиста пропали.

Полегли. Отправляйся, сержант!

Полз сержант среди огненной смази

Там, где рвутся всемирные связи

И державные нервы шалят.

Мина в воздухе рядом завыла,

Тело дёрнулось, тяжко заныло,

И руда из плеча потекла.

Рядом с проводом нить кровяная

Потянулась за ним, как живая,

Да и вправду живая была.

Доползло то, что в нём было живо,

До смертельного места обрыва,

Где концы разошлись, как века.

Мина в воздухе снова завыла,

Словно та же была... И заныла

Перебитая насмерть рука.

Вспомнил мать он, а может, и Бога,

Только силы осталось не много.

Сжал зубами концы и затих,

Ток пошёл через мёртвое тело,

Связь полка ожила и запела

Песню мёртвых, а значит  живых…

Кто натянет тот провод на лиру,

Чтоб воспеть славу этому миру?..

Был бы я благодарен судьбе,

Если б вольною волей поэта

Я сумел два разорванных света:

Тот и этот  замкнуть на себе.





ГИМНАСТЁРКА

 
Солдат оставил тишине
Жену и малого ребёнка
И отличился на войне...
Как известила похоронка.
 

Зачем напрасные слова
И утешение пустое?
Она вдова, она вдова...
Отдайте женщине земное!

 
И командиры на войне
Такие письма получали:
«Хоть что-нибудь верните мне...» –
И гимнастёрку ей прислали.
 

Она вдыхала дым живой,
К угрюмым складкам прижималась,
Она опять была женой.
Как часто это повторялось!

 
Годами снился этот дым,
Она дышала этим дымом – 
И ядовитым и родным,
Уже почти неуловимым.
 

...Хозяйка юная вошла.
Пока старуха вспоминала,
Углы от пыли обмела
И – гимнастёрку постирала.





Поцелуй во сне

-

Он спал. Ты тихо в дом вошла,

Глядела на него.

Поцеловала и ушла,

И больше ничего.

-

Его под пули занесло

На дальней стороне.

Всё прозвенело и прошло,

Как поцелуй во сне.





ПЕВУЧИЙ голос

-

Говори! Я ни в чём не согласен.

Я чужак в твоей женской судьбе.

Только голос твой чист и прекрасен,

Он мне нравится сам по себе.

-

Нахваталась ты слов, нахваталась,

Все твои измышления – ложь.

Только в голосе жизнь и осталась,

Вызывая ответную дрожь.

-

Говори! Я с тобой словно в чаще

И твой голос могу осязать:

Шелестящий, звенящий, журчащий…

Но такое нельзя рассказать.

-

Он звенит, он летит, он играет,

Как малиновка в райском саду.

Даже платье твоё подпевает,

Мелодично шумит на ходу.

-

Даже волосы! Каждый твой волос

От дыханья звенит моего.

Я хотел бы услышать твой голос

Перед гибелью света сего.





Поединок

-

Противу Москвы и славянских кровей

На полную грудь рокотал Челубей,

                       Носясь среди мрака,

И так заливался: «Мне равного нет!» –

«Прости меня, Боже, – сказал Пересвет, –

                       Он брешет, собака!»

-

Взошёл на коня и ударил коня,

Стремнину копья на зарю накреня,

                   Как вылитый витязь!

Молитесь, родные, по белым церквам.

Всё навье проснулось и бьёт по глазам.

                   Он скачет. Молитесь!

-

Всё навье проснулось – и пылью и мглой

Повыело очи. Он скачет слепой!

                        Но Бог не оставил.

В руке Пересвета прозрело копьё –

Всевидящий Глаз озарил остриё

                       И волю направил.

-

Глядели две рати, леса и холмы,

Как мчались навстречу две пыли, две тьмы,

                      Две молнии света –

И сшиблись… Удар досягнул до луны!

И вышло, блистая, из вражьей спины

                      Копьё Пересвета.

-

Задумались кони… Забыт Челубей,

Немало покрыто великих скорбей

                     Морщинистой сетью.

Над русскою славой кружит вороньё,

Но память мою направляет копьё

                     И зрит сквозь столетья.





Призыв

-

Туман остался от России

Да грай вороний от Москвы.

Ещё покамест мы живые,

Но мы последние, увы!

-

Шагнули в бездну мы с порога

И очутились на войне.

И услыхали голос Бога:

– Ко Мне, последние! Ко Мне!





Сказание о Сергии Радонежском

-

Когда всё на свете тебе надоест,

Неведомый гул нарастает окрест –

             То сила земная.

Деревья трясутся, и меркнет луна,

И раму выносит крестом из окна,

             Поля осеняя.

-

Земли не касаясь, с звездой наравне

Проносится всадник на белом коне,

             А слева и справа

Погибшие рати несутся за ним,

И вороны-волки, и клочья, и дым –

              Вся вечная слава.

-

Как филины, ухают дыры от ран,

В дубах застревает огонь и туман

             Затекшего следа.

Глядит его лик на восток и закат,

Гремит его глас, как громовый раскат:

            «Победа! Победа!»

-

Храни тебя чёт, коли ты не свернул

В терновник, заслышав неистовый гул,

            Храни тебя нечет!

Уйдёшь от подковы, копыто найдёт,

Угнёшься от ворона, волк разорвёт,

              А буря размечет.

-

Но если ты кликнешь на все голоса:

«Победа! Победа! – замрут небеса

              От вещего слова.

На полном скаку остановится конь,

Копыта низринут туманный огонь –

            То пыль с Куликова!

-

В туманном огне не видать ничего,

Но вороны-волки пронижут его

              За поясом пояс.

Пустые разводы забрезжут в пыли

Славянским письмом от небес до земли,

           Читай эту повесть!

-

Ни рано, ни поздно приходит герой.

До срока рождается только святой –

           Об этом недаром

Седое сказанье живёт испокон…

Кирилл и Мария попали в полон

          К поганым татарам.

-

Боярин, ты руку в Орду запустил,

И темник такого тебе не простил

           И молвил сурово:

– Мне снилось пустое виденье души,

Что ты – моя гибель… Теперь откажи

           Последнее слово!

-

– Зреть сына хочу перед смертию я!

– Твой сын не родился, но воля твоя.

            Эй, ляхи-ливонцы!

Вы скорые слуги. Зовите народ!

Из тяжкой боярыни вырежьте плод.

            Доспеет на солнце.

-

Его он увидит, и я посмотрю…

Никак, это сын? Он похож на зарю

             И славу Батыя!..

Так Сергий возник предрассветным плодом

Народного духа… Что было потом,

          То помнит Россия!





МАРКИТАНТЫ

-

Было так, если верить молве,

Или не было вовсе.

Лейтенанты всегда в голове,

Маркитанты в обозе.

-

Шла пехота. Равненье на «ять»!

Прекратить разговоры!

А навстречу враждебная рать –

Через реки и горы.

-

Вот сошлись против неба они

И разбили два стана.

Тут и там загорелись огни,

Поднялись два тумана.

-

Лейтенанты не стали пытать

Ни ума, ни таланта.

Думать нечего. Надо послать

Толмача-маркитанта!

-

– Эй, сумеешь на совесть и страх

Поработать, крапивник?

Поразнюхать о слабых местах

И чем дышит противник?

-

И противник не стал размышлять

От ума и таланта.

Делать нечего, надо послать

Своего маркитанта!

-

Маркитанты обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимали друг друга.

-

Через поле в ничейных кустах

К носу нос повстречались,

Столковались на совесть и страх,

Обнялись и расстались.

-

Воротился довольный впотьмах

Тот и этот крапивник

И поведал о тёмных местах

И чем дышит противник.

-

А наутро, как только с куста

Засвистала пичуга,

Зарубили и в мать и в креста

Оба войска друг друга.

-

А живые воздали телам,

Что погибли геройски.

Поделили добро пополам

И расстались по-свойски.

-

Ведь живые обеих сторон –

Люди близкого круга.

Почитай, с легендарных времён

Понимают друг друга.





Видение

-

Как родился Господь при сиянье огромном,

Пуповину зарыли на Севере тёмном.

На том месте высокое древо взошло,

Во все стороны Севера стало светло.

И Господь возлюбил непонятной любовью

Русь Святую, политую Божеской кровью.

Запах крови учуял противник любви

И на землю погнал легионы свои.

Я увидел: всё древо усеяли бесы

И, кривляясь, галдели про чёрные мессы.

На ветвях ликовало вселенское зло:

– Наше царство пришло, наше царство пришло!

Одна тяжкая ветвь обломилась и с криком

Полетела по ветру в просторе великом,

В стольный город на площадь её принесло:

– Наше царство пришло, наше царство пришло!





Вина

-

Мы пришли в этот храм не венчаться,

Мы пришли в этот храм не взрывать,

Мы пришли в этот храм попрощаться,

Мы пришли в этот храм зарыдать.

-

Потускнели скорбящие лики

И уже ни о ком не скорбят.

Отсырели разящие пики

И уже никого не разят.

-

Полон воздух забытой отравы,

Не известной ни миру, ни нам.

Через купол ползучие травы,

Словно слёзы, бегут по стенам.

-

Наплывают бугристым потоком,

Обвиваются выше колен.

Мы забыли о самом высоком

После стольких утрат и измен.

-

Мы забыли, что полон угрозы

Этот мир, как заброшенный храм.

И текут наши детские слёзы,

И взбегает трава по ногам.

-

Да! Текут наши чистые слёзы.

Глухо вторит заброшенный храм.

И взбегают ползучие лозы,

Словно пламя, по нашим ногам.    





   * * *


Звякнет лодка оборванной цепью,
Вспыхнет яблоко в тихом саду,
Вздрогнет сон мой, как старая цапля
В нелюдимо застывшем пруду.

 
Сколько можно молчать! Может, хватит?
Я хотел бы туда повернуть,
Где стоит твоё белое платье,
Как вода по высокую грудь.
 

Я хвачусь среди замершей ночи
Старой дружбы, сознанья и сил
И любви, раздувающей ноздри,
У которой бессмертья просил.

 
С ненавидящей тяжкой любовью
Я гляжу, обернувшись назад.
Защищаешься слабой ладонью:
«Не целуй. Мои губы болят».
 

Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись.
Снилось мне, только сны не сбылись.
Телефоны мои надорвались.
Почтальоны вчистую спились.

 
Я вчера пил весь день за здоровье,
За румяные щёки любви.
На кого опустились в дороге
Перелётные руки твои?
 

Что за жизнь – не пойму и не знаю.
И гадаю, что будет потом.
Где ты, Господи… Я погибаю
Над её пожелтевшим письмом.





   * * *

Есть целый мир, но мир иной, нетленный
Он освящает всё из глуби вечной,
Он всемогущность в бесконечности вселенной,
Он весь в гармонии и справедливости извечной.

Он есть нагромождения миров,
Он бесконечность сил, весь в творческом порыве,
Он в величайшем благе от века до веков!
Единый сущий принцип неисповедимый.

Не постигаемый умом и размышлением,
Он не подвластен умозаключениям,
Он есть движение и в кротком восхищении
Он весь в любви и воздаянии, без мщения.

Он в Абсолютной Истине, нам непосильной,
Не заглянуть нам никогда за тот порог.
Он в имени весь, непроизносимом!
А мы его назвали просто – Бог!





ПОЮЩАЯ ПОЛОВИЦА

Среди пыли, в рассохшемся доме
Одинокий хозяин живёт.
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.

Гром ударит ли с грозного неба,
Или лёгкая мышь прошмыгнёт, –
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.

Но когда молодую подругу
Проносил в сокровенную тьму,
Он прошёл по одной половице,
И весь путь она пела ему.

1971





  * * *

Не дом – машина для жилья.
Давно идёт сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.
Сплошь городская старина
Влачит чужие имена,
Искусства нет – одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.

1988





ПАМЯТЬ

Снова память тащит санки по двору.
Безотцовщина. И нет воды.
Мать уходит в прошлое, как по воду,
А колодец на краю войны.

Он из снега чёрным солнцем светит,
Освещая скудным бликом дом.
И на санках вёдра, будто свечи,
Догорая, оплывают льдом.

Не ходи ты, ради бога, мама,
К этому колодцу за войной!
Как ты будешь жить на свете, мама,
Обмороженная сединой?

Ты в тепле, зажав лицо руками,
Станешь слёзы медленные лить…
Будет обмороженная память
Через годы с болью отходить.




НОВОЕ СОЛНЦЕ

А над нами всё грозы и грозы,
Льются слёзы, кровавые слёзы,
Да не только от ран ножевых.
Матерь Божья над Русью витает,
На клубок наши слёзы мотает,
Слёзы мёртвых и слёзы живых,
Слёзы старых, и малых, и средних,
Слёзы первых и слёзы последних…
А клубок всё растёт и растёт.
А когда небо в свиток свернётся,
Превратится он в новое солнце,
И оно никогда не зайдёт.




ДЕРЕВЯННЫЙ ЖУРАВЛЬ 

Тихий край. Невысокое солнце.
За околицей небо и даль.
Столько лет простоял у колодца
В деревянном раздумье журавль.

А живые – над ним пролетали
И прощально кричали вдали.
Он смотрел в журавлиные дали
И ведро волочил до земли.

Но когда почерневшую воду
Тронул лист на немытой заре,
Он рванулся и скрылся из виду
И… зацвел на далёкой земле.

Ослеплённый алмазною пылью,
Он ветвями на север растёт.
Ему рубят широкие крылья
И швыряют в дорожный костёр.

А когда журавлиная стая
На родимую землю летит,
Он холодные листья роняет
И колодезным скрипом скрипит.