Русская поэзия | Диана Кан

Диана Кан

 
 
КАН Диана Елисеевна родилась в 1964 году в городе Термез Узбекской ССР. Окончила в 1990 году факультет журналистики МГУ и Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького. Автор книг стихов «Високосная весна» (1993), «Согдиана»(1998), «Подданная русских захолустий» (2003). Лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция», Всероссийской премии «Имперская культура», премии имени Александра Невского. Живёт в городе Новокуйбышевск Самарской области.
 

  "Золотые отшвырнув оковы..."
"И вновь мы устоим, когда, мечи попрятав..."
"Ракитов куст. Калинов мост"
"Когда я из глубинной дали..."
"Первый тост за бабушку Гугниху..."
"Я подданная русских захолустий"
"Гостить гожо – отгащиваться тошно..."
"Он пел угрюмо: "... новый мир построим!.."
"Покуда брюзжало тайком диссидентство..."
"Били воблой по столу"
"Конь буланый. Меч булатный"
"Россия, Русь… А дальше многоточие…"
 

* * *

Золотые отшвырнув оковы,

по миру босое – Боже мой! –

русское заплаканное Слово,

ты идёшь с поникшей головой. 

-

Не согреет мировая слава,

не спасёт у жизни на краю…

Призывают вороны картаво

сто смертей на голову твою. 

-

Расхрабрились, навалились скопом…

Что же, на миру красна и смерть!

Только всем америкам-европам

всё равно тебя не одолеть. 

-

Бедами болезными твоими

Русь живёт и крепнет, не шутя.

Ты у Божьей Матери Марии

тайное любимое дитя. 

-

Сколько б над тобою ни клубились

вороны в завистливой тоске,

говорить они не научились

на твоём Великом языке!





* * *   

В следующий раз 

они попытаются взять нас изнутри… 

               Маршал Г.К. Жуков, 1945 год

И вновь мы устоим, когда, мечи попрятав,

Они вползут в наш дом, рядясь в друзей.

И станут, опоив заморским ядом,

Морить старух и развращать детей.

Допустят наших дунек до Европы –

Пусть пляшут по борделям нагишом.

И переоборудуют под «шопы»

И школу, и завод, и космодром…

Мы устоим… Хотя и поневоле

То влево нас, то вправо занесёт.

Мы даже убедить себя позволим –

Мол, рынок нас не выдаст, Бог спасёт!

И будет счастье, словно локоть, близко –

Мы по-американски заживём.

Мы, может, даже выучим английский

(Немецкий-то учить нам было в лом!).

Маркетинг, киллер, диллер, супервайзер,

Промоутер, бэбиситер, бэби-бум…

Мы думали: из грязи – прямо в князи.

А на поверку выйдет – русский бунт.

Сметающий содомские пороки

От гатчинских болот и до Курил,

Бессмысленный, кровавый и жестокий –

Тот, о котором Пушкин говорил.





* * *

Ракитов куст. Калинов мост.

Смородина-река.

Здесь так легко рукой до звёзд

достать сквозь облака.

-

И – тишина… И лишь один

здесь свищет средь ветвей

разгульный одихмантьев сын –

разбойник-соловей.

Почто, не зная почему,

ступив на зыбкий мост,

вдруг ощетинился во тьму

мой верный чёрный пёс?

И ворон гаркнул в пустоту:

«Врага не проворонь!»,

когда споткнулся на мосту

мой богатырский конь.

-

Здесь мой рубеж последний врос

на долгие века.

…Ракитов куст. Калинов мост.

Смородина-река.





* * *

Когда я из глубинной дали

Кляну тебя, моя Москва,

Услышь в лирическом запале

Произнесённые слова.

-

Услышь! Но снова вранья стая

Обсела сорок сороков.

Услышь, оглохшая от грая,

Меня на рубеже веков.

-

Сорвётся стаей соколиной,

По ходу выстроившись в стих,

Призыв о доблести былинной

С воспламенённых уст моих.

-

Не стон, не всхлип и не рыданье.

Не о пощаде жалкий торг.

А – из-под сердца восклицанье:

«Я – русская! Какой восторг!»





  * * *

Первый тост за бабушку Гугниху

возгласит станичный атаман,

прямо в глотку опрокинув лихо

свой гранёный, словно штык, стакан.

-

За Гугниху на седом Яике

пьют по первой испокон веков...

Кто не знает бабушки Гугнихи –

тот не из яицких казаков.

-

Если нас по полю брани носит

с вострой шашкой на коне лихом

и подкова удалая косит

поле, что засеяно свинцом,

-

не рыданья жён, сестёр стенанья,

слёзы помертвелых матерей –

бабушки Гугнихи заклинанья

до седых небес дойдут скорей.

-

Сдержанно, торжественно и тихо

в небесах за правнуков своих

хмурая суровая Гугниха

денно-нощно молит всех святых.

-

За Гугниху! – и никак иначе –

с лезвия клинка казаче пьёт,

потому что вольный род казачий

от Гугнихи-бабушки идёт.





   * * *

Я подданная русских захолустий.

И тем права пред Богом и людьми.

И приступам провинциальной грусти

моя любовь к Отечеству сродни.

Пусть кажется кому-то экзотичной,

как в зимний день июньская гроза,

моя великорусская привычка

прищуривать нерусские глаза.

Вдали от многолюдных перекрёстков

постигла я на стылых сквозняках

кровавый привкус русского вопроса

на опалённых временем губах.

Ладонь отвергла дедовскую шашку,

но не снискала мира на земле...

Сгорает век томительно и тяжко.

Мои пути потеряны во мгле.

Лицо слезой кровавой умываю,

впадая временами в забытьё.

Но ни на что вовек не променяю

Божественное подданство своё!





       * * *

Гостить гожо – отгащиваться тошно...

А всё же хороша ты, мать Москва,

Таких, как я, приблудных-беспортошных,

Смеясь, прицельно бьющая с носка.

 -

Хорош и ты, батяня добрый Питер!

От всей Руси земной поклон тебе.

Хоть все бока поободрал-повытер,

Так это ж ты совсем не по злобé.

-

Привет тебе, золовушка Самара!

Лицом ты также не ударишь в грязь.

Горящая неоновым пожаром,

Никак и ты в столицы подалась?

-

И то сказать – столичная наука

Лупить с носка, чужие драть бока,

С наскока двери открывать без стука

Не понаслышке и тебе близка.

-

Бравируя своей столичной спесью,

Не убоявшись Бога и греха,

Ты к малым городам своим и весям,

Как мачеха, надменна и глуха.

-

Раскрашенная вся и расписная,

Как шлюха, от бровей и до пупа...

Да что сказать? 

                      Столица запасная,

Как девка загулявшая, глупа.





* * *

Он пел угрюмо: «...новый мир построим!..»

А после хмуро говорил всем нам:

«Такие песни надо слушать стоя,

при этом руки вытянув по швам!» 

-

Таращили лазоревые глазки

внучата, подступавшие к нему:

«Мы встали, дед! Рассказывай нам сказки

про Эс-Эс-Эр – великую страну». 

-

И восставала фениксом из пепла

в рассказах деда – навсегда вольна! –

летела в космос, побеждала, крепла

СССР – великая страна. 

-

Омытая священным стягом алым,

вставала краше прежнего она.

И корчилась по кухням и подвалам

бесовья диссидентская шпана. 

-

Старуха, что слыла простой и кроткой,

вдруг становилась строже и стройней.

И так гремела старой сковородкой,

что все боялись подступиться к ней.





* * *

Покуда брюзжало тайком диссидентство

в курилках, на кухнях за сытным столом –

смеялось-искрилось счастливое детство

и синие ночи взвивались костром.

Оно отсмеялось, оно отыскрилось.

Подёрнулось горестным пеплом утрат...

И не объяснит, как всё это случилось,

уже ни товарищ, ни друг и ни брат.

Ужель нас за то упрекнёте? – едва ли! –

вы, дети великой и страшной войны,

что не холодали мы, не голодали,

что звонко смеялись и в ногу шагали,

что самое лучшее время застали

мы – дочери ваши и ваши сыны.

Вот так и живём с ощущеньем утраты

огромной страны, превращённой в туман...

Мы не диссиденты и не демократы.

Мы – дети рабочих и внуки крестьян.

Не ждите от нас покаянья – пустое!..

В своей ностальгии отнюдь не вольны,

мы дети советской эпохи застоя –

желанные чада великой страны.





       * * *

Били воблой по столу.

По стаканам пиво лили.

Всё рвались спасать страну.

Президентов материли.

-

Из закуски – хрен да шиш.

На столе – окурков блюдце.

Вот уж зашумел камыш.

Вот уже деревья гнутся.

-

Потерпи, Россия-мать!

Много ли ещё осталось?

Пива литров двадцать пять

На троих – такая малость!

-

Не качай камыш, река!

Дерева, замрите строем!

Вот сейчас рванём пивка

И – Россию обустроим.





* * *

Конь буланый. Меч булатный.

Небеса в крови.

На священный подвиг ратный,

Русь, благослови!

-

Среди злой хазарской ночи

сыновьям вослед

голубые вдовьи очи

льют свой слёзный свет.

-

И былинное раздолье

осенил окрест

православный ветер воли,

посланный с небес.

-

Наш поклон родному дому,

Божьему лучу…

Щит к щиту. Шелом к шелому.

И плечо к плечу.





* * *

Россия, Русь… А дальше многоточие…
Что ж, в этот скорбный судьбоносный век
Обочину мы приняли за отчину
И побрели по ней и в дождь, и в снег.
Мы люди Божие, калики перехожие.
Мы эмигранты в собственной стране…
Но, как ни тщились, нас не изничтожили
Все те, кто мимо мчались на коне.
Все те, кто напылили-накопытили.
Все те, кому чертовски повезло.
Все те, кто записались в небожители
Родной земли, отверженной назло…
…Под вопли автострадные-эстрадные,
Летящие в лицо нам пыль и грязь
Идём-бредём пообочь, невозвратные,
На купола церквей перекрестясь.
И нам не надо с отчиной сцепления
Шипами ощетинившихся шин,
Когда у ног почти в благоговении
О вечном шепчет скорбная полынь.