Девятая рота

-

Ещё на границе и дальше границы

Стоят в ожидании наши полки,

А там, на подходе к афганской столице,

Девятая рота примкнула штыки.

Девятая рота сдала партбилеты,

Из памяти вычеркнула имена.

Ведь если затянется бой до рассвета,

То не было роты, приснилась она...

Войну мы порой называли «работа»,

А всё же она оставалась войной.

Идёт по Кабулу Девятая рота,

И нет никого у неё за спиной.

Пускай коротка её бронеколонна,

Последней ходившая в мирном строю,

Девятая рота сбивает заслоны

В безвестном декабрьском первом бою.

Прости же, Девятая рота, отставших:

Такая уж служба, такой был приказ.

Но завтра зачислят на должности павших

В Девятую роту кого-то из нас.

Войну мы подчас называли «работа»,

А всё же она остаётся войной.

Идёт по столице Девятая рота,

И нет никого у неё за спиной...

-

1988

    * * *

Горит заря над городом Кабулом,

горит звезда прощальная моя.

Как я хотел, чтоб Родина вздохнула,

когда на снег упал в атаке я.

-

И я лежу, смотрю, как остывает

над минаретом синяя звезда.

Кого-то помнят или забывают,

а нас и знать не будут никогда.

-

Без документов, без имён, без наций

лежим вокруг сожжённого дворца.

Горит звезда, пора навек прощаться,

разлука тоже будет без конца.

-

Горит звезда декабрьская, чужая,

а под звездой дымится кровью снег.

И я слезой последней провожаю

всё, с чем впервые расстаюсь навек.

-

1982

ОДИНОКИЕ НОТЫ

-

Офицерский романс –

жёлтый лист на погоне,

хрипловатый напев неизвестной войны,

и чужие глаза, и родные ладони,

батальонная явь, гарнизонные сны.

-

С восемнадцати лет под военные марши

мы служили, и жили, и верили в них.

Офицерский романс – он для тех,

                                             кто постарше,

он для тех, кто случайно остался в живых.

-

Полковой барабан громыхает всё глуше,

всё обыденней пули над нами жужжат.

Слух привык ко всему.

                      Не привыкли бы души,

те, что Богу и Родине принадлежат.

-

Офицерский романс – одинокие ноты

перетянутых струн в ослабевшей стране.

Замолчать бы навек. Но невидимый кто-то

подпевает вполголоса там, на войне...

ПАМЯТИ

СЕРГЕЯ ЛЫКОШИНА

-

До свидания, Серёжа.

В мире встретимся ином,

в мире лучшем, мире Божьем,

не жестоком, не земном.

-

Если райские ворота

не откроют для меня,

буду ждать у поворота

в зону адского огня.

-

Попросись тогда у Бога

рай покинуть на часок:

я воспоминаний много

и сальца принёс кусок.

-

Мы его порежем крупно.

Если спиртику придать

с чёрным хлебом совокупно –

неземная благодать!

-

Мы в Чернобыле, припомни,

заезжали выпить так

к радиоактивной домне

под названьем саркофаг.

-

И не встретили отказа,

предсказателям назло,

и нас минула зараза,

излученье не сожгло.

-

А потом в Афганистане,

пусть едва живые шли, –

сало, хлеб и спирт в стакане

на Саланге нас спасли.

-

Вспомни край дальневосточный,

где черно от птичьих стай,

где в одну сходились точку

Русь, Корея и Китай, –

-

там на бреге океанском

мы терзали душу вновь,

выпивая за Даманский,

за Хасан и за любовь.

-

Не забуду никогда я,

как, таясь перед людьми,

мне шепнул ты: «Пропадаю,

пропадаю, чёрт возьми...»

-

Но ещё мы не пропали,

ожидала нас Чечня,

где опять по нам стреляли

среди ночи, среди дня.

-

Впрочем, салу, спирту, струнам

было место и в Чечне.

Вспомни ночку под Аргуном –

как мы пели на войне!

-

Как под «Марш артиллеристов»

самоходки били в ночь:

чем пехоте в поле чистом

мы могли ещё помочь?

-

Были годы, было дело,

было многое в судьбе.

Но твоё большое тело

изменило вдруг тебе.

-

В подмосковной мирной Сходне

близ родителей своих

ты прилёг. А я сегодня

всё ещё среди живых.

-

Но навек прощаться тоже

не хочу и не могу.

До свидания, Серёжа.

Я сальца приберегу.

ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ

--

Святая русская держава

В кровавый дым погружена.

Её поруганная слава

Земному взгляду не видна.

-

Исполосованы знамёна.

Но над изменой и враньём

Войска небесной обороны

Ещё глядят на окоём.

-

Дом Богородицы, Россия,

Твои поля и города,

Враждебной отданные силе,

Горят от боли и стыда.

-

Полки, бригады, батальоны

Отгородились от своих.

Войска небесной обороны

Одни за мёртвых и живых.

-

И по невидимому следу,

Не преклоняя головы,

Святые ратники победы

Сойдут из вольной синевы.

-

И беззаконные законы

Не одолеют Русь, пока

Над нею держат оборону

Её небесные войска.

* * *

Под крестовиною окошка,

присев на краешек скамьи,

старик играет на гармошке

воспоминания свои.

-

Сухими пальцами играет,

сухие губы закусил,

пережитое собирает,

друзей ушедших пригласил.

-

Всё переборы, переливы,

аккорда нет ни одного.

Они не слишком торопливы –

воспоминания его.

-

Меха потёртые вздыхают,

басы почти что не слышны.

Играет, словно отдыхает

от всей любви и всей войны.

-

Скорей бы он закончил, что ли,

и среди солнечного дня

за все свои былые боли

простил молчанием меня.

Не вышла из огня

-

Крылатая пехота

Не вышла из огня…

Прости, Шестая рота,

Россию и меня.

Погибшая бессмертной,

Ты стала наяву

В бою под Улус-Кертом,

Как в битве за Москву.

Прощай, Шестая рота,

Ушедшая в века, –

Бессмертная пехота

Небесного полка.

ВИД НА СПАССКУЮ БАШНЮ

-

Теперь и вспомнить страшно,

не только что сказать:

напротив Спасской башни

мне доводилось спать.

-

Нет, приближённым не был

к властителям страны

и не под чистым небом

валялся у стены.

-

В казарме спал, под крышей,

от башни – за рекой.

Всю ночь куранты слышал

и транспорт городской.

-

Добавлю для дотошных,

что был мой койкодром

у самого окошка,

на ярусе втором.

-

А форточка, понятно,

распахнута всю ночь:

и зябко, и приятно,

и вниз уже не прочь.

-

А тут ещё ветрище

со стороны реки

задует и засвищет,

начнёт играть в снежки,

-

захолодит, намочит

всю наволочку мне...

Зато какие ночи

блистали в том окне!

-

Прожектора вонзались

над башней в небосклон,

высвечивая завязь

событий и времён.

-

Туманясь в снежной пыли,

там вспыхивали вдруг

зубцы, бойницы, шпили

и циферблатный круг.

-

Размахом, статью, славой

и золотом горя,

сияла над державой

полночная заря.

-

И я, солдатик малый

своей страны большой,

дрожал под одеялом

не телом, а душой.

* * *

Первыми погибли, как ни странно,

тренеры мои и физруки –

силачи, романтики, титаны,

далеко ещё не старики.

-

С нами, непутёвой детворою,

и уроки проводя, и дни,

не считали жизнь они игрою,

в справедливость верили они.

-

Заросли травою стадионы,

проданы спортзалы под склады́,

жизнь – и та как будто вне закона

в годы необъявленной беды.

-

Русские по крови и по духу,

славившие честные бои,

первыми не вынесли разруху

физруки и тренеры мои.

-

Погрустнели, запили, устали

связывать начала и концы.

Не согнулись – ведь они из стали,

а сломались верные бойцы.

-

2003

* * *

Громыхали дальние разрывы,

между звёзд мелькали трассера.

На войне по-своему красивы

тихие такие вечера.

-

Ни о чём не думалось особо.

Пели песни, пили спирт-сырец,

чтобы не печалиться и чтобы

войны прекратились наконец.

-

Пасынки России, командиры

миномётных и десантных рот, –

нам ли не грустить о судьбах мира,

если мы воюем пятый год.

-

Если генералы обманули,

если ненавидят нас в Кремле,

если нам желанной стала пуля,

неприкосновенная в стволе...

-

1998

ПЕСЕНКА КАПИТАНА

-

Вот и весь служебный рост:

на погонах восемь звёзд,

а хожу все годы

в командирах взвода.

-

Я, меняя округа,

бил условного врага.

Но с годами чаще

враг был настоящий.

-

Я в Абхазии бывал,

в Приднестровье воевал,

я верхом на танке

ездил по Таганке.

-

Я стоял на рубеже,

спал со вшами в блиндаже,

я копал окопы

посреди Европы.

-

Мне давала ордена

удивлённая страна:

умный, мол, ворует,

а дурак – воюет.

-

Я не робок и не слаб,

я отнюдь не против баб,

но с моим окладом

им меня не надо.

-

Я под вечер или в ночь

выпить водочки не прочь:

это тоже дело,

если нет обстрела.

-

В общем, я такой, как вы,

из Тамбова ли, Москвы, –

разве что контужен

и никому не нужен…

-

1998

ПЕСНЯ 

Посвящается 345-му парашютно-десантному полку, 

первым воевавшему в Афганистане, 

расформированному в Абхазии 1 мая 1998 года

Обнимись с друзьями боевыми,

фронтовик поймёт фронтовика.

Мы навек остались рядовыми

345-го полка.

-

Как мы были молоды в Баграме!

Как свистели пули у виска!

Как сверкнуло пламя, словно знамя

345-го полка!

-

От Саланга и до Бамиана

лезли мы по тропам в облака

сквозь рассветы алые, как раны

345-го полка.

-

Павшие поймут однополчане:

мы сегодня выпили слегка, – 

слишком много горя за плечами

345-го полка.

-

Ну а тех, кто предали нас ныне,

нас и все десантные войска, – 

мы их не простим уже, во имя

345-го полка.

-

Воевали в дальних заграницах,

и в Москву придём наверняка – 

как в освобожденную столицу

345-го полка!

-

1998

       * * *

Свои своих из-под брони косили.

Не хочется ни верить, ни служить.

И всё же без Москвы жила Россия,

Без армии России не прожить.

-

Виновные ответят поимённо

За пулемётно-пушечный расстрел.

Но наши офицерские погоны

Господь ещё снимать нам не велел.

-

И пусть неувядаемым позором

Придворные овеялись полки, –

Есть в армии законы, по которым

Грехи смывают сами штрафники.

-

Отныне не кричат «Москва за нами!»,

Но, стиснув зубы, верят под огнём,

Что русское простреленное знамя

Мы всё-таки поднимем над Кремлём.

* * *

От боя до боя недолго,

не коротко, лишь бы не вспять.

А что нам терять, кроме долга?

Нам нечего больше терять.

-

И пусть на пространствах державы

весь фронт наш – незримая пядь.

А что нам терять, кроме славы?

Нам нечего больше терять.

-

Пилотки и волосы серы,

но выбилась белая прядь.

А что нам терять, кроме веры?

Нам нечего больше терять.

-

Звезда из некрашеной жести

восходит над нами опять.

А что нам терять, кроме чести?

Нам нечего больше терять.

-

В короткую песню не верьте,

нам вечная песня под стать.

Ведь что нам терять, кроме смерти?

Нам нечего больше терять.

-

1987

СЕВАСТОПОЛЬ

Над Графскою пристанью – шёпот
Глубокой солёной воды.
Ещё далеко, Севастополь,
До нашей последней беды.
Ещё инкерманские тропы
Полынью не все заросли.
Ещё ты стоишь, Севастополь,
На краешке русской земли.
Над Азией и над Европой
Холодные льются дожди.
Останься со мной, Севастополь,
Пожалуйста, не уходи.
Пусть слышен отчаянный ропот
Листвы на осеннем ветру.
Останься в живых, Севастополь,
Иначе я тоже умру.

2011




НА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЕ
 
Спаси, Господь, от зимней стужи,
ночёвок на снегу,
заиндевевшего оружия
и маршей сквозь пургу.
 
Броня в морозы не спасала:
так холодна была,
что кожу с пальцев отрывала,
насквозь ладони жгла.
 
Отец рассказывал, что ночью
они из танка – прочь,
солярку заливали в бочку
и жались к ней всю ночь.
 
Или под днище танка лезли
и возле костерка
дымились в копоти железной,
не рассветёт пока.
 
А рассветёт – тогда в атаку,
Сминая всё подряд.
В бою согреются, однако.
Или совсем сгорят.




ТОВАРИЩИ ОФИЦЕРЫ
 
Господи Боже, на что мы похожи,
как мы слабы и смешны.
Вроде бы не виноваты, а всё же
сдали страну без войны.
 
Да, мы не трусили в Афганистане,
не отступили в Чечне,
но прогорели на телеэкране
в грязном эфирном огне.
 
С чем обратимся, отцы-командиры,
к бывшим родимым полкам?
Что, покидая земные квартиры,
скажем фронтовикам?
 
Армии, дескать, не место на сцене
переворотов дурных...
Господи, не обвини нас в измене –
честных, наивных, смешных.




САЛТЫКОВКА

Деревянный домик в Подмосковье,
ветхая ограда, скудный сад.
Вот где повстречался я с любовью
сорок с лишним лет тому назад.
Девочка, студенточка, тихоня.
Старенький разложенный диван.
И прощала даже баба Тоня –
здешняя хозяйка – наш роман.
Вдалеке гудели электрички,
песенки играл магнитофон,
я курил, бросая на пол спички, –
я неосторожно был влюблён.
Первая жестокая свобода,
над прекрасным телом злая власть.
Видно, повелела нам природа
во грехе прекраснейшем пропасть.
И пропали – поженились вскоре,
получили комнату в Москве.
...Банки там сушились на заборе.
Яблоки лежали на траве.

 * * *