* * *
Памяти российской Одессы
Страшное дело,
когда под нажимом насильственных обстоятельств,
начинаешь жить не своею ,
оплебеенной, пригнетённой жизнью –
как это случилось с Одессой.
Помню, лет тому уже двадцать:
шёл по Дерибасовской, чьи фасады
были в жёлто-блакидных стягах,
так повешенных, что казалось,
что вот-вот заденешь их головою,
бормоча вполголоса: мародёры .
А теперь, когда сгорели заживо люди
там – под улюлюканье западенцев
в сумерки, темневшие поминутно,
как вступить нам на её мостовые,
как войти за городом в море
Чёрное, топазового оттенка?
Вдруг нырнёшь и увидишь те же
золотистые неровные огонёчки,
уходящие
ступеньками
в толщу…
Никогда они не погаснут.
2015
* * *
Осень выдалась тогда золотая –
ни дождей, ни хмури.
Под Изборском ясновидящая слепая,
как вошёл к ней в горницу, сразу признала:
– Юрий.
Вся светилась кротостью голубиной,
словно принимала меня за брата.
А в промытых окнах над котловиной
раскалялся меркнущий спектр заката.
Несравненна эта на койке узкой
красота молитвенной жизни русской.
С той поры слизнула судьба полвека.
Прогулял я жизнь, забывал поститься,
одичал в норе своего сусека,
походя всё меньше на человека,
думающего, что ему простится.
Сам теперь я часто лежу, болея.
По другую сторону листопада,
если повидаемся, Пелагея,
вновь меня признаешь ли там за брата?
* * *
Россия, ты моя!
И дождь сродни потопу,
и ветер, в октябре сжигающий листы...
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесём мечту о том, какая ты.
Чужим не понята. Оболгана своими
в чреде глухих годин.
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
бурьяна и руин,
вот-вот погаснешь ты.
И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.
...Россия, это ты
на папертях кричала,
когда из алтарей сынов везли в Кресты.
В края, куда звезда лучом не доставала,
они ушли с мечтой о том, какая ты.