* * *
Деревня Вешки смотрит телевизор,
Крутой американский боевик.
Сбивает на экране грузовик
Сенатора.
Гадает экспертиза.
-
И нет улик. Но есть звезда стриптиза.
И челюсти акулы. И тайник
В гробу раджи. И призрак. Женский крик!
Убийца-робот прыгает с карниза.
-
И напрягает зрение и нюх
Рябой упырь. И рокер стриты рушит.
И за измену босс девицу душит,
-
И прячет тело в ящик для подушек.
Деревня Вешки затаила дух.
Былин не помнит. Не поёт частушек.
* * *
Преподобне Антоние Сийский,
О предивный помощниче наш,
Жизнь уходит с просторов российских,
Остаются – печаль и пейзаж.
-
Вдаль – дороги, как судьбы, разбиты,
Вдоль – деревни, пусты и черны…
Помяни наши митрополиты,
Удрученный народ помяни.
-
Умираем в похмелье тяжёлом
Среди самых великих полей.
Ты стоишь перед Божьим Престолом,
Помолись своим чудным глаголом
И любовью блаженной согрей.
* * *
Свежа осенняя прохлада.
И краски осени свежи!
Но смысл дождя и листопада
В преображении души.
-
Приму я узкую дорогу
И поздней осени порыв,
Что надо подниматься к Богу,
Любовь и дождь соединив,
-
И слышать в невысоком слоге
Иной покой небесных лир,
И видеть, пребывая в Боге,
Себя и весь осенний мир.
* * *
Сердце верит, не устанет –
Гонит прочь
Время темных испытаний –
Эту ночь,
-
Одиночество и ветер,
Трепет сна…
И приходит на рассвете
Тишина.
-
Тишина – и сразу дорог
Каждый слог.
Что ж я плачу, как ребёнок?!
Это Бог.
* * *
Стынет воздух. Холод небывалый
Даже для полярных январей.
Побирушки греются в подвалах,
Обняли железо батарей.
-
Нет убогих на своей работе –
Ни у церкви, ни на рынке нет.
Некому сказать: «Зачем вы пьёте?!»,
Подавая несколько монет.
-
Небывалый холод.
Поскорее
Поспешим вернуться в тёплый дом.
Некого сегодня, фарисеи,
Поучать, что надо жить трудом.
Портрет Пирогова
-
Я помню, что это случится когда-то:
Бессилен окажется реаниматор,
И даже бессильно участье
Заведующего хозчастью.
Жене моей врач объяснит, что я тих,
Что всё хорошо, но надежд никаких.
И больше не скажет ни слова,
Смотря на портрет Пирогова.
А я в это время помыслю о том,
Что жизнь свою прожил дурак дураком –
Какая-то скучная проза
Соплей и авитаминоза!
А был бы спортсмен, оптимист, семьянин,
То мне бы мгновенно помог аспирин,
Любое любезное слово,
Да просто портрет Пирогова.
МОЛИТВА РУССКИХ
О. Михайлову
1
Наполеон в подзорную трубу
рассматривал российские холмы
и поле генерального сраженья,
рассчитывал маневры и атаки
и в стане неприятельском заметил
движенье непонятное.
Как странно!
Великое собранье московитов!
Зачем?!
Вгляделся повнимательней:
хоругви, священники, восточная обрядность…
(Молитва за отечество творилась
перед святой иконой чудотворной
Смоленской Богоматери.)
-
– Нелепо! –
воскликнул император-полководец,
властитель образованной Европы. –
Нелепо уповать не на искусство
военное, не на расчёт и гений,
а на каких-то идолов.
Но завтра
я одержу ещё одну победу –
над дикостью…
-
А русские молились.
-
2
Как модны ныне чувства
корсиканца! –
Привычно усмехнуться:
разве может
помочь нам пенье церкви?
Не влияет
оно своим искусным благозвучьем
на курсы акций и процент кредита.
Спасут Россию биржи, и юристы,
и вклады иностранных капиталов,
а не богослужения.
И вскоре
расчёт одержит полную победу
над дикостью…
-
Но русские молились.
И молятся светло и терпеливо.
-
Молитва за Отечество творится
перед святой иконой чудотворной
Смоленской Богоматери.
-
Аминь.
* * *
Провинция искренно губит –
Порядок такой,
Местный быт.
Зато не продаст.
И не купит.
Скептически лишь поглядит.
-
Посмотрит:
В просторе великом
Года исчезают,
И труд,
Столичные гномики с шиком
Народные песни поют…
-
Забавно, легко, пошловато.
И пусть – отвернись и молчи.
Какая шестая палата?!
Откуда возьмутся врачи?
-
Провинция медленно губит,
Смиряет душевный подъём,
Короткие улицы любит,
А всё остальное потом.
-
Пора бы светло удивиться,
Забыв про суды и гроши,
Забыв, что в районной больнице
Лекарств не найдёшь для души,
-
Но мыслим ревниво и хмуро,
Сбиваясь привычно на штамп:
Столица – холёная дура,
Капризная женщина-вамп,
-
Красивая сытая сука,
Предавшая русскую честь…
Ах, провинциальная мука!
И провинциальная спесь.
-
Опять выдаёт интонация,
Опять с раздраженьем любовь,
Провинция, как радиация,
Меняет невидимо кровь.
-
И всё-таки это планета –
Родная моя сторона.
Живи себе анахоретом,
А если однажды хана,
-
Она – та, что судит и губит,–
Находит от сердца слова.
И любит,
Выходит, что любит,
Раз плачет навзрыд, как вдова.
В незваных гостях
Н. Кузьмину
От русской Непрядвы остался ручей
И ропот стиха или бреда.
По этому поводу водки не пей,
В незваных гостях не обедай,
Заслуженных гениев не матери,
Мы сами своё заслужили,
Ревнивой стилистики пономари
В нетрезвой лирической силе.
Мы всех обличили до самого дна
Беспечной души и стакана.
И нету Непрядвы – неправда одна
В народных мечтах и туманах.
От русской победы остался музей,
Словарь и привычки пехоты.
По этому поводу водки не пей
До патриотической рвоты.
В незваных гостях не растрачивай дни
И светлую душу поэта.
-
И русскую Родину не хорони,
Пока есть стихи и ракеты.
* * *
Ты говоришь, что ты – народ,
Его мечта и суть,
А я – нечаянный просчёт,
Недуг, обратный путь.
-
Я говорю, что я – народ,
Его ревнивый взгляд.
Что это я иду вперёд,
А ты идёшь назад.
-
Пока мы спорим от души,
Рвём разум пополам,
Народ торопится, спешит
Привычно по делам –
-
Построить дом, посеять рожь
Иль отыскать алмаз.
И – слава Богу! – не похож
Ни на кого из нас.
ВОЗЛЮБИВШИЕ
…кому мало прощается, тот мало любит.
Лк. 7,47
Иисус, в дом войдя к фарисею, возлёг.
И сосуд алавастровый с миром
Принесла Ему женщина, встала у ног –
Его ноги слезами омыла.
Фарисей про себя удивился весьма:
Неужели не видит порока?!
Моет ноги – на ней негде ставить клейма,
Он бы знал это, будь Он пророком…
Мы – весёлые люди, а в душах разброд,
Мы – тяжёлые люди, не боги,
И случайная женщина слёзы прольёт,
Омывая нам грешные ноги.
А у нас на душе непонятная тьма,
Фарисейский вопрос – не иначе.
Что за слёзы? На ней негде ставить клейма –
Никакими слезами не спрячешь.
Но сказал Иисус фарисею в ответ,
Да и нам говорит это строго:
Много ей прощено – и греха на ней нет,
Раз смогла возлюбить она много.
ДВА НИКОЛАЯ
Не жаль мне, не жаль мне
растоптанной царской короны…
Николай Рубцов
Жил в Воркуте я, морем Карским
Дышал, читая между дел
Стихи Рубцова – власти царской
Он не жалел.
А я жалел.
И морем Карским, и свободой
Дышало небо надо мной.
Жаль храм, разрушенный народом,
Народ, разрушенный войной
С собой…
Жаль веру,
став обузой,
Ушла в стихи и лагеря.
Мне жаль Советского Союза.
И жаль убитого царя.
Мне жаль разрушенный, как атом,
Народ
И храма русский свет...
Что царь убит своим солдатом,
Своею женщиной – поэт.
* * *
Не мостил я на небо дороги,
Но любил только то, что любил.
Не хотел быть несчастным и строгим,
Никогда не хотел – и не был.
И когда было невыносимо –
Предавали, кто дорог и мил, –
На могиле погибшего сына
Я себе повторял, говорил:
– Слава Богу!
Всё будет в порядке,
А как выйдет? Не знаю и сам...
Пусть покажется вам, что всё гладко,
Всё легко – пусть покажется вам.
ОШИБКА АФАНАСИЯ ФЕТА
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придёт.
Афанасий Фет
Фёдор Тютчев к зырянам пришёл,
Это стало для Фета укором,
Но затем подошли рок-ин-ролл,
Гербалайф, орифлейм и Киркоров –
И не сразу теперь разберёшь
Голос Тютчева в этом содоме,
Что есть мысль изречённая ложь...
Вот беда! И не только для коми!
Жизнь теперь называется лайф –
В этом кайф и конец разговора,
Потому что кругом гербалайф,
Рок-ин-ролл, орифлейм и Киркоров.
ПЕРЕД ВЕЛИКИМ ПОВЕЧЕРИЕМ
Мы – не скифы, мы – русские, дело не в скулах, а дух
Зиждет нас православный, хранит девяностый псалом.
Нас не тьмы азиатские – несколько древних старух,
Иерей и епископ – но мы никогда не умрём.
Не умрём от судов, перестроек, свобод и сивух,
Третий Рим обращающих в скучный всемирный Содом.
Примем русское бремя, насущного хлеба укрух,
В храм войдём, осенив непокорную душу крестом.
Это время последнее. Это последний итог.
Нас не тьмы азиатские. Надо нам вместе молиться –
И откроется мужество русских и узких дорог.
И да будут светлы наши юные старые лица.
«Разумейте, языцы,
И покоряйтеся, яко с нами Бог!»
В ПРОКУРАТУРЕ
Я весь седой и многогрешный –
Юн старший следователь, он
Ведёт допрос, чтоб потерпевшим
Признать меня.
Таков закон.
Рассказывает без запинки,
Придав словам суровый вид:
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.
Привычны горестные были
Для умирающей Руси:
Чай с клофелином предложили –
И выбросили из такси.
И он замёрз.
Скупые вздохи
Кто может слышать в тёмный год?!
Замёрз от февраля эпохи
Всепобеждающих свобод.
И ни молитва, ни дублёнка
Не помогли его спасти,
И Богородицы иконка
С ним замерзала на груди.
Какую вытерпел он муку
Не перескажет протокол!
И ангел взял его за руку,
В селенья вечные повёл.
А мне произносить с запинкой
Слова кафизм и панихид.
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.
Нет больше никаких вопросов,
И прокурор, совсем юнец,
Мне говорит, что я философ.
Я не философ, я отец.
Ах, следователь мой неспешный,
Ты не поймёшь, как я скорблю…
Я потерпевший, потерпевший.
Я потерплю.
ВЛАДИМИР КЕМЕЦКИЙ
Не жилось во Франции поэту,
Захотелось посмотреть на снег,
И уехал он в страну Советов,
Где так вольно дышит человек.
Где растёт на кочках тундры ягель
И где дышит почва, а не блажь.
И пошёл он по этапу в лагерь
За любовь к стране и шпионаж.
За любовь и странные оттенки
Той любви.
Поди предугадай,
Что тебя за них поставит к стенке
Трудовой народ, любимый край.
Не рыдала скудная природа,
Расстреляли – да и все дела,
Около Кирпичного завода
Воркута поэта погребла.
Замели январские метели
Узника и смыслов жизни путь.
Он совсем не думал о расстреле,
Не просил во Францию вернуть.
Не хотел судьбу менять – и умер…
В Воркуте живу который год –
Я бродил по тундре и подумал,
Глядя на заброшенный завод,
Что Россию власти не согнули,
Что никак не понимает власть:
Если честно до последней пули
Жизнь прошла, то значит, удалась.
Удалась, хоть гении ГУЛАГа
Не нашли в ней никакой цены.
Что же мы меняем честь на благо
И порой, как Франция, скучны?!
* * *
Что за русская вера всему вопреки?!
Если часто в родном околотке
Погибает свобода от тёмной тоски,
От несвежей трески и от водки.
Кто-то думает, что под Москвою мороз,
Тонкий лёд на Чудском – всё случайно.
Просто климат такой.
Только с климата спрос –
И какая в том русская тайна?
Нездоровые люди. Ворчат невпопад.
Две беды: дураки и ухабы.
То в болото сведут, то столицу спалят.
И чего не сдаются? Пора бы…
Защищают ухабы свои дураки.
Не подходит тевтонская месса
Для сумы и зимы, для широкой реки,
Для молчания русского леса.
Потому что в родном околотке живёт
Не одна лишь тоска и природа,
Но и русская вера, и русский народ,
Хоть и мало осталось народа.