Телевизор

-

Смотрю на ваше тёмное веселье,

на скудость ваших умственных затей,

где в золотых штанах вы на постели,

где вам играют скрипки и свирели

и каждый столик просится в музей.

-

Поверили вы в истину – не ту!

Получите вы в сердце пустоту,

смеясь над прочими в своей свободе,

оттаптывая пальцы на плоту

спасающимся в рёве половодья.

-

Не зарекайся, говорит народ,

ни от тюрьмы, ни от сумы… и скоро

вас приберёт не служба прокурора –

он сам сегодня кормится у вора,

у вас, у вас… Но высший суд грядёт.

-

И ни крестом вам золотым метровым

не заслониться… ни дворцом своим…

Рассыплется всё мартовским сугробом!

А всё могло быть спасено одним

раскаянья и покаянья словом.

Вечеринка

-

Отчего-то тягостно и стыдно

перед теми, кто прошёл войну,

эту, на Кавказе. Был в плену

и вопил убого, беззащитно –

как у волка, цепи на ногах…

телекамера  в глаза смеётся…

Выкупили. Рассказать никак

даже с водкою не удаётся.

На краю большой родной земли

гнили, обожжённые, смердели…

-

Ну а мы, нарядные, вдали,

телевизор за едой смотрели.

Что помню? В чистом поле волки...

-

Что помню? В чистом поле волки...

метель и сани во дворе...

и: – По вагонам!.. – третьи полки...

и: – Все выходят! – на заре...

Что в прошлом? Ночью крик: – На помощь!

По целине багровый пал...

без сновидений засыпал...

А если сон и был – не вспомнишь,

что это было – мать звала

иль тёплый дождик детства крапал?

Ложилась тень от рамы на пол

и молния в ведре цвела...

Дядька

-

Не ждали дядьку мы зимой суровой,

но слышим ржанье во дворе и скрип.

На розвальнях приехал! Пёс дворовый

полаял в конуре и враз осип.

Плыл пар от лошади и из тулупа,

который на крыльцо взошёл хрипя.

И белый конус выдыхали губы,

и человек в избе явил себя.

Как Дед Мороз, весь в инее косматом,

он долго кашлял, к печке подойдя,

и от него разило самосадом,

он был беззуб и красен, как дитя.

Разделся, поклонился чуть иконе,

он выпил водки, хлеб жевал, как вар.

Но сильный был мой дядька – на ладони

смог удержать кипящий самовар.

Он без конца смеялся: я что мерин,

нам лишь овса да прочь от МГБ...

А спать устроился у самой двери –

мне, говорил, нет воздуха в избе.

Проведал в майке друга дорогого,

попоною покрытого в хлеву.

Мол, как, не забодает ли корова?

И снова лёг с шапчонкою на лбу.

Вдруг перед сном завыл зачем-то песню

про ямщика, что замерзал в степи.

Потом он плакал. И крестился перстью.

И мама мне шептала тихо: «Спи».

Он странно говорил: не «класть», а «ложить».

И говорил не «сроки», а «срока».

Он старым был, он сильным был, как лошадь.

Он умер, не дожив до сорока...

Долгое утро

-

Постепенно рассветает.

Вот во мраке проступает

там, где ходики стучат,

смутно-белый циферблат.

На стене белеют снимки.

На столе светлеют сливки.

Спят отец и мать во тьме,

как на белом на холме...

-

В эти родственные шири

я приехал из Сибири,

где заря на шесть часов

раньше всходит из лесов.

Потому-то я проснулся,

в синем мраке обманулся,

и лежу, и света жду...

Вот рассвет увёл звезду.

-

Помню, раньше в это время

тесто в кадке шло, добрея,

раньше с пеньем петухов

просыпался отчий кров.

Но, пройдя такие дали,

видно, мать с отцом устали.

В белых четырёх стенах

спят на белых простынях...

-

В памяти война клокочет,

свадьбы дочерей топочут,

телеграммы от сынка

падают издалека.

Ну, а там, в моей Сибири,

уж часы обед пробили.

Солнце, краны в сотни тонн

Енисей берут в бетон!

В счёт грядущей пятилетки

соболя заходят в клетки.

Там старается народ –

ест и пьёт на год вперёд!

-

Ну, а здесь – мурлычет кошка,

растолстела, как гармошка,

и варенье в погребке

пахнет сладко в холодке...

Рассветает постепенно.

Уж в избе светло отменно,

но ещё отец и мать

не проснулись – надо ждать.

-

Вот со звёздами обои

засветились надо мною,

можно книгу открывать –

но лежат отец и мать.

Вот светло уж нестерпимо!

Лезет солнце с синькой дыма,

словно в окна бьют с утра

погранзон прожектора!

Но отец и мама дремлют,

утру всё ещё не внемлют...

Да здоровы ли они?

Встань, пойди и загляни...

-

Я боюсь пошевелиться.

В окнах прыгает синица.

Нарастает яркий свет.

Никого-то в доме нет...