Проза | Лидия Андреевна Сычёва
Лидия Андреевна Сычёва
Лидия Андреевна Сычёва родилась в 1966 году в деревне Скрипниково Воронежской области. Окончила исторический фвкультет Воронежского пединститута, Литературный институт имени А.М. Горького. Работала преподавателем. Главный редактор литературного интернет-журнала «Молоко» («Молодое око»). Поэт, прозаик, критик, публицист. Сочинения: «Предчувствие»: Рассказы (2001), «Последний блокнот»: Очерки (2002), «Вдвоём»: Книга рассказов (2003), «Эх, славяне!..: Статьи о культуре (2008), «Уже и больные замуж повыходили: Книга рассказов (2008) и другие. Лауреат премий имени Александра Невского, имени П. Проскурина, имени А. Платонова и других. Живёт в Москве.   
Думая о литературе и о всяком искусстве вообще, я часто испытываю боль и чувство вины. Дар, творчество как-то насильно вырывают тебя из «почвы», из «нормальной среды». Нет, это не служение своим страстям, не эгоизм, это мучительный и иногда даже принудительный путь.

Л. Сычёва
СТАТЬИ
Кому принадлежат фабрики смысла
Нешуточные страсти разгорелись по весне в Общественной палате. Возмутителем спокойствия стал Сергей Миронов. Глава Совета Федерации неоднократно и жёстко высказывался по поводу состояния отечественного телевидения. И вот, наконец, он перешёл от слов к делу.
Сергей Миронов считает, что телевидение следует поставить под контроль общества.
В Совете Федерации был разработан проект Закона «Об Общественном совете по телевидению», который вскоре, с учетом предложений и дополнений, будет направлен на рассмотрение в Государственную Думу.
Но эта инициатива не встретила энтузиазма не только у телевизионщиков, но и у некоторых коллег главы палаты регионов. Так, Людмила Нарусова, председатель Комиссии Совета Федерации по информационной политике (и, кстати говоря, член президиума партии «Справедливая Россия», которую возглавляет С. Миронов), относится к созданию подобных структур скептически. На круглом столе: «Закон о СМИ –  инструмент давления или гарантия свободы творчества? Практика надзора в сфере телевидения», организованном Комиссией Общественной палаты по коммуникациям, информационной политике и свободе слова в СМИ, Национальной ассоциацией телерадиовещателей (НАТ) и Общественной коллегией по жалобам на прессу, Л. Нарусова заявила, что нужно «совершенствовать правоприменительную практику». Поскольку Закон о СМИ – это «одно из лучших завоеваний 90-х годов, которые некоторые называют “лихими”».
 
Тихая война: антикультура против культуры
Педагог-психолог предложил малышам поиграть в телепередачу: представить, что лист бумаги – это экран и его нужно заполнить привычными образами. Результаты эксперимента ужаснули исследователей. 95 процентов детей поместили на экран дерущиеся скелеты, трупы, нарисовали чертей, кости и чудовища. Краски преобладали чёрные, красные и грязно-коричневые. Психологи определили эти рисунки как «образы смерти», характеризующие болезненное, искажённое воображение детей.
Об этом эксперименте участникам парламентских слушаний «Культура против терроризма» собирался поведать Владимир Сергеев, директор Единого научно-методического центра (ЕНМЦ) Комитета по культуре Москвы. К сожалению, не все участники дискуссии, проходившей в стенах Государственной Думы, успели выступить – желающих было предостаточно. Состояние отечественной культуры, духовное и нравственное здоровье молодежи, «образ смерти» и информационные «клоны» – наши «больные» темы, которые постоянно находятся в центре внимания общества, прессы и государственных институтов. О вкусах у нас, к счастью, ещё спорят (хотя Михаил Швыдкой, например, требование запретить оперу «Дети Розенталя» сравнил с призывом бить евреев). Другое дело, что дебаты о культурной революции, о духовно-нравственном возрождении и о необходимости приобщения к мировым духовным ценностям пока не привели к сколько-нибудь видимым позитивным результатам. И сам министр культуры Александр Соколов признаётся, что запрещает своей дочери включать телевизор в его отсутствие.
РАССКАЗЫ
Песня года
Заря, холода. Дни короткие, ночи длинные, часто бессонные.
А вечером какое в деревне развлечение? Кот Мася да телевизор.
Баба Катя любит сериалы, особенно про заморскую жизнь. Такой же народ, как и у нас, и везде богатые дурят бедных, обирают; много за границей дурных мужиков, которые на голых девок заглядываются, но есть и славные женщины, как правило страдалицы, ведущие праведную жизнь… Баба Катя особенно сочувствует им в горестях и радуется торжеству добродетели – слава богу, хоть в сериалах всё как надо кончается.
Дед же Сергей не согласен с супругой. Он кино тоже смотрит, но критически, и говорит, что кругом брехня, артисты не работают, только наряжаются и катаются на машинах. «А взяли б хоть телёночка или поросёночка одного-другого…» – «Ды у них и так денег полно!» – возражает ему баба Катя. «Полно, а не работают! Тунеядцы! На шее сидять!» – «Так их бьют! Вон, в прошлой серии этот, чёрный, как чертанул мужа Амалии, он аж перевернулся! И косточки захрустели. Там у них, у артистов, и бебехи все поотбитые! И денег никаких не захочешь на такой работе». Дед Сергей начинает спорить: «Ты не понимаешь, это съёмка, обман! Дурють тебя, а ты веришь. Они мимо бьють или заместителя какого выставляют вместо артиста». Тут уж возмущается баба Катя: «А чё ж, заместитель не человек?! Таких дураков нету – артиста хоть побили, так ему слава, а этим чё!? Не, артистов бьют, ты мне не рассказывай…»
В конце концов, каждый, недовольный друг другом, оставался при своём мнении. Но нынче кино нету, показывают концерт. Чё ж, можно послухать, людей поглядеть. Артисты режут песняк, а супруги чинно сидят в стареньких креслицах, созерцают. Кот Мася свернулся в крендель, лежит поодаль, на отдельном стуле. В наиболее крикливые моменты, когда телевизор совсем уж раздирает экстаз, умудрённое жизнью животное то один глаз откроет, то другой, то зевнёт лениво, а то и белую лапу вытянет, выпуская крепкие перламутровые когти.
Ночь светла
Я ехала вечер, ночь, утро, день; и где бы ни останавливался поезд, везде шёл дождь, так что казалось, будто мы стоим на одном месте. Станции с металлическими мостами-виадуками все были похожи одна на другую; все – с бесцветным небом, спокойными, тяжёлыми рельсами, неподвижной громадой грузовых вагонов. Везде мне было одиноко, как бывает одиноко в бесконечный дождь; везде перрон пересекали редкие съёжившиеся  фигурки, и только торговки вразнос – мороженым, водой, семечками – бодрились, кричали о своём товаре, стараясь разбудить сонного, укачанного железной люлькой покупателя. Я взяла у крепкой ещё бабы – не старушки – тарелку горячей картошки, пересыпанной жареным луком, с несколькими солёными огурчиками, кругляшами редиски; на овощном великолепии высилась крепкая куриная ножка. Картошка стоила двадцать рублей, продавщица ловко высыпала блюдо на белый лист бумаги и завернула в страницу из местной газеты: «Ешь, милая, ешь. Ругать меня не будешь – хорошее всё».
В вагоне я сразу же стала есть – не от голода, а от безысходности – я не знала, куда я еду, зачем… Так повторялась моя жизнь сызмальства, с детства, когда я сидела у асфальтированной дороги, положив на землю старенький велосипед. Я смотрела на машины – они никогда не останавливались – и мечтала: увидеть Петербург, Рим, Самарканд… Стройные дворцы и узорчатые мечети, тюбетейки из ярких ниток, помпончатые береты распутных английских моряков, густой запах южных кофеен, звуки невидимой гитары и ветра, бьющегося в витражное стекло, - всё это было где-то прочитано, а потом уже выдумано мной. Потом пришла юность – эх, если бы понимать тогда, как она была прекрасна – бедная юность с бессонными поездными ночами в переполненных вагонах, где стоял сивушный запах мужских носков, зло лязгала туалетная дверь, ядовитый сигаретный дым вился из тамбура. Но утром я могла не смотреть в зеркало – кожа была свежа, млел румянец, а как весело, живо блестели глаза!

На Белорусской площади
Серый день. Серый дождь. Серая Москва. Серые куртки милиции – их так много, что они на мгновение заслоняют всё: видны только силуэты милиционеров – толпа служивых на выходе из метро, и дальше по периметру площади ломаной линией оцепление в два ряда – будто идёт игра, и малыш нетвёрдой рукой выставляет солдатиков на поле боя.
– Вы чё, ребята, – удивляется вёрткий мужичок в замурзанной меховой шапке, – вы чё, стариков боитесь?! Чё вас сюда столько понагнали?!
Серые не отвечают, серые заняты делом: у входа на площадь несколько «рамок» – четырёхугольных конструкций для поиска металлических предметов. Потом, после митинга, эти рамки деловито грузили в машину, и они были похожи на гробы… Тут же, на столике, милиция потрошит сумки – на предмет оружия и взрывчатых веществ.
В центре площади – серый памятник Максиму Горькому. Пролетарский писатель хмур – с раннего утра снег с дождём, слякоть, морось, холод, стынь – и никуда не двинешься, даже не пошевельнёшься – ни на минуту, ни на секунду… А толпа вокруг памятника – чёрная. Это глубокие пенсионеры в немарких дешёвых одеждах – пальтишках, куртках, попадаются даже доперестроечные шубы из искусственного меха – нету им сносу. Чёрная, жалкая толпа, кучка «бывшего народа» – чёрная стая невеликих перелётных птиц. Не тех, которые двигаются в «дальние края», а тех, что с «места на место»… А на голове Максима Горького – серая птица. Привокзальный голубь.
Чёрная кучка – тысяча, ну, может, полторы тысячи человек, дополнительно окружена серой милицией. Здесь же милицейские грузовики – их не меньше десятка – с внушительной надписью: «Люди». За грузовиками ровными, дисциплинированными рядами выстроились автобусы ОМОНа. Беспорядков не предвидится – здесь, на площади, серых больше, чем чёрных. Организованная их сила – внушительна.
Тополь серебристый
Если не было зимой крепкого мороза, свежести, снега, пушистого инея, снегопада на  сутки, вьюжных вечеров, перламутрового льда и яркого, звёздно-далёкого неба, то, считай, что это время года не удалось. А осенью я люблю много чего: и тёплые-тёплые дни в сентябре, и утреннюю мелкую росу, и расписной грушевый лист, и кленовые бульвары в огне, и долгие, глухие дождливые времена, когда в середине дня кажется, будто «хмурое утро», но потом всё обязательно прояснится, закончится и утишится…
Но летом – всё другое. Лето никогда не надоедает, даже в самые жаркие дни. Летом кажется, что так хорошо будет всегда – в лёгком платье, в неге, в тепле и в радости.
Утром – яркое солнце, и белый туман у земли клубится, и праздничный тополь серебристый.
А ночью, когда много серебряных звёзд на небе, тополь возле родного дома тоже тёмно-серебрист, загадочен, он похож на огромный букет, и кажется, будто звёзды на небе – первые облетевшие листья… Небо далеко, тополь – рядом, и так же непознаваема жизнь, и невозможно оторвать глаз и проститься с этим навсегда. Есть особый, вселенский уют серебряной тёплой ночью, когда ты один на земле, ты и звёздное небо, ты и тишина, и когда ты понимаешь, что твоя жизнь принадлежит только тебе. Наверное, это ночное заблуждение. Утро – солнечное, и солнце всегда «вьёт гнездо» в кроне моего тополя. «Золото в серебре». Тополь наш растёт на востоке.
И первые опавшие листья хрустят под ногой, а утром, отсыревшие, они мягки и податливы.
И вдруг наступает равновесие души.