Жюри Всероссийской премии «Золотой Дельвиг» имени первого редактора «Литературной газеты» подвело итоги 2014 года и объявило имена победителей.
Лидерами премии стали 18 лауреатов в самых разных номинациях – поэты и прозаики, писатели, детские авторы, публицисты, переводчики и представители иных жанров. Одним из главных условий было следование девизу конкурса «За верность слову и Отечеству».
Одним из лауреатов премии стал известный российский прозаик и поэт Михаил Тарковский. Премию «Серебряный Дельвиг» писатель получил за художественно убедительное изображение человеческих судеб сибиряков. «Прекрасно, что есть такая премия "За верность слову и Отечеству", и я рад, что достоин её», – отметил Михаил Тарковский.

ИНТЕРВЬЮ

«В Москве многие либералы лишь по воспитанию, по несчастию…»

ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ ФИЛЬМЫ

Замороженное время

Автор проекта: Михаил Тарковский
Режиссёры: Владимир Васильев и Александр Калашников

Фильм Михаила Тарковского это разммышления промыслового охотника о жизни и мире, который человек сам создаёт. Фильм начинается кадрами подводной съёмки. Человек рубит прорубь, словно окно из нашего мира в мир таёжной реки. Этим же символом фильм заканчивается, но в сжатом формате документального кино, крупными мазками и тонкими штрихами нарисована таёжная жизнь из другого, параллельного мира. Люди живущие в этом мире одинаково чувствуют его своим шестым чувством. Михаил Тарковский передал это чувство на языке нашего мира, как простые и сложные филосовские мысли доносит переводчик с непонятного языка  иностранцу. Многие профессиональные охотники увидят себя в этом фильме и услышат свои мысли о жизни...

Счастливые люди

Режиссёр: Дмитрий Васюков

Быт и нрав настоящих охотников, рыболовов и обычных сельчан описан просто, но с большой любовью и даже с завистью, признаётся режиссёр Дмитрий Васюков. «Счастливые люди – это название без всякого потаённого смысла, без всякого эзопова языка, без всяких толкований. Прямо вот так – счастливые люди. Потому что они действительно счастливые. Я никогда не думал, что это вообще может быть, так может себя чувствовать и жить человек в нашей стране», – говорит режиссёр фильма «Счастливые люди» Дмитрий Васюков. Чтобы показать всю красоту и правду жизни сибиряков из села Бахта Туруханского района, группа кинематографистов из Москвы прожила с героями фильма целый год. Кто видел хотя бы несколько минут из жизни «счастливых людей», согласится – это уникальное кино. «Счастливые люди» получили национальную премию – Лавровую ветвь. На российском кинофестивале неигрового кино фильм победил в номинации «Лучший сериал, цикл документальных фильмов 2008 года».

Посмотреть фильм:  «Енисей. Весна»    «Енисей. Лето»    «Енисей. Осень»    «Енисей. Зима»

ОЧЕРКИ

Речные писатели: Виктор Астафьев и Валентин Распутин

Так случилось, что в двадцатом веке именно эти писатели взяли на себя ношу великой русской литературы и, поразив своими книгами самых щепетильных читателей, стали настоящими классиками. Литература наша, всегда жившая подлинным, исконным, отторгая город с его элитарностью и западными веяниями, обманула цивилизацию и проложила себе основное русло через Сибирь – край, где русское ещё сохранилось нетронутыми очагами, как местами оставался соболь после убийственного перепромысла в начале двадцатого века.
Сто раз говорено, что город, пусть самый красивый и значимый, – человечье детище и наследует все человечьи грехи. В отличие от него природа – творение Божие, именно поэтому такая мощь и исходит от неё, и, питая художника, она заставляет соответствовать, равняться, а иногда и выстраивать заново. Эта нечеловечья мощь ярче всего проявляется в сибирских реках, не только могучих на вид, но и важнейших по сути, поскольку от них напрямую зависит жизнь в этих суровых краях: это реки-дороги, реки-кормилицы, реки-учителя... И чтобы до конца понять двух русских писателей Астафьева и Распутина, надо хорошенько представлять, что такое для Сибири реки Енисей и Ангара.

В зимнем створе

В весне всегда что-то догожданное, лето – будто цель всего года, передышка, и именно летом течёт жизнь речная, лодочная и пароходная, но всё-таки самая соль жизни – зима. И начинается она исподволь, её ждут, потому что и шляча осенняя надоела, и охота бодрости, морозца, но это только поначалу, а потом как всадится поглубже в зиму дело, как оглубеют снега и морозы прижмут – снова вязкой и глухой станет жизнь и время будто главный, тяговый двигатель включит, пойдёт рабоче и долго.
Поначалу первые морозцы встречают на реке, и мотор греть приходится, и ветер как ледяная стена, и руки поначалу с отвычки вдруг заломит от сети, от склизкой рыбины, стянувшей мордой ячею. На той стороне целый день булькотят плавными сетями омуля. На озере ледок, и дядя Илья с внуком ставит морду на животку, без неё потом налима не поймать.
Снег сначала слегка, и все ждут чтоб как следует, чтобы на другую технику пересесть, воды привезти на «буране» да закрыть наконец навигацию, вывезти лодку, и в этом снятии и вывозе сначала мотора, потом и лодки что-то есть увесистое и успокоительное. Лодки ещё разноцветным рядком на берегу, на Енисее вал, катает север, дейдвуды, винты во льду, в сосульках. Лодки, моторы обшарпанные, битые, кто-то куда-то ещё едет, заводит мотор, долго греет, синий дым срывает, уносит, ветром лодку наваливает на берег, мужик пихается, мотор орёт, на волне оголяя выхлоп.

Ветераны Бахты

Очерк-интервью для газеты «Маяк Севера»

В нашем селе праздник Победы празднуют так: к 12 часам деревня собирается на угоре по-над Енисеем возле памятника павшим за Родину. Народ принаряжен, мужики с оружием. Здороваются за руку. Енисей в это время ещё стоит, в тайге полно снега, но сам угор уже вытаявший, с жухлой травкой. Дети, за несколько дней до праздника красившие ограду свежей голубой краской, идут колонной с барабанщиком во главе. В ограде вокруг крашеной серебрянкой стелки со звёздочкой темнеют пихты. Открывается калитка ограды и около памятника выстраиваются: глава деревенской администрации, дети с учительницей литературы Еленой Ивановной и двое наших ветеранов. Остальные стоят рядом на угоре. Мужики с ружьями и карабинами наготове ждут в шеренге на самом краю угора. Когда отзвучало поздравление, они вскидывают стволы и дают залп – вверх и вдаль. Летит дым, пыжи, пахнет порохом. Енисей белеет в оттаявших каменистых берегах бескрайним полотном.

Всё от людей

Сколь раз пытался самому себе объяснить, в чём эта енисейская нота, то пыхающая сизой далью, то звякающая на морозном воздухе топориком по обледенелой ходовой «бурана», то ещё с юности поражающая штабелем седых заиндевелых налимов в крытом дворе, дак вот сколь ни бился, ни старался, чувствовал – это почти невозможно. Хотя связана эта самая нота конечно с рыбацкой енисейской жизнью и, конечно, со стариками, чьи рассказы и создают то самое ощущение, которое так трудно передать, и сами им так пропитаны, что продолжают тревожить и поражать, как и много лет назад.

Образы, которые нас охраняют

В юности мне почему-то казалось, что между миром, созданными классиками нашей литературы, и современной жизнью лежит непреодолимая пропасть. Русский мир природы и людей, ею живущих, созданный Тургеневым, Толстым, Лесковым, Пришвиным, представлялся заповедным, священным, а окружающая жизнь по сравнению с ним выглядела утерявшей основу и едва не изменившей главному. Юношеская запальчивость помаленьку улеглась, а пройдя путь, я и вовсе изменил свои представления. Оказалось, дело не столько в окружающей жизни, сколько в нашей способности видеть те образы, которые нам время от времени открывает наша земля. Некоторыми этими картинами-открытиями я хочу поделиться с читателями.

Путешествие Русского храма

Удивительным пространственным триптихом заиграло-обернулось возведение храма на Енисейском Севере. В одну повесть сложились планетарные прострелы: Карелия – Енисей – Алтай, ещё раз напоминая нам, что пути Господни и судьбы чад Его неисповедимы.
Всё началось с идеи создания музея Енисейской традиции в нашем селе. Не переставая удивляться терпеливой и творческой душе наших предков, мы собрали замечательную коллекцию предметов промысла, выживания, быта. Но всё до поры не ладилось, и стройка нового здания обернулась навязчивой проволочкой, будто чего-то главного не хватало для воплощения хорошей и своевременной задумки. Этим главным оказалась другая стройка, о которой и пойдёт речь.

Рубашка и сколотень

Давно хотел научиться делать туеса, да всё не мог собраться и попростить дядю Илью показать, он у нас один по бересте, стариков-то почти и не осталось. В городах туясьями завалены все прилавки, но городские жители, а иностранцы тем более, народ тёмный, и не знают, что туясья-то все поддельные – клеёные. Настоящий туес собирается из двух частей: нутряной целиковой трубы, или сколотня, и внешней, завёрнутой в замок рубашки. Городские туеса сделаны без сколотня, их внутренняя часть клеёная. В таком туесе нельзя хранить ни молоко, ни квас, предмет теряет своё прикладное и историческое значение, становясь бутафорией.
Старые туеса, или бураки тёмные, у тёти Шуры они были прошиты по ободку корешками, она любила рассказывать, как собирали эти кедровые и еловые корешки по краю яра. Ещё из бересты делали чуманы – берестяные коробки для мелкой рыбы, их сворачивали на скорую руку прямо на реке и бересту по углам скрепляли деревянными прищепками. Из бересты плели пестеря для ягоды. Делали поплавки для сетей, а самая красота – это неводные кибасья, то есть груза. Кибас напоминает пирожок – это один или два камешка, плотно завёрнутые в бересту и заделанные корешками – шаргой. Из бересты делались тиски – щиты для берестяных остяцких чумов, что ещё в недавние времена стояли на берегу возле устья Сарчихи. Остяки рыбачили там с весны до осени. Были здесь ветеран войны дядя Петя и его жена тётя Груня Лямичи. У них тоже стоял чум у Сарчихи. Дядя Петя время от времени воспитывал тётю Груню и однажды за какую-то провинность привязал её за ногу, вроде как на якорь посадил. Ещё из бересты эвенки делали лодки. Прекрасных предметов этих уже почти не осталось, и как бы ни хотелось научиться делать – себя не хватает, воли, собранности, поэтому я решил начать с туясьев, и в весенний июньский день с первыми незлыми комариками мы с дядей Ильёй поехали за сколотнем.  

РАССКАЗЫ

Васька

Первое, что услышал Васька, просыпаясь, был шелест дождя по крыше избушки. «Значит, за глухарями не поедем», – подумал он, чувствуя, как отпадает всякая охота подыматься. Было поздно. Николай, давно вставший и попивший чаю, сидел на нарах, сопя и куря папиросу, и прикручивал цепочки к капканам.
– Сорок пять... Ну и как спали, Василий Матвеевич? – проговорил он, швырнув в кучу последний капкан.
«Мог бы разбудить, если так недоволен», – подумал Васька и, кивнув на покрытое каплями окно, спросил неизвестно зачем:
– Давно сыпет?
– Ешь, давай, – ответил Николай. – Да поедем сеть смотреть.
Снег, так радовавший Ваську, наполовину стаял и оставался только в складках мха. У безжизненного кострища мокро блестела банка. Вода стояла в собачьем тазу, висела мелкими шариками в кедровых иголках. На открывшуюся дверь вяло шевельнулся серый хвост под навесом. Чуть забелело в низких тучах, от ожившего ветра полилось с деревьев крупными каплями, закричала с ёлки
кедровка. Но когда Николай с Васькой спускались к Бахте по скользким чугунным камням, снова потемнело, и засипел по воде, было, притихший дождик. Николай отвязал от кустов верёвку, и лодка, грохоча, сползла в воду, оставив на камнях белые блёстки.

Ледоход

Первый муж тёти Нади погиб на войне. Дочка умерла. Деревню разорили во времена укрупнения: хотели целиком переселить в соседнюю Бахту, но никто не согласился, и все разъехались кто куда. Тётя Надя вопреки всему осталась. Второго мужа на её глазах убило молнией в лодке по дороге с покоса.
В деревню, разрушенную, заросшую лопухами и крапивой, cтала летом приезжать зоологическая экспедиция. Поселился постоянный сотрудник с семьёй, тётя Надя уже зимовала не одна.
Всё большое и опасное у этой маленькой безбровой старушки с птичьим лицом называлось «оказией». Плотоматка (буксир с плотом) прошла близко – «Самолов бы не зацепила. Сто ты – такая оказия!» «Щуки в сеть залезли – такие оказии! А сетка тонкая, как лебезиночка, – всю изнахратили». Рыбачила она всю жизнь, девчонкой, когда отец болел, военными зимами, не жалея рук, в бабьей бригаде, и сейчас, хотя уже «самолов не ложила», а ставила только сеть под коргой, которую каждое утро проверяла на гребях...

Осень

Ничто так не изматывает, как сборы на охоту. Казалось бы, всё уже приготовлено, собрано, увязано, громоздятся в сенях мешки и ящики, и вдруг выясняется, что нет какой-нибудь пробочки от бензобака, и тогда начинается…
Тук-тук.
– Да-да!
– Здравствуй, Галь.
– Здравствуй, Миш.
– Как дела?
– Помаленьку
– Мужик где?
– В мастерской.
Тук-тук.
– Да-да!
– Здорово, Петрух.
– Здорово.
– Как дела?
– Помаленьку.
– Так-так.
– А что хотел?
– Да вот, в тайгу собираюсь – крышечку ищу.
– От бачка?
– От бачка.
– Была у меня крышечка, да Вовке отдал – он в тайгу собирается.
Проходишь по раскисшей от дождей деревне полдня, так и не найдя крышечку, устанешь, как пёс, а по дороге к дому встретишь какого-нибудь Генку-пилорамщика с трёх-литровой банкой, который скажет тебе, положив беспалую ладонь на плечо:
– Плюнь ты, Миха, на эту крышку. Дёрни-ка лучше браженции.
Дёрнешь браженции, и сразу оживёт и зашевелится плоский серый Енисей с торопливой самоходкой, солнце поведёт золотым лучом из-под тучи, осветив высокий яр с пожелтевшей тайгой...

Таня

У Тани была чистая кожа, копёшка пушистых волос и щедрая улыбка, от которой прищуривались глаза и получалось выражение, будто она совершенно всё понимает. Если добавить сюда моё одинокое существование, подчас изнурительную красоту Енисея и будни покоса, становится ясным, почему я так стремился в Cеливаниху. Таню я увидел, когда приехал к тёте Наде пилить обещанные дрова. Пилил я под угором на песочке тёти-Надиной пилой. Стартер был без резиновой ручки, с примотанной вместо неё железячкой. Я ссадил ею палец, и когда заматывал его кусочком изоленты, неизвестно откуда возникла вдруг стройная девушка в ярко-синей майке. Увидев моё занятие и не дав возразить, она убежала и тут же вернулась с бинтом и пузырьком перекиси водорода. Вид у меня был не самый подходящий для знакомства: мокрый от пота чуб, засаленная куртка, сизые руки и полные опилок отвороты сапог. Я наблюдал за бирюзовым жучком, ползущим по её загорелому предплечью, а она старательно перевязывала мне палец, отфыркиваясь от комаров и болтая, как со старым знакомым. Пахло от неё какой-то ароматной комариной мазью.
Она пошутила насчёт моих рук, что-то вроде: «С такими руками только к женщине и подходить», и убежала по своим экспедиционным делам, а я допилил и поехал домой в Бахту. Когда я отпихивался от берега, на угоре появилась фигурка в синей майке и помахала рукой. Я не удержался и, отъезжая, заложил крутой вираж, вывернув из-под борта валик упругой воды с белым гребешком.
Пел за спиной мотор, нёсся мимо каменистый берег с островерхим ельником, светило солнце и всю дорогу в серебристых брызгах у кормы стояла, как приятное воспоминание, маленькая радуга.

ПОВЕСТИ

Фарт

Полёт совы

ОТЗЫВЫ

Человек-соболь и собачья доля

С ПЕСНЕЙ
ПО СТРАНЕ

Интерактивная карта

ЗЕМЛЯЧЕСТВА