Проза | Владимир Дмитриевич Пронский
Владимир Дмитриевич Пронский
Владимир Дмитриевич Пронский (настоящая фамилия Смирнов), русский прозаик, родился в 1949 году в деревне Княжая Пронского района. Первая публикация появилась на страницах районной газеты «Пронский рабочий» в 1967 году. Затем был опубликован рассказ в центральной газете «Сельская жизнь», были и другие публикации того периода. Работал токарем, водителем, корреспондентом, редактором. По-настоящему автор пришёл к пониманию литературного творчества с началом работы над романом-трилогией «Провинция слёз» в 1979 году. В основе сюжета – история крестьянской семьи с главной героиней Надёжкой Савиной, прообразом которой явилась мать писателя – Смирнова Надежда Васильевна. 23 года автор отдал работе над своим главным произведением. Первая книга «Мягкая зима» увидела свет в издательстве «Современник» в 1987 году. Пронский – автор романов «Племя сирот», «Три круга любви», «Казачья засека», «Стяжатели», «Герань в распахнутом окне», «Апельсиновая девочка», книги избранных рассказов «Лёгкая дорога» и других повестей и рассказов. Лауреат премии имени А.С. Пушкина, Международной литературной премии имени А. Платонова, лауреат премии журнала «Молодая гвардия», премии журнала «Московский вестник». Живёт в Москве.   
РАССКАЗЫ
Тёплый дождь предзимья
Сергей Степанов собирался на премьеру собственной песни почти равнодушно, словно это была не первая его премьера. Предстоящее событие по-настоящему радовало месяц назад, пока он не знал, где будут исполнять песню. Оказалось: где-то за городом! А он-то мечтал о сверкающем концертном зале, многочисленной публике. Мечтал позвать на концерт семью, пригласить знакомых… Ещё более огорчился, когда композитор Владимир Балакин, написавший к его словам музыку и одновременно являвшийся дирижёром клубного хора, стеснительно недоговаривая, попытался объяснить по телефону, что, мол, предстоит не обычный концерт, а благотворительный, в интернате для больных нервными заболеваниями. Да-а… Хороший подарочек. Как только не называют в народе подобные интернаты, но Степанову ничего не оставалось, как согласиться из-за отсутствия выбора.    
Вообще-то, Сергею Викторовичу надо бы радоваться, что всё так удачно сложилось. Всего лишь два месяца назад его стихотворение о родном городе случайно попало к незнакомому композитору, неожиданно написавшему музыку. Когда диск с записью песни оказался у Степанова, он сперва радостно удивился, но, прослушав черновое исполнение, хотя и приятное для слуха, ужаснулся от несовершенства собственного текста. Эта незаконченность показалась для него, прозаика, автора нескольких романов и многих рассказов, привыкшего доводить произведения до профессионального уровня, непередаваемо обидной. Что это за песня, сложенная из трёх куплетов, два из которых повторялись?! Надо срочно дорабатывать! 
Старое зеркало
Четыре года минуло, как Васильевна попала в больницу с инсультом. Ещё тогда врачи обнадёжили, да и сама верила, что со временем полегче станет, чтобы хотя бы до умывальника самой добираться. Но месяц шёл за месяцем, а улучшения не намечалось. Уж сколько надежд растаяло, сколько было дум передумано, но как сразу не смогла встать на ноги, так и по сей день приходилось мириться с болезнью. А ведь как хотелось бы в церковь сходить, или к родственникам в деревню съездить, или хотя бы до лавочки у подъезда добраться. Пять минут побыть на вольном воздухе. Больше и не надо – чего зря людям глаза мозолить. Но и минутки она не была на улице за четыре года. Только и знала, что творится там, через своё зеркало.
Улочка у них тихая, без магазинов, и за все эти годы Васильевна изучила всех прохожих, потому что все они жили в одном с нею доме. Когда-то она знала всех жильцов по именам, потому что вместе с ними работала в одном вагонном депо, но потом ровесники подобрались, а молодых разве упомнишь... Зато знала, кто пойдёт, когда, с кем – весь тротуар как на ладони. И не беда, что всё виделось отрывочно, не до конца, но и это занятие отвлекало от тяжёлых мыслей, от сознания своей беспомощности и, чего скрывать, ненужности. Как она устала от этого! И дочь, конечно, устала. Хотя ничего не говорит, но по ней видно, что страдает. Даже исхудала в последнее время, особенно когда поменяла работу, чтобы побольше с матерью находиться, потому что на мужа надежда плохая, а о сыне и говорить нечего. Двенадцать лет. Только и помощи от него – принести бабушке попить, когда никого нет. Поэтому, что ни говори, пользы теперь от Васильевны никакой – сплошная морока. Это только здоровая да сильная всем была нужна, даже старшим сыновьям до последнего дня помогала. А сейчас редко когда придут: и один, и второй. Хотя бы забрали к себе на месячишко – дали сестре отдохнуть, но нет – не заикнутся – жён берегут. Те, когда в гости приедут, внимательные, конечно, – чего зря говорить, – но ведь нетрудно побыть внимательной час, другой. Вот попробуй-ка день за днём! Может, поэтому дочь и ремонт затеяла, чтобы хоть как-то сменить обстановку. Правда, Васильевну это всё равно обижало. «Ремонт, значит, им дороже. Спешат куда-то? Вот померла бы – тогда и делали, что хотели», – думала она, поневоле обижаясь на всех. Дочь и прежде заводила разговор о ремонте, но всё равно известие о нём застало Васильевну врасплох. 
Прощай, дорогая Манюня!
«Людям всегда чего-нибудь не хватает, – иногда философски думал электрик Иван Амелин. – Голодным – хлеба, богатым – денег...» Самому же Амелину, о котором говорили, что Бог специально наградил его ростом, чтобы лазить по столбам, – не хватало любви. Влюблён Иван был только раз, в собственную жену, но из-за давности почти не помнил сладких переживаний юности, поэтому хотелось новизны впечатлений, и он готов был изменить своей костлявой Манюне, особенно когда она обзывала мямлей.
Но изменить просто так – неинтересно. Вот если бы влюбиться по-настоящему, как когда-то влюбился в Манюню, которой за всю совместную жизнь ни разу не изменил, – тогда другое дело. А как влюбишься, если она всюду таскает за собой, даже отпуск проводят у тёщи. В последние годы, когда дочь привела иногороднего мужа, стали мотаться к тёще и на выходные, – благо жила она в Подмосковье, потому что в двухкомнатной квартире с рождением внучки не вот-то разгуляешься. А у тёщи-то как хорошо: лес, озеро и до станции рукой подать.   
Правда, в прошлом году всё изменилось, когда рядом с тещей обосновалась переселенка из Латвии. Она была помоложе Манюни, поэтому та не спускала с переселенки глаз: ведь жила она одна, отправив сына в институт, а работать устроилась в поселковую парикмахерскую. Манюня, как узнала об этом, сразу заявила Ивану, чтобы его нога более не ступала в тот «гадюшник», хотя прежде муж всегда стригся в посёлке, где наполовину дешевле, чем в Москве. Он обещал не ходить, но однажды, когда приехал без жены, все-таки зашёл, решив
сэкономить на пиво.  
Всё остальное случилось совершенно случайно... 
Хожалка
Непросто бывает не только обездоленным людям, но и тем, кто оказывается рядом с ними. Что это так, Вера Чумакова давно поняла: восьмой год работает в социальной службе. За это время она избегалась, исхудала, стала резкой, научилась ехидничать, особенно когда кто-то нелестно отзывался о её работе. «Кто ты есть,
чтобы обсуждать мои дела?!» – спрашивала она у любопытствующего и так прожигала из-под рыжей чёлки раскосыми глазами, что у любого человека сразу пропадала охота к новым вопросам. Или припустится бежать, а куда, зачем – неизвестно. Идёт-идёт и вдруг, как сгальная, – помчалась. За это её и звали Вера
Чума.  
 Все эти годы Вера закупала продукты для подопечных, если надо, убиралась у них, и со всеми находила общий язык. Лишь однажды получился конфликт, когда одинокий старичок подарил шоколадку. Подношения запрещено принимать, она никогда и не брала ни у кого подарков, а в тот раз слабину дала, да и как отказать ради Христа. Принесла Вера шоколадку домой, а отломить и дольки не смогла – стала бы поперёк горла. Отдала шоколадку соседскому мальчишке, а в следующий раз отказалась от нового подношения. Дедуля же нажаловался в управление соцзащиты: мол, шоколадок нынешним хожалкам мало, они ждут конвертик с
деньгами… Веру хотели уволить, а она и не сопротивлялась: «Увольняйте, тужить не буду. Я тоже человек, а не тряпка тёрханая, чтобы об меня ноги вытирали!» Но её не уволили – заступились другие подопечные. В их числе оказалась Аня Федоткина. Вера и ранее к ней испытывала симпатию, но после того случая она стала ей, как родная сестра, которой у Веры не было.
У них и судьбы схожие, построены на несчастье, потому что обе рано остались без родителей. И если Аня – инвалид с детства, то Вера внешне вполне здорова, но в душу лучше не заглядывать. Изранена она у неё, пугливая, постоянно плачущая – даже Ане не понять. Только общая заноза – отсутствие детей – уравнивает их. И если Вера давно смирилась со своей долей, то Аня пока в боевом настроении. Она даже журит хожалку, когда та совсем раскисает. Особенно осмелела, побывав на нескольких репетициях в студии реабилитационного центра, готовясь к концерту. Сперва-то Аня и слышать не хотела о выступлении. Тем более что и священник Лука отговаривал; он частенько приходил к Ане в праздники с молитвой и подарками и весьма одобрительно отзывался о её увлечении вышиванием, считая, что это самое подходящее занятие. Хотя пальцы у Ани не особенно ловкие, зато хватает упорства. Сперва она вышивала салфетки, платки, а потом льняное платье украсила цветными узорами с использованием полутонов, расписала платье красными вензелями и диковинными изумрудными птицами. Да так выразительно получилось, что платье возили на областную выставку народного творчества, где её работа заняла первое место. А в последний день выставки платье даже продали. С Аниного согласия, конечно. Когда привезли кругленькую сумму, Аня позвонила Вере и расплакалась, потому что это был её первый в жизни заработок, и она не знала, что с ним делать.