Проза | Анатолий Константинович Ехалов
Анатолий Константинович Ехалов
Анатолий Константинович Ехалов – заслуженный работник культуры Российской Федерации, писатель, режиссёр документального кино, действительный член Петровской академии наук и искусств, член Союза писателей России.
Родился 28 марта 1951 года в деревне Новинка Ярославской области Первомайского района в семье учителя. Окончил Ленинградский госуниверситет, факультет журналистики. Автор шестнадцати книг прозы и публицистики, большого количества сценариев для документального кино, автор и постановщик народных праздников, кинорежиссёр.
Лауреат многочисленных премий и фестивалей в области литературы и кино: имени Валентина Овечкина, имени Николая Лескова, имени Владимира Гиляровского, «Золотой витязь», Национальной премии «Ника», «Золотой бубен», Государственной премии по Вологодской области за цикл передач «С Ехаловым по Вологодчине».
Автор и режиссёр более 150 телевизионных фильмов о Вологодчине и её самобытных, талантливых жителях. Более полусотни фильмов Анатолия Ехалова демонстрировались начиная с 1999 года на каналах Центрального телевидения.    Подробнее...
Анатолий Ехалов о себе
Вырос я в деревне Потеряево при слиянии большой реки  Шексны, малых Имаи и Судьбицы. В деревню вела разбитая дорога, всего-то в десять километров, но по-настоящему проезжей становилась она только в декабре, к февралю она была переметена снегами и вьюгами настолько, что даже гусеничный трактор не всегда  пробивался в Потеряево.
Далее дороги не было. Был лес, сосновый бор, болота на десятки километров…
Бабка Марья Мосяева, у которой  мы жили на квартире (в то время редко у какого учителя был свой дом), ходила на Усье торговать  сметаной, брусникой. Два деревянных ведёрка на коромысле на одном плече, на другом  сапоги.  Сама шла босиком. Однажды моя мать привезла ей в подарок из Ленинграда  шерстяные рейтузы.
– Зачем это? – спросила Марья в недоумении.
– Эти штаны надо одевать под юбку, когда на улице морозно.
– Ну, вот ещё… Перестеть-то…
Вечерами у Марьи были беседы. Сумерничать к ней приходили  старики из Широшного, Шапошного краёв, из Замостья и Притыкина. Старики из Подгорья, Новой деревни и  Старой деревни  сидели у печника Ефремова…
Как эти люди, родившиеся в 19 веке, владели устным рассказом! Какие образы, какая гармония, какое чувство меры и ритма…
ПИСЬМО
Дошла гиря до полу
Виктор Фёдорович! Хотелось бы рассказать немного о своём клубе «Вологодская деревня»
Пословица «Рыба гниёт с головы» – оправдание хвоста…

 
Что ещё должно случиться, чтобы мы поняли всю пагубность нынешнего своего существования, по сути, паразитирования вокруг газовой трубы. Кого винить: начальство или себя в том, что только за последние три года из 113 тысяч голов дойного стада на Вологодчине осталось всего 51 тысяча...
– Государству, имеющему такие заливные луга, – говорил организатор маслоделия  Николай Верещагин, – не нужны золотые прииски.
А мы живём по другим заповедям: – Государству, имеющему нефтегазовые месторождения, – не нужны заливные луга...
Похоже, что в дискуссию «Вернутся ли люди на землю» самый убедительный аргумент внесла Америка, заявив о санкциях против России. Ввозимое из-за бугра продовольствие – тот самый чужой каравай, на который мы подсели давно. Теперь остался один вопрос: успеть бы вернуться... Как говорится, «дошла гиря до полу…»
Надо признаться, что город далеко не лучшее место для жизни. Наука говорит, что оторванное от природы, от земли, городское население стремительно вырождается, что в организмах горожан уже на клеточном уровне происходят опасные мутации, не говоря о социальных и психологических проблемах.
Прежде всего, горожанин страдает от некачественного продовольствия, которое вынужден покупать в супермаркетах, которые все больше напоминают гигантские лохотроны.
По данным ученых Новосибирской «ЭКО-Новы» 90 процентов продуктов, покупаемых в наших магазинах опасны для здоровья и жизни.
Но вот на прошлой неделе мои знакомые фермеры, выращивающие свиней, вынуждены были сжечь за деревней более тонны прекрасного качества свиного сала.
Не могли продать. Вернее, им не дали контролирующие органы, которые, видимо, защищают интересы крупных производителей. Сдавать на мясокомбинаты себе дороже, даже транспортные расходы не оправдаются. Мясокомбинат не дает фермерам более тридцати рублей за килограмм самого отличного качества свинины. Наверное, австралийская кенгурятина выгоднее для производства колбас. А самим мелким фермерам, обложенным всевозможными запретами и условиями, поборами, переработку не потянуть.
Просто посоленное сало уже считается переработкой, разрезанное на кусочки – переработка, не дай Бог, копченое в домашних условиях – запрет. Запрет на запрете… Даже на улице торговать мясом нельзя. Мало ли какой микроб залетит. Так они заботятся о нашем с вами здоровье, загоняя в супер-маркеты с молоком, которое месяцами не киснет, мясом, выращенном на стимуляторах роста и т.д. Таким образом, были уничтожены в наших деревнях коровы, молоко от которых отказывались принимать, свиньи, овцы… Перестали выращивать бычков, гусей, кур…  Теперь вот новый запрет на подворный забой скота в деревнях, который напрочь уничтожает возможность держать  в деревнях скот.
 
ЗАМЕТКИ
Вологодские мужики
Как поживает русская глубинка

Барин приехал
– Скажите, а где у вас Барин живёт? – спросили мы прохожую в деревне Куракино.
– Витька Барин? Да вон, дом двухэтажный.
Деревней Куракино заканчивается Вологодская область. Далее дороги, можно сказать, нет. Леса да клюквенные болота на десятки километров.
Семья Мишенцевых приехала в эти уже опустевшие края лет двадцать назад. Продали квартиру в Новосибирске. А на вырученные деньги купили они муфельные печи да полуразрушенную школу в Кирилловском районе Вологодской области, занялись в брошенной ферме возрождением гончарного промысла, привлекая к работе остатки местного населения. С тех пор и закрепилось за Виктором Мишенцевым новое имя Барин.
Как сегодня живёт современный барин в вологодской глубинке?
– У меня, как на корабле, всё по минутам расписано: двадцать минут на скотину. Засекай!
Накормил бычков, овец, стадо гусей, подоил коз, поглядел на время: уложился. Побежал растоплять печь, чтобы зажарить рождественского гуся. Нина тем временем строчила на швейной машинке: нужны были шторы для их деревенского ресторана и гостиницы на двадцать пять мест.
За эти годы в многоукладном хозяйстве Мишенцевых гончарный промысел занял главенствующее место и принёс деревне Куракино всероссийскую славу. У Мишенцевых есть уже несколько собственных магазинов. За куракинскими изразцами москвичи в очередь стоят.
Уже мастеров с десяток различных народных промыслов поселилось в округе. В окрестных деревнях теперь ни одного пустующего дома.
Уже в городе Кириллове мы спросили первую встречную женщину:
– Вы знаете Барина?
– Я у него работаю! У него уже человек пятьдесят работает.
– Нравится работа?
– Обижаться не приходится. Мы Нину Георгиевну уважаем, а Барина любим...
Будем жить!
На вологодских просёлках: заметки писателя

На святом источнике

Вечером 19 января в моей квартире раздался телефонный звонок. Незнакомый голос предлагал встретить Крещение на святом источнике Параскевы Пятницы в Сямженском районе. Мне сказали, что машина сопровождения – серая «вольво» – будет ждать меня под фонарём на центральной площади села. И я поехал, хотя на дворе уже начиналась ночь.
Через полтора часа я был в Сямже, серая «вольво» помигала мне фарами и сорвалась в ночь. Я помчался в снежной круговерти вслед за красными огнями иномарки по совершенно пустынному просёлку. По сторонам был то заснеженный лес, то мрачные поля, зарастающие кустарником, изредка попадали деревеньки с наглухо заколоченными окнами, без следов человеческой деятельности. И вновь пустынные леса, обезлюдевшие деревеньки…
Было такое ощущение, что жизнь навсегда оставила эти края.
Но вот через какое-то время проводники свернули на почти непромятый просёлок, показалась наполовину поваленная изгородь, тёмные дома…
Какой-то человек на обочине, в фуфайке и валенках, остановил меня взмахом руки, сел в машину и под его руководством мы стали спускаться по заснеженной дороге куда-то вниз. Спуск был так долог, что мне показалось: мы спускаемся в преисподнюю. Мы вышли из машины в кромешной темноте. Было невероятно тихо. Я услышал хруст: это лошадь хрустела сеном. Невидимый возница сказал, что привёз баб, и что они сидят сейчас в часовне, дожидаясь полуночи.
Я нащупал стены часовни, по стене добрался до двери. В часовне горела свеча, и несколько женщин смиренно сидели на скамье, держа в руках тарки по святую воду. Было без пяти минут двенадцать. И я с печалью подумал, что когда-то давно сюда шли массы народа, чтобы причаститься крещенской водой Параскевы Пятницы. А на сегодня здесь только я, эти бабы да мои незнакомые проводники...
СБОРНИК
Легенды, предания и мифы Русского Севера
ЧАРОНДАК – ПАСТУХ БЕЛУЖИЙ

Кто из вас слышал что-нибудь про  водного духа Чарондака?  
Про того, который  жил сначала  в глухом  озере Чарондском, на берегу которого стоял город Чаронда, самый загадочный город в мире.
Скажу только, что по городу этому никогда ни одно колесо не проезжало. Жили в этом городе рыбаки,  плавали во все концы на лодках, а зимой на санях ездили… А Чарондак  в озере за пастуха был: русалок пас.
Но вот   наступило время, и  огромное  озеро   обмелело, стало  тиной да травой  зарастать, люди из города разбрелись, русалки в леса подались,  и Чарондак ушёл,   в озеро Белое перебрался.
Подрядился он в  пастухи, белых коров в озере пасти.  Ему без  свежей проточной  воды, как и без дела – не жизнь…
Жил  Чарондак  в последние годы в  водном бучиле у плотины старой Маринки. Бывало, поднимется со дна, распустит свою зелёную бороду по течению и нежится на солнце.
Редко, кто его видел по земле  шагающим. Только  иногда зимой придут бабы на прорубь,   а вокруг  неё  следы  огромные лапчатые… Ясно: Чарондак выходил, весну выглядывал.
В озере  белуги зимовали да в малых реках весной нерестились, а потом   уходили  они  в Волгу,  а уж из неё в Каспий. Там  рыбьи стаи несметные, а белуге много надо  пропитания… И то верно, размерами иная белуга с  большую лодку, а то и с пароход…

РАССКАЗЫ
Бабка на горошине
Быльё

– Толька! Приехал? Ночевать-то ко мне приходи!   
Каждый раз, как только я приезжаю в деревню, встречает меня ещё на краю её бабка Саня по прозванию Горошина. Маленькая, изработанная донельзя, руки у неё от трудов многолетних ниже колен висят. Но единственный глаз, уцелевший на лесоповале, глядит бодро и даже задиристо.
– Толька! – Ещё издали кричит она, завидев меня. – Ты погляди-ко на Яшеньку-то моего.
– Козлик-то у меня, Яшенька, кронюшка самолучший.  Выходка у него чисто генеральская. Ему бы не козлом родиться, так давно бы уже на каком-то большом правлении был. Ведь из ума сложен Яшенька-то у меня. Только не говорит.
Рядом с бабкой семенит маленький козлик, у которого уже начинают пробиваться нахальные рожки.
– Вот ты послушай, чего я скажу. У меня крыша пылко течёт.  Я и пошла к Борису Васильевичу, думала укропает мне крышу-то. И Яшенька со мной, как ординарец.
А Борис Васильевич руками замахал:
– Некогда мне, – говорит. – Сенокос на дворе.
Да и вышел по какой-то нужде на калидор.
А Яшенька-то, кронюшка-то мой, выскочил Борису Васильевичу на столик, и слышу, уж боркает чего-то там. Боркает. Да и написал Борису Васильевичу в картуз.  Вот какой озорник. Написал да и спрыгнул.
А Борис-от Васильевич заходит, одевает картузик и говорит.
– Всяко и у меня крыша течёт. Вот полезу чинить, дак заодно и тебе укропаю…
Так вот ты Только и посуди сам: какой у меня Яшенька, смышленой. Ему бы не козлом родиться. Давно бы уж в депутатах ходил.  Вишь, вишь, как ногу кладёт,  выходка-то, что у губернатора хорошего.

…Вообще-то бабка Саня Горошина была самой обыкновенной одинокой старушкой, каких у нас на Севере, слава Богу, пока ещё, что волнушек по березнякам.
Ночь светла
Бабка  Саня Титова, прозываемая в деревне  Горошиной,    в длинном до колен пиджаке,  красных шароварах, заправленных в большущие  резиновые сапоги, держась за стожар, уминала в недомётанном стогу сено.   Стоговала  она одна с помощью приставной лестницы, поэтому, увидев Мишку Новосёлова, вышедшего с топором из леса, обрадовалась.
– Ну-ко, ты, Мишка, окидай мне сюды две остатние копёшки, – сказала она воодушевляясь.
Мишка не стал возражать. Играючи молодой силой, он в два приёма перекидал наверх  сено, и бабка  быстро завершила стог.
– Ну, ты и стриптизёрша, бабка Саня! – одобрительно сказал Мишка.
Но бабка  не отреагировала.
Почти сразу же тёмная туча накрыла пожню, и на землю обрушился весёлый летний ливень с далёкими раскатами грома.
– Ой, Мишка, вот спасибо тебе, а то  не успеть бы. Сгноила бы сено,– радовалась бабка Саня, увлекая Мишку в шалаш, устроенный под старой разлапистой ёлкой.
В шалаше  было сухо, пахло сеном и еловой смолой. Здесь бабка Саня отдыхала от трудов  и  залоговала. На  охапке сена лежала  белая наволочка, из которой Санька-Горошина извлекла две присолённые скипы  хлеба и остатчик водки в заткнутой газетой «Красный Север» бутылке.

По дрова
Вслед за осенью скучной, мокропогодной, на лихих метелях да вьюгах прикатила в деревню Конец белоснежная красавица зима.
Андрюха Кукуй с Иваном Деяновым да Лёхой Культиватором подрядились ехать по дрова Раиске с Того Угора, прозываемой в деревне Матросихой, прозванной потому так, что в молодые годы с ней погулял с месяц заезжий матрос да и уехал без вести.
Глаза у Матросихи разные были, один – чёрный, другой – зелёный. Наверное, зелёный и был дурным. А может быть, и чёрный. Только многие замечали, что если Матросиха недобро взглянет на тебя, жди какой-нибудь напасти.
С Матросихой срядились, а чтоб в лесу не замерзнуть, бутылку задатку выпили. Матросиха поупрямилась было, а дала. Правда, сказала, мол, смотрите, по дрова езжаите, и нехорошо так взглянула.
Тронулись лесовики в путь. Ещё деревней едут, Андрей Лёху в бок толкает:
– Стой! Пойдём, – говорит, – к моей бабе. Скажем, что не Раиске Матросихе за дровами поехали, а нам. У ней в заначке есть, выставит.
Пошли к Андрею. И впрямь баба обрадовалась, бутылкой о стол стукнула.
Выпили, крякнули, пошли трактор заводить. А Ваня Деянов и говорит:
– А что, мужики, у меня тоже дрова не вывезены. Не мешало бы и мою бабу расколоть на белоголовую.
Сказано – сделано. Пришлось заезжать ещё к Ваниной бабе, чтобы норму добрать.
Тоже дров посулили.

МИНИАТЮРЫ
От сердечной слабости. Старая шинель. Кому и гусь товарищ... Соловьи поют. Здравствуй, Наталья Петровна! Не по сердцу
Еду деревенским просёлком. Навстречу Парасковья Петровна летит на полных парах.
Ей уж под девяносто.
– Куда летала-то? – Спрашиваю.
– Фершал повестку прислала на уколы от сердешной слабости. Вот и бегала.
– Так давай я тебя до дому довезу..
– Пустое, – отвечает. – Залезать да вылезать доле.
А деревня от медпункта в одну только сторону семь километров.