Русская поэзия | Галина Климова

Галина Климова

 
 
КЛИМОВА Галина Даниелевна родилась в Москве в 1947 г. – поэтесса, прозаик, переводчик. В 1972 окончила географо-биологический факультет МГПИ им. В.И. Ленина и в 1990 г. Литинститут (семинар Евг. Винокурова).
Первая публикация стихов в районной газете «Знамя коммунизма» (1965). Книги стихов: «До востребования» (1994), «Прямая речь» (1998), «Почерк воздуха» (2002), «Север-Юг» (2005), «В своём роде» (2013) и др. Книги прозы – «Юрская глина» (2013), «Театр семейных действий» (2017). Составитель антологий московской женской поэзии «Московская Муза. 1799-1997»; «Московская Муза. XVII-XXI»; русско-болгарской антологии «Из жизни райского сада».
Лауреат нескольких литературных премий. Председатель и член жюри международных фестивалей – Волошинского фестиваля в Коктебеле, «Кубок мира по русской поэзии», «Чемпионат мира по русской поэзии» в Риге. Секретарь Союза писателей Москвы. C 2006 заведует отделом поэзии журнала «Дружба народов».
Живёт в Москве
 

  Блаженная Ксения Петербуржская
"На босу ногу, натощак, в сорочке..."
"Молитесь в утреннем саду..."
Лев Толстой в Оптиной
К Петру и Павлу
 

БЛАЖЕННАЯ КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРЖСКАЯ

Радуйся, имени своего отрекшаяся,
себя же умершей именовавшая.
Радуйся, в юродстве имя мужа
твоего Андрея принявшая.
Радуйся, именем мужеским назвавшись,
немощи женской отрешившаяся.

Из акафиста св. блаженной Ксении Петербуржской

Строчу ей записочку: по-мо-ги!
А с боку печатными:
«КСЕНИЯ, ЖЕНО,
БЫЛА ЛИ ХОТЬ СЧАСТЛИВА? НЕ СОЛГИ!»
Она мне: И днесь, и присно
блаженна!
Зелёная юбка, красная кофта,
отречься от имени жутко и просто,
вроде бы Ксенья во мне померла:
я – Андрей Феодорович!
Божьи дела.
Зелёная кофта, красная юбка,
а сердце шатко, на слёзы падко,
в мужнином платье иная повадка:
…и сам я – певчий из здешних мест,
Андрей Феодорыч…
А вдовий крест –
не подвиг, не пытка, не однопутка,
лишиться мужа страшней, чем рассудка,
и мнимым безумием тихо сиять,
синичкина песенка мне – благодать.
Впору картуз, башмаки на берёсте,
мне б погостить у тебя на погосте,
тут на Васильевском, где весела
чернорабочей сновала пчела.
Вверх по лесам на себе кирпичи
с молитвой носила, с поклоном клала,
новую церковь растила в ночи,
спала по сугробам, не на печи,
любовь как милостыню раздала…
О, Петербург, Петроград, Ленинград,
ты Ксении – кто?
Не супруг и не брат.
Синей жилой в гранитах тужила Нева,
и Ксения, Ксюша твоя жива!




* * *

На босу ногу, натощак, в сорочке,
как только пришлый день раскинет сеть,
читаю с пальцем, силюсь петь
псалмы и тропари.
Я к Божьей Матери напрашиваюсь в дочки
с домашней живностью, со всей своей семьёй,
с потомками борцов за справедливость,
юристами, врачами…
Сделай милость,
прими ты, гордых нас, как травостой,
как тот полынный жухлый из пустыни
и тот – стеной степной – из ковыля.
О, Мати Дево,
всех, кто без руля
и без царя, пригрей отныне.
Такие завернули холода,
что воробьи скукожились на ветке.
На подоконнике крещенская вода,
«Бон Аква», если верить этикетке.




* * *

Молитесь в утреннем саду,
чтоб сад не занемог.
Псалмы читайте на ходу
споткнувшихся дорог.
Кто одичал или продрог
и сам себе не по нутру,
молитесь на ветру.
Через две тыщи грешных лет
вам отзовётся Назарет,
преуспевающий на вид.
Возможно, звёздный Вифлеем
в решении земных проблем
при жизни вас усыновит.
Иерусалим благословит.




ЛЕВ ТОЛСТОЙ В ОПТИНОЙ

Жиздра…
Жизнь, здравствуй!
Ты по течению мне – сестра,
я против течения – брат твой.
В слезах и с одышкой трижды кругом
скит обойдя, как отеческий дом,
он застонал, когда все уснули,
расхристанный, на раскладном стуле
пред вратами Оптиной:
Куда деваться с душой собственной,
с душераздирающим телом?
Жить не по силам… Услышь, Господь,
во тьме этой, хваткой и оголтелой,
отныло сердце, одеревенела плоть
и пальцы уже не сложить в щепоть,
пальцы мои окаянные…
Выйдите, старцы, на вопль мой и крик,
тут я – бессмертный и беглый старик,
проклятый вами, ищу покаяния…
пока нараспах Святые врата,
воронья не застит мне свет чернота,
и если б призрел и пригрел меня Бог,
я преступил бы порог…

Старцы в молитве стояли ночь.
Смирился, раскаялся или прочь
в муках уйдёт навсегда?
В Жиздре застыла в ту ночь вода.

Он шёл и не видел своих дорог –
по самые брови шапка,
палка опорой, – угрюмо и шатко
шёл собственной веры пророк.




К ПЕТРУ И ПАВЛУ

До станции Фрязево ну никак не доеду
ни на «гецике» борзом, ни на электричке,
хотя надо бы успеть – не для переклички –
к золотым Петру и Павлу
в среду на беседу,
на пороге для подмоги свой настроить глас,
непредвзятого трепеща ответа:
вы за что убавили светлый час
скоромимошедшего лета?
Пётр и Павел –
ни попрека, ни тебе нотации, –
вмиг признали пионерку, что рыдала
и, о маминой молясь диссертации,
Богоматерь в уста целовала.
И на Пасху, не забуду, –
поп, взмахнув кадилом,
попалил мои ресницы-брови-волоса,
точно причастил огнеём,
а спасали миром
да ведром воды святой, – чем не чудеса!
И жива ль ещё могилка в этой местности
Пославской Елизаветы…
У кого б узнать,
не подлеском ли шумит моя крёстная мать,
учительница русской словесности?