Русская поэзия | Юрий Панкратов

ОСЕНЬ

Небо стало очень
синим. С длинным криком
проплывала осень
журавлиным клином.

Целовались губы
с белым караваем.
Пролетали гуси
серым караваном.

Опускались вечером
на резные крыльца,
распускали веером
голубые крылья.

Разводили перьями
в стороны с разбега.
Улетали первыми
в сторону рассвета.

А под синей радугой
в лепете метели
над забытой Ладогой
лебеди летели.

Проплывали стаями,
становились снегом,
расплываясь, таяли
и сливались с небом.

ТАЁЖНЫЙ ПРАЗДНИК

Поют не в лад улыбчивые губы,
разморенные ласковым теплом.
В бараке за торжественным столом
вразвалку восседают лесорубы.

Серёжки лука стынут на грибах,
смеётся водка звонко и капризно.
Седым ледком задетая капуста
с весёлым хрустом стонет на зубах.

В живой печи, заполненной огнём,
из самопала ахает полено!
И смелый снег, деревьям по колено,
колеблет хвою кедра за окном.

На скулы повелителей лесов
косит глазами крупными морошка.
Пылает нельма пряно и морозно.
И гул стоит от пьяных голосов.

Но вот уже с ладони на ладонь
пошла скакать горячая картошка.
И брызнула на тысячу ладов
сибирская разбойная гармошка!

Гей, Русь моя! Наверно, только ты
способна средь летящих каруселью
седых снегов, средь звёздной темноты
на это бесшабашное веселье!

Взмывала песня из полночных недр –
разгульная, лесная, удалая…
А под окном ходил вприсядку кедр,
ушанкой снега оземь ударяя!

ВЕСНОЙ

Очнись, моё сердце,
ответь,
о чём ты задумалось
грустно?
И сердце, как бурый медведь,
во мне просыпается грузно.
Зовёт меня
в вешние гулы,
в раздолье, в прохладу лесную,
сквозь рощицу
наискосок…
Как чистые девичьи губы,
как ласковый вкус поцелуя,
прозрачен берёзовый сок.
О, звонкое чувство России,
кристальное, словно родник!
О, свежесть рассвета –
росинка,
упавшая за воротник!
И хочется с места
сорваться,
в карьер,
без царя в голове,
кентавром,
кочевным сарматом
скакать по апрельской траве;
как месяц,
над степью повиснуть
и, хрупкую полночь громя,
разбойничьим посвистом свистнуть,
пройтись,
каблуками гремя.
И хочется кланяться чуркам,
о лёд
топорищем звеня…
Как больно,
как сладко
и чутко
высоким языческим чувством
весна одаряет меня!

* * *

Всей своей громадой многоликой
дремлет в разорении она –
страшная судьбой мечты великой,
страстная и странная страна.

Улетают звёздные сцепленья
за моря, леса и скользкий луг,
словно неслучайные скопленья
журавлей, стремящихся на юг.

Мы внутри немереной орбиты,
меж галактик звёздного пути
и пустынь, что вечностью обриты…
Только дух не смертен во плоти.

Всё уйдёт – и доброе, и злое,
есть конец тщете и красоте.
Разве что останется святое
слово, словно солнце в высоте.

Долго ль станет чуда ждать Россия?
По каким пророчествам сочту
день, когда сойдёт с небес мессия,
чтоб вернуть ей веру и мечту…

* * *

Умолкни, марша гулкий геликон.
Да будет так: от младости до вздоха
последнего, не ставя честь на кон,
мне жизнь прожить неброско, без подвоха,
как русскому пристало испокон.

Влюбленным в солнце песня не помеха.
Я к вам приду – грядущим дням поклон! –
послом твоим, прошедшая эпоха,
что пронесла шипы чертополоха
на доблестных полотнищах знамен.

Врагам отчизны здесь жилось неплохо.
Ворье на пир сползлось со всех сторон,
и хохот их стал вздохом похорон,
а главным кормчим он, старик Харон,
за перевоз оболов побироха.

Я к вам явлюсь без чаянья успеха,
как просто зазвонивший телефон
в квартире, где бессменна суматоха,
что с вестью подоспевший почтальон,
как гость с дарами…