Русская поэзия | Юрий Казарин

Юрий Казарин

 
 
КАЗАРИН Юрий Викторович. Родился в 1955 году в Свердловске. Поэт, филолог-лингвист. Работал фрезеровщиком на УЗТМ. Окончил филологический факультет Уральского государственного университета имени А.М. Горького. Преподавал на кафедре современного русского языка Уральского университета, преподавал русский язык в университете штата Керала, Индия. Профессор кафедры современного русского языка Уральского университета. Автор более 100 научных трудов, посвящённых исследованию художественной речи, постоянный сотрудник авторского коллектива по созданию фундаментальных толковых словарей русского языка. Доктор филологических наук. Автор стихотворных сборников: «Погода» (1991), «После потопа» (1994), «Пятая книга» (1996), «Поле зрения» (1995), «Побег» (2002), «Против стрелки часовой» (2005) и других. Лауреат литературных премий: журнала «Юность», журнала «Урал», премии имени П.П. Бажова. Живёт в Екатеринбурге.
 

  "Когда с фонариком рыбачишь..."
"Крошка птичка, крошка хлеба..."
"Опускаются с неба на плечи..."
"В немеблированном бараке..."
"Кто мне веки горькие поднимет..."
"Ты откуда, сигаретный..."
"Какой ночлег под музыку ведра!.."
 

* * *

Когда с фонариком рыбачишь,
ты как светило что-то значишь
и пирамиду глубины
ведёшь вершиной от волны.
В ней рыбы долгие летают,
сухое золото глотают,
текущее из фонаря
в глухие норы октября.
Твердишь: Державин, Данте, Дратва,
а на мостках сидит ондатра
и, задержав глубокий вдох,
молчит и спрашивает: Бог?
А ты фонариком посветишь
куда-то вверх – и не ответишь.
Вздохнёшь – и ангельскую дрожь
в разбитом сердце унесёшь.





    * * *

Крошка птичка, крошка хлеба,
пальчик пепла в бороде.
Водомер царапнет небо,
отражённое в воде.
И, большое, содрогнётся,
разольётся серебро –
из высокого колодца
богом полное ведро…

Расплескалось, отгремело,
и осокой рвёт виски,
и целует водомера
в невесомые коньки.





* * *

Е.


Опускаются с неба на плечи
твои руки – всё реже и легче,
в белых варежках. Это не снег.
Среди птиц я один – человек.
Это снег: высоко и далече
часть тебя – мои белые речи,
это в Каменке топятся печи
и под снегом стоит человек…
 

И под снегом стоит человек.





* * *

 
В немеблированном бараке,
как сон во сне, ты снишься мне.
И слышно, как молчат собаки
и Бога слушают во сне.
И матерятся лесорубы,
и плачет в чайнике вода.
Зато звезда целует в губы,
когда такие холода.




  * * *

 
Кто мне веки горькие поднимет,
разлепив разлуки мёртвый мёд…
Дождь тебя, как дерево, обнимет,
ознобит, осиной назовёт.
Мёртвый дрозд – откуда он, откуда
утром, ниже неба, на крыльце…
Сколько в нём и ужаса, и чуда.
Сколько смерти в этом мертвеце.
Всю забрал, большую, на рассвете.
И теперь в округе благодать.

У, какая горечь в сигарете,
то есть в жизни, я хотел сказать.





* * *   

Ты откуда, сигаретный,
коли губы на замок,
мимолётный, неконкретный,
умирающий дымок?
Только ангел в чистом поле
жадно курит разве что
от чужой сердечной боли
в голубой рукав пальто...




   * * *

Какой ночлег под музыку ведра!
Кругом роса от завтрашнего зноя.
И небо вылетает от костра –
игрушечное, звёздное, ночное...

И спит дитя, а утром был мужик.
И девочка с седыми волосами.
И вдоль течения бегает кулик
с заплаканными детскими глазами.