Русская поэзия | Евгений Храмов

Евгений Храмов

 
 
ХРАМОВ Евгений Львович (1932–2001) родился в Москве. Окончил юридический факультет Московского университета. Работал криминалистом, около года провёл в геологической экспедиции, после чего ушёл в литературу. Работал в редакциях различных журналов; последнее место работы – заведующий отделом поэзии журнала «Новый мир». Первая книга «Проспекты и просёлки» вышла в 1963. За ней последовали сборники: «Ощущение цвета» (1963), «Любимые люди» (1968), «Осеннее равноденствие» (1973), «Городская жизнь» (1983), «Стихотворения. 1956–1986» (1987) и другие. Переводил стихи и прозу с языков народов СССР, а также с английского, немецкого, французского, польского. Жил в Москве.
 

  Бабы
Родина
Женихи моей сестры
 

БАБЫ

-

Той деревни за Красновидовом

было горя как следует выдано:

не вернулся никто с войны.

И Ефремовы, и Королёвы

только вдовы,

                        вдовы 

                                   и вдовы,

ни мужья не пришли,

ни сыны.

Председатель колхоза – баба.

Счетоводом колхоза – баба.

Лошадей запрягает – баба.

На гармошке играет – баба!

Но работали, в общем, неслабо,

хорошо даже, можно сказать.

О другом я хотел написать:

как умели они веселиться,

озорницы и мастерицы,

песни петь и кадриль плясать.

-

До чего же у бабки Олёны

были все частушки солёны!

Вот опять через года

память та воскресла:

«Как была я молода!

Как была я резва...»

«Посади меня на трактор,

попрошу милого...»

Не пропустит тут редактор

дальше ни полслова.

«Вся осыпалась малина,

ничего на ветке нет!..»

-

Гармониста

звать Марина.

Гармонисту – сорок лет.

Ну, а как они горевали,

расскажу об этом едва ли.

В одиночку.

Глухо.

Темно.

Занавешенное окно.

Только можно представить это.

Как пустынны были рассветы,

как лежали бабы лежмя,

вспоминая, слёзы глотая,

как смотрели на них, не мигая,

с увеличенных фотографий

нестареющие мужья.

-

Той деревни нету давно.

Та деревня ушла на дно.

Голубая над ней вода.

Там теперь Можайское море.

Утопило ль оно их горе –

я не знаю.

Может быть, да.





РОДИНА 

Н. Старшинову

Шли женщины, 

                         и на плечах – лопаты:

окопы рыть под городом Москвой.

Страна

смотрела на меня с плаката,

седая,

с непокрытой головой.

Она звала меня глазами строгими,

сжав крепко губы, чтоб не закричать.

И мне казалось, что похожа Родина

на тётю Дашу из квартиры пять.

-

На тётю Дашу,

рядом с нами жившую,

двух сыновей на запад проводившую,

да, на неё, вдову красноармейскую,

усталую, 

                упрямую 

                                 и резкую.

-

А я хотел участвовать в десантах,

кричать в эфир: «Тюльпан»! Я «Резеда»!..»

Мне шёл тогда едва второй десяток,

меня на фронт не брали поезда.

И я смотрел с серьёзностью недетской

в её лицо с морщинками у губ

и лишь на двойки отвечал немецкий,

чтоб выразить презрение к врагу.

-

Она звала меня глазами строгими,

сжав губы крепко, чтоб не закричать.

И мне казалось, что похожа Родина

на тётю Дашу из квартиры пять.





ЖЕНИХИ МОЕЙ СЕСТРЫ

Женихов моей сестры
Разбомбило под Ростовом.
Пронеслись над ними с рёвом
Чёрно-белые кресты,
Пушки били у Днестра,
Кровью набухала Припять –
Оттого моя сестра
Не сумела замуж выйти.

Женихи моей сестры
В ночь уходят, день встречают.
Их московские дворы
На рассвете замечают.
Запечатаны уста,
Срублен тополь, срезан колос…
«В бой! За Родину! За Ста…»
пуля – и оборван голос.

Как погасшие костры –
Только пепел да уголья,
Женихи моей сестры
Из подполья, исподлобья
Молча смотрят сквозь туман.
Взмах руки. Крыло платочка.
«Дан приказ на запад…»

Дан!
Дан и выполнен, и точка.

1980