* * * 

порою, невзначай, мерещится мне, будто бы 

пейзажи Брейгеля висят на стенах 

разрушенных снарядами домов 

и слышно еле-еле эхо голосов 

тех сербов, что лет семь назад здесь полегли... 

-

и амбразура, сотворённая из книг 

то прозой, то стихом 

на ветерке тихонько шелестит... 

-

прости меня, родная Сербия, прости 

прости, что в той единственной атаке 

меня, контуженного, вынесли свои 

и в рукопашной не схватился я с хорватом 

прости меня, пойми и осуди 

-

я в неоплатном пред тобой долгу 

и даже в тесном дружеском кругу 

меня вдруг начинает так трясти 

что закипает кровь и разум мой мутнеет 

и, захлебнувшись памятью, шалею... 

но продолжаю всё бесцельно жить 

в Москве, в убогой злой глуши...

     * * * 

Сижу на кухне голым третий день, 

Смотрю, как небо полыхает кровью 

И как кругами ходит моя тень, 

И разговариваю лаем сам с собою... 

-

Всё кончено, возврата больше нет, 

Открыла рот земля и машет холодами, 

Косая наливает водку мне в стакан 

И тянет руку с ржавыми гвоздями... 

-

Убито всё, разорвана весна, 

Осталась лишь моя сплошная память, 

Да черти бродят в умывальнике стадами, 

Я осеняю бесполезным их крестом, 

Они мне машут куцыми хвостами... 

-

Слеза сорокаградусная Бога 

Всё так и не смогла преодолеть 

Щеку воспоминаний. Сея смерть, 

Хорваты возникали у порога. 

«Ratni zloиinci» – «красавцы» пятого 

Убийственного года... 

-

Тогда мы быстро отступали. 

И здесь сейчас, на кухне предо мной, 

Отрезанные головы бойцов 

Лежат на подоконнике рядами, 

Сверкая крупными крестьянскими зубами... 

-

Одна из них двенадцать лет назад 

На сербском мне Тарковского читала, 

А день спустя 

Под Книном Краины горячая земля 

Поэзию и кровь её в себя впитала...    

-

Из градусника выпиваю ртуть, 

Завалена квартира вся телами, 

Я брежу августом, мир бредит тополями. 

Я вспомню всех 

Когда 

Ни 

Будь.