* * *

Тузы из рук или обуза с плеч –

не то, не так… А вся-то недолга –

прочувствовать, проникнуться, просечь:

ты получил своё от пирога.

-

Не стоит городить да бередить,

что жизнь была,

пора благодарить и выходить

из-за стола.

 * * *

И всяк при своём (не своём), и все вместе похожи.

Короче – смердит.

Не боги горшки обжигают? – я помню, и всё же, и всё же:

немножко от Господа – не навредит.

И это не горние выси, не дальние дали,

не явочный дух –

нет, это всего лишь такие простые детали,

как совесть и слух.

 * * *

Я – рабсила. Ты – белая кость.

Ты жируешь. Я вою.

У меня пролетарская злость.

У тебя – остальное.

-

Остального – навалом. Ты – Крез.

Я – босота, рванина.

Не уйти от таких антитез,

но помимо

есть чего не скупить на корню

ни варягам, ни грекам:

я своё при себе сохраню,

ты сгноишь по сусекам.

  * * *

Мне давно всё едино – на дне, на плаву,

я давно безразличен к блажным и облыжным,

где-нибудь как-нибудь я свой век доживу

под всегдашним давлением верхним и нижним.

Поперечный устоям души капитал

не похерят уже ни капрал, ни священник.

Все достали меня и никто не достал

(мимо кассы палили, видать, мимо денег).

Вот и чудненько. Загодя зная итог,

ни о чём не прошу, ничего не мусолю.

Пара-тройка друзей да поклонниц пяток –

вот уже и читатель. Мне этого вволю.

Где-нибудь… что-нибудь… как-нибудь… как с куста…

Пусть здесь всё преходящее и проходное,

пусть давно всё едино, но совесть чиста

перед Господом Богом и речью родною.

 * * *

Когда твоей крестной муки срывают кран

и гонят тебя, как зверя, на твой распыл,

Пилат умывает руки: «Ты выбрал сам», –

как будто на деле верит, что выбор был.

А был тебе голос тайный, что выбор – грех

и что не дано иного. Пусть мир оглох,

есть только предначертанье и боль за всех,

покуда ты верен Слову и Слово – Бог.

* * *

Нынче тянет во хлам, как когда-то на подвиги.

Отслужив лабуде,

хорошо – красной рожей светить себе под ноги,

не споткнувшись нигде.

Хорошо, коли сыщется стёжка окольная,

чтобы лечь и не встать,

чтоб тебя ни одна сволота протокольная

не сумела достать,

чтобы больше ни встречного, ни поперечного,

ни непрошеных глаз…

Без того до краёв – реализма увечного,

без того – под завяз.

Вот и хватит, и побоку, пусть окаянное времечко

пролетает, пыля,

и опять кувыркается и задыхается Веничка

в Петушках у Кремля,

и напрасное небо, напрасно дарившее,

порастает быльём
в стороне от столицы с её нуворишами
и её шакальём.

        * * *

И душа моя выпросит неба кусок,

побираясь в развалинах сна

                          Геннадий Кононов

Не умея иметь, мы умеем терять,

обкорнавши цифирью тире.

Что ж теперь группу крови твоей примерять,

Забываясь в родном словаре

На чужом общаке, где никто не воскрес,

Распознав за незримой стеной

То, что плачем и причетом низких небес

Отдавалось кости теменной,

То, что тайно нашёптывал некто никто

В криминалом чреватой глуши,

Баскервильскими фарами поздних авто

Раздевая потёмки души

И развалины сна?

Финиш танцев навзрыд,

Сумасбродств и вершин на вершок

Не страшит: я и сам прежде времени сыт

И согласен испить посошок

За тебя, за себя, за спасительный кров,

За ответ на увечный вопрос

Станционных смотрителей утлых углов

В листопаде утраченных грёз. 

   * * *

Ночь проходит? – надеюсь, проходит, надеюсь, скорей,

чем проходит мой век и глухая вражда с этим веком.

Я очнусь на ходу под рассеянный свет фонарей

на Фонтанке, Обводном иль где-то, где не с кем и некем

заслониться от чувства, что век мой меня доконал

и уже не отпустит, не даст ни глотка кислорода.

Светофор. Переход – через улицу, через канал.

Воровская приглядка в чернильную, вязкую воду.

Пересвист упырей, собирающих с города дань.

И накаты охоты, которая пуще неволи.

И обширный вневременный мир. И Господняя длань

над бездомной душой на игле петропавловской боли.

Ночь, конечно, проходит, но прежде доводит до слёз,

и заводит в тупик, и вбивает в бетонную стену,

может, только за то, что ещё школяром, но всерьёз

из предложенных трёх выбрал третью –

СВОБОДНУЮ ТЕМУ.