Старой деревне
-
Отпахала своё, отжила,
Отлюбила, отпела в ночи…
Где, какие теперь купола
Над тобой обживают грачи?
-
Поле зыбкое вызревшей ржи
На четыре на все стороны́!
И ни деревца, ни межи,
Ни заброшенной бороны.
-
А какой здесь янтарный налив
С ветерком колотился в траву!
Ещё звук этот в памяти жив…
Где теперь преклонить ей главу?
-
А какой здесь накачивал мёд
Вислоусый белёсый Касьян!
Всё курил у тесовых ворот,
Плыл над ним васильковый туман.
-
И собаки брехали впотьмах,
Кто-то шёл по тропинке тишком…
Вечереющий воздух пропах
Тёплой пылью и молоком.
-
Овцы блеяли в катуках.
И корова на каждом дворе,
И мучица в сенях, в закромах,
И квасок аржаной по жаре…
-
Не понять мне, в каких ты грехах
Провинилась к той горькой поре:
-
Рослый город, как алчущий спрут,
Стал высасывать силы твои,
Молодой работящий твой люд
Отучая от сельской любви.
-
Сразу столько крестьянских колен
Зачеркнул, заманил просто так…
Вместо добрых родительских стен
Коммуналку всучил да барак!
-
Что теперь о былом говорить,
И кручиниться, и вздыхать!
Всё. Живая оборвана нить.
Страшно. Памятью разве связать?
-
Что осталось теперь? Постоять,
Прошептать еле слышно: «Прости…»,
Поклониться горячим хлебам
Да былинку полыни найти,
Поднести её к горьким губам…
МОЛИТВА
-
Призываю, молю на твоей горемычной равнине,
Вою волком в овраге, курлычу с небес журавлём –
Чтоб святое твоё, незабвенное, светлое имя
Устояло всегда перед всяким мечом и огнём!
-
Призываю, молю невесомою пылью дорожной,
И змеиным укусом, и ветром, и пёсьим хвостом.
Голубым васильком, и полынью, и полночью звёздной,
И слепящей грозой, и осиновым горьким листом!
-
И сыпучим песком, и волною блескучею зыбкой,
И седым валуном, и холодной искристой росой.
Нежным инеем, и материнскою кроткой улыбкой,
И краюхой ржаной, и суровой отцовской слезой.
-
Ни за злато и се́ребро, ни за какие коврижки
Не меняй никогда свой небесно светающий лик!
До последней, до той – галактической огненной – вспышки
Сохраняй, береги родниковый свой, вольный язык!
-
Пусть меняется всё под спокойно знобящей луною
И столетья идут неизбежной своей чередой –
Оставайся моей, оставайся навеки собою,
Неразгаданно горькой, единственной, самой родной!
* * *
Бимки нет уже пятое лето…
Был он преданным другом моим!
Не почуяла это – планета,
Как он чуял всё нюхом своим!
Как по всей мы Лосиноостровской
Помотались с ним вдоль-поперёк!
Каждый кустик он знал и пенёк,
Перед каждою ёлкой, берёзкой
Останавливаясь на чуток…
Карим взглядом своим, нежнейшим,
Он мне в самую душу смотрел.
По движеньям моим по малейшим
Распознать настроенье умел!
Ах, какими мы были родными:
Ведь глядел же, все годы и дни,
Беспокойно глазами своими –
Он в такие же точно – мои!
Ускользает какая-то тайна
От меня… На душе нелегко…
Он глядел так тревожно, печально, –
Знать, была она – и у него!
Знать, была, но иная – собачья…
Но родная, такая же, зрячья,
И кричу я религии всей:
Верю, знаю, – была, хоть убей!..