Русская поэзия | Анатолий Аврутин

Анатолий Аврутин

 
 
АВРУТИН Анатолий Юрьевич родился в 1948 году в Минске. В 1972 году окончил исторический факультет Белорусского университета. Поэт, переводчик, критик, публицист. Как поэт дебютировал в 1973 году. Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Публиковался во многих литературных журналах России и Белоруссии. Автор многочисленных сборников стихов, среди них: «Снегопад в июле» (1979), «Поворотный круг» (1983), «...От мира сего» (1991), «По другую сторону дыхания» (1998). Лауреат международной премии имени Симеона Полоцкого, присуждаемой за выдающийся вклад в развитие русской литературы за пределами России, премий имени А. Чехова, Н. Минского, «Русь единая», «Светить всегда», один из победителей 3-го Московского международного конкурса «Золотое перо – 2006». Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств. Живёт в Минске.
 

  Автодоровский переулок
Грушевка
"В «пятой графе», где о национальности..."
"Как тревожен пейзаж..."
"О, Родина, ты мой нательный крест..."
"Меня чуть что лекарством пичкая..."
"Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз..."
 

Автодоровский переулок

-

(Отрывок)

-

…Вон Толик Харламов,

                                  вон Пашка Сабило…

Куда вы? Куда? Как давно это было!

Гудел переулочек… Ставни скрипели.

Здесь плакали чаще,

                              чем сдавленно пели.

И ясень качался

                        над шиферной крышей,

Шуршали в подполье

                                голодные мыши.

А рядом, вся  будто из боли и стонов,

Больничка, где с трубочкой врач Спиридонов.

-

…Убился Валерка своим самопалом,

Чугунка заплакала – чёрным на алом.

Компостер

               на буром билетном жетоне

Как след от гвоздя

                            на Христовой ладони.

Но били в корыта весёлые струи,

И имя Господне не трогали всуе…

-

…Куда ж вы, куда вы,

                                и Толик, и Пашка?

Где ясень скрипучий?

                               Где я, замарашка?

Где дом мой?

                  Картаво проносят вороны

Сквозь бывший чердак

                          свой кортеж похоронный.

Неужто же век,

                      что так злобен и гулок,

Задул, как свечу,

                        мой родной переулок?

Здесь нынче чужие, кирпичные лица,

И солнце в корытах

                             давно не дробится.

Всё сплыло…

            Всё в Лету бесплотную сплыло –

И Толик Харламов…

                           И Пашка Сабило …





ГрушЕвка

-

Стирали на Грушевке бабы,

Подолы чуток подоткнув.

Водою осенней, озяблой

Смывали с одёжки войну.

-

Из грубой дощатой колонки,

Устроенной возле моста,

Прерывистой ниточкой тонкой

В корыта струилась вода.

-

От взглядов работу не пряча

И лишь проклиная её,

Стирали обноски ребячьи

Да мелкое что-то своё…

-

И, дружно глазами тоскуя,

Глядели сквозь влажную даль

На ту, что рубаху мужскую

В тугую крутила спираль…





       * * *

В «пятой графе», где о национальности

Воют анкеты с наркомовских лет,

Я б начертал, презирая банальности,

Гневно-торжественно: «Русский поэт».

-

И осторожно, чернилами синими,

В карточке, где обтрепались края:

«Русский поэт… Вывод сделал консилиум…» –

Вместо диагноза вывел бы я.

-

А упаду в одинокой дубравушке,

Бледным лицом да на заячий след,

«Русский поэт» – пусть напишут на камушке,

Просто, без имени: «Русский поэт»…





* * *

Как тревожен пейзаж,

Как понуро вдали заоконье!

Все мы – блудные дети,

Чьи головы меч не сечёт.

Вон уселись грачи

На чернёно-серебряной кроне,

Только б видеть и видеть,

А всё остальное – не в счёт.

-

Две исконных беды

На Руси – дураки и дороги.

Дураков прибывает,

А умным – дорога в острог…

Не могу, когда лгут,

Что душою терзались о Боге,

Позабыв, как недавно глумились:

«Враньё этот Бог…»

-

И в душе запеклась,

Будто кровь на обветренной ране,

Вековая обида

За этот забытый народ,

За того мужичка,

Что с получки ночует в бурьяне

И всё шарит бутылку…

А всё остальное – не в счёт.

-

Как он ловок

Венец за венцом возводить колокольню,

Как он любит по-старому мерить –

Верста да аршин!..

А поранится: «Больно, Михеич?»

Ответит: «Не больно…»

Всё не больно – и нажил не больно

До самых седин.

-

Он доволен житьём,

Хоть мерцает в зрачках укоризна:

«Кто заступник народный?..

Чего он опять не идёт?»

Изменяется всё…

Пусть останется только Отчизна

Да смурной мужичонка…

А всё остальное – не в счёт.





* * *

О, Родина, ты мой нательный крест,
Мой крест сосновый в горькую годину.
И первая любовь… И благовест…
И поздний взлёт… И ранние седины…
 
О, как же ты мучительно-добра
К тем, для кого ты – главное на свете:
Здесь дыбы, пытки, плети, топора
Достойны только любящие дети.
 
А кто тебя насиловал и жёг,
Те значатся в названьях улиц наших,
Как будто нет Руси, а есть чертог,
Где вместо «русский» – лающее «рашен».
 
Как будто бы из всех родимых мест
Родимый дух ушёл в слепые дали.
Как будто бы с груди нательный крест
Лихие люди в бешенстве сорвали…




* * *

Меня чуть что лекарством пичкая,
Мелькнуло детство. Чёт – не чёт…
Какой у мамы суп с лисичками,
Какие драники печёт!

Соседские заботы дачные,
А я не дачник, мне смешно…
Вновь Первомай!.. Вожди невзрачные,
Зато душевное кино!

Мы всех сильней?.. Я лучше с книгою,
Я нынче Блоком поглощён.
Но как красиво Брумель прыгает,
Как Власов дьявольски силён!

Куда все это вскоре денется?..
Молчанье из-под чёрных плит…
Но как же хочется надеяться,
Но как же Родина болит!

Болит… И горлицей проворною
Мелькает в дымке заревой,
Где столько лет над речкой Чёрною
Не тает дым пороховой.




* * * 
              
Мне не спрятать сейчас ни лица и ни глаз,
Ни в минуты прощанья, ни в миг озаренья.
Всё трещало не раз, всё сгорало не раз…
Человек – это всё ж единица горенья.

Эта песня твоя… Даже взгляды тая,
Я шептал, что тебе повторю я едва ли…
Боль разлуки – моя… И печалился я.
Человек – это всё ж единица печали.

А, когда ты ушла, от угла до угла
Я ходил и бессильно заламывал руки.
И текла из угла беспросветная мгла…
Человек – это всё ж единица разлуки.

Но остался твой свет… Только в горечь одет,
Век летит… И горьки мои воспоминанья.
Столько прожито лет!.. Скрип калитки в ответ.
Человек – это всё ж единица страданья.

Где-то колокол бьёт… Милый голос поёт.
Выпью чарку вина… Прошепчу тебе что-то.
Будет голос с высот звать в последний полёт…
Человек – это всё ж единица полёта.