* * *

Сжалась Родина, но вроде

Велика ещё пока,

Как в четырнадцатом годе,

В этом роде велика:

Там –  пируют,

Там – крадут,

Там – головушки кладут,

До последнего снаряда

Защищая свой редут.

* * *

«Пиши о главном», – говорят.

Пишу о главном.

Пишу который год подряд

О снеге плавном. 

-

О жёлтых окнах наших сёл,

О следе санном,

Cчитая так, что это всё –

О самом-самом. 

-

Пишу о близких, дорогих

Вечерней темью,

Не почитая судьбы их

За мелкотемье. 

-

Иду тропинкою своей

По всей планете.

И где больней, там и главней

Всего на свете.

* * * 

В то, что не воскреснет Русь, – не верь, 

Копят силы и Рязань, и Тверь.

-

На Рязани есть ещё частушки,

Есть ещё под Вологдой чернушки,

-

Силы есть для жизни, для стиха,

Не сметёт вовек ни Чудь, ни Мерю, –

В то, что не воскреснет Русь, – не верю,

Не возьму я на душу греха.

ДЕРЕВНЕ

-

Как весной ты травку торопила!

Как скотину таскивала в ров!

И, ремни продев через стропила,

Поднимала выживших коров.

-

И шутили грустно старичишки,

Пахнущие мохом щукари:

– Вот и нас до пенсии под мышки

Кто б подвесил.

Чёрт его дери!

-

Нет, за недоимки не стегала

Кумачом расцвеченная власть,

Но порою лишнее тягала,

Дозволяя доблестно пропасть.

-

На тебе росли плотины-глыбы,

Домны, заводские корпуса,

А тебя всё гнули перегибы,

Деревенька, горькая лоза.

-

Всё ждала, что кто-никто приедет

И устроит жизнь твою ловчей.

...Разве только прежним бедам светит

Горький свет некрасовских очей!

-

Если б все идеи, что в наличье

До тебя касательны, отжать:

Вот мужик, а вот – земля мужичья,

И не надо мужику мешать.

-

Вспомнит он и песни, и сказанья,

Травы станет звать по именам,

И взрастит под Тулой ли, Рязанью

Златоуста новым временам.

-

И земля хозяев ожидает,

Чтобы показать им в тайный срок,

Как снега Мария зажигает

И кропит Авдотьюшка порог.

 * * *

Вдруг ослепит на повороте

Ненастный льдистый свет небес,

Как много странного в природе,

Как смотрит в душу этот лес!

-

И снега нет, но есть творожный

Тревожный запах юных зим,

Над колеёй моей дорожной

Скользит он, хрупок и незрим.

-

И ветру с торопливой речью

Вдруг удаётся донести

Печаль почти что человечью,

Своё какое-то «прости».

-

И, как бывало не однажды,

Когда родна земле тоска,

Я всё ищу, ищу в пейзаже

Недостающего мазка.

-

С годами сердце не умнеет:

Смотрю, смотрю в простор полей,

Где, объясняя всё, темнеет

Фигурка матери моей.

    * * *

Снятся мне родины чёрные липы,

Детство, болота полночные всхлипы,

Отсвет реки на стене.

Дым с огородов и утро цветное

Снятся так ясно, что всё остальное

Словно я видел во сне.

Масленица

-

Золотые, нежные,

В масло влюблены,

С колесо тележное

На столе блины.

-

Кочерга старинная

Возится в огне,

Папоротник инея

Вянет на окне.

-

Печка светит кафелем,

Со двора войдёшь –

Снеговые вафельки

Лягут от галош.

-

Сесть бы возле, близенько,

Взять хоть тот – комком,

С отстрелившим, сизеньким,

Горьким угольком.

-

Вот бы праздник встретили

Около огня!

Сел, да не заметили –

Ходят сквозь меня …

47 РУБ. 75 КОП.

-

Ты жила на пенсию такую.

Но писала: «Ничего. Кукую…

Куры пролезают в городьбе!»

И ушла в неведомые дали. 

-

Мне сегодня, мама, деньги дали

За стихи о доме, о тебе.

Яркие бумажки протянули –

Словно бы осину тряханули.

-

И листву советуют сгрести.

За стихи о тёмном, бедном доме!

Ох, и жжёт листва мои ладони.

Но куда, куда её нести?!

* * *

Ты, земля, вот так меня держала,

Как младенца, около лица,

Но зачем ты вдруг подорожала

Сразу и на мать, и на отца?

-

Я ли не задуман был счастливым?

Или хочешь, чтоб любил сильней

В этом небе гулко-сиротливом

Всех твоих бездомных журавлей?

-

Или поняла свою промашку

И подаришь в свой весенний срок

Вместо мамы – белую ромашку,

Вместо папы – синий василёк?

-

…Не подумай так, что мы в раздоре,

И за слабость ты меня прости,

Потому – и в радости и в горе

Слаще нет припасть к твоей груди.

СестрЕ

-

Жгут ботву. Коричневые тени

По земле, исклёванной дождём.

Вот и всё, что мы с тобой хотели,

Вот и мы ботву свою дожжём.

-

Память, словно свет, необходима,

Но в лучах обветренного дня

Вижу: твои слёзы не от дыма,

Потому что ветер на меня.

-

Как туман, глаза твои незрячи,

В них не поле, небо и кусты –

На два метра для тебя прозрачны

Глины и песчаника пласты.

-

Всё же подойди погреть ладони.

Научись на ветреной земле

Видеть молодое-молодое

Даже в остывающей золе.

-

И тогда к осевшему порожку,

Где забвеньем пахнет и жнивьём,

Радость, словно прутиком картошку,

Выкатим к ногам – и проживём.

* * *

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и всё же

Я понимаю: все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

-

Летела пуля, знала дело,

Летела тридцать лет назад

Вот в этот день, вот в это тело,

Вот в это солнце, в этот сад.

-

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах?

* * *

Когда на братскую могилу

Я приношу свою тоску,

Я думаю: а мы смогли бы

Вот так погибнуть за Москву?

-

Уже навек во тьме кромешной

Уткнуться в снеговую шаль?

Сорокалетней, многогрешной,

Угрюмой жизни – тоже жаль.

-

Смогли б, наверно. Но не скрою,

Что в бой ушли б с большой тоской:

Известно ль было тем героям

О куцей памяти людской?

-

И что Москву к ногам положат

Не трёхнедельным удальцам –

Бандитам, стриженным под ёжик,

Своим ворюгам и дельцам.

-

И всем самоновейшим  ваням,

И тем, кто кормится при них,

Кто подплывает к изваяньям

С собачьих свадебок своих.

-

Стоят, косясь не без опаски,

С иноплемённою душой.

Им те высоты – остров Пасхи

С культурой странной и чужой.  

У экрана

-

                           А в пустые ворота

                           пошли черти...

                                       В. Шукшин

-

Горестно без Шукшина Василия

(Спят мертвецки Стенька, Фрол и Стырь),

Он провидел сердцем обессиленным,

Что пролезут черти в монастырь.

-

Глянь: из полированного ящика

В душу, словно в нищую суму,

Сыпят, сыпят стукоток изящненько

Сто чертей в клубящемся дыму.

-

Выбор – на любого привередника.

После хрюш, степашек и каркуш

Вой кликуш сменяют слёзы смертника,

За слезами – тот же вой кликуш.

-

Или вправду это время судное

Раздувает свет своей зари?

Прёт на конкурс красота сосудная

Без огней, мерцающих внутри.

-

Русь моя, страдавшая без роздыху,

В чаше бед не видящая дна,

Знаю: ты не поплывёшь по воздуху

Перед мутным взором колдуна.

-

Знаю: бесам выпадет что следует –

Мне об этом звёзды говорят!

…Не прощай им, Боже, ибо – ведают,

Ведают, собаки, 

                        что творят!

* * *

Голос чибиса жалобно-тонок,

И ему откликается сад.

Я подумал, что это котёнок,

И бегу на болото спасать.

-

Лет шести, исцарапанный, цепкий,

Излучая застенчивый свет,

Я принёс занемогшей соседке

Чудодейственный липовый цвет.

-

И сестрёнке сквозь галочьи крики,

Через хлипкую гать и жнивье

Притащил я стакан земляники

В день рождения бедный её.

-

А потом были к сердцу оббиты

Все пороги, и ночью слепой

Собираются чьи-то обиды

У крыльца молчаливой толпой.

-

Помню мамы прозрачную руку,

На лице неземную печать

И мою запоздалую муку,

О которой уместней молчать.

-

Это было, и здесь, в настоящем,

Не спасут ни дела, ни слова,

И поэтому чаще и чаще

На ладонях моих голова.

-

…Вы судьбы бестолковую повесть,

Где в страницах мятеж и раздор,

Прочитаете, Память и Совесть,

И объявите свой приговор.

-

…Встать! Идут мои судьи бесшумно,

Пусть меня не оставят в беде

Земляники стакан, тётя Шура

И котёнок в болотной воде.

   * * *

Перевозчик, мальчик древний,

Славно ль в жизни погулял?

Смычку города с деревней

Сорок лет осуществлял.

Ты на трубы заводские

Правил лодку – вёз туда

Сало, дыни золотые

И молодок – хоть куда!

Вёз обратно их с платками,

Всё с товаром дорогим,

Брал за службу пятаками,

А когда и чем другим.

Стал ты старый и недужный,

А закон у пользы прост:

Вот и встал он, очень нужный,

Очень скучный, важный мост.

Он доставит вас с поклажей

В город и наоборот.

А вот сказку не расскажет

И вот песню не споёт.

Я припомню всё, что было,

Погрущу издалека –

На бугре твоя могила,

Под бугром твоя река.

Долетают с тёплым ветром

Плеск волны, осины дрожь.

...То не ты ли в лодке светлой

Тихо по небу плывёшь?

       * * *

Рванёшься до свету, босой,

На тихий стук в сенях,

А это только ночь и сон,

И ветер в ясенях.

-

Не заскрипит моё крыльцо:

Ни друга, ни вестей...

Пришли мне, лето, письмецо

На тонкой бересте.

-

А лучше в руки на лугу

Отдай, чтоб я прочёл:

С печатью-солнышком в углу

И с клеем диких пчёл.

-

Про землянику и про пни,

Про радость и беду.

Иван-да-Марья – как они,

По-прежнему ль в ладу?

-

Я на опушке к ним ходил.

Тогда была печаль:

Там слёзы розовые лил

Влюбленный Иван-чай.

-

Но грусть свою свернул в кольцо,

Посеял пух везде, –

Пришли мне, лето, письмецо

На тонкой бересте.

* * *

Холодают ночи, холодают!

Выйду и антоновку сорву.

Яблоки с мороза опадают

В жухлую осеннюю траву.

-

Опадают, с ветками прощаясь,

Бьют с размаху о земную грудь.

Не прося у осени пощады,

Упаду и я когда-нибудь.

-

Упаду и я, и мне приснится

Журавлиный клин в родном краю,

И шепну о родине я птицам:

«Берегите яблоньку мою!»

    * * *

    Н. Старшинову

Я люблю твой изломанный почерк –

Разобрать его трудно сперва.

Научи погибать между строчек,

Воскрешающих веру в слова.

-

Вот опять ты кого-то спасаешь,

Телеграммы, как хлеб, раздаёшь,

И озябшие пальцы кусаешь,

И равнинные песни поёшь.

-

И воюешь с подругой-проформой –

Тенью самых лучистых идей.

Это станет когда-нибудь нормой

В общежитии новых людей.

-

Не оставь эту землю до срока,

Не погасни, как вечер в окне.

И люблю я тебя одиноко,

От влюблённой толпы в стороне.

   * * *

Станут в темноте лягушки квакать,

Станут петь ночные соловьи.

Родина, ну как тут не заплакать

На призывы детские твои?

-

Что мне век и все его законы?

Теплю я костёрик под лозой.

Этот край родней и незнакомей

С каждой новой ночью и грозой.

-

С каждою оттаявшей тропинкой,

С каждым в глину вкрапленным дождём,

С каждой проявившейся травинкой

Из земли, в которую уйдём.

-

Мы уйдём не подарить потомкам

Новые культурные слои,

А чтоб их тревожили в потёмках

Наших душ ночные соловьи.

* * *

Живу спокойней и ровней,

Иду задумчивою Русью,

Как реки родины моей,

Не изменяющие руслу.

-

Чужды им пена, вой, надрыв –

Они не хвастаются силой;

Текут, объятия раскрыв,

В своей могучести красивой.

-

Им надо напоить стада,

Легонько перемыть икринки

И чисто отразить стога –

До лепестка и до былинки.

-

И, вслушиваясь в речи трав,

Стряхнув налёт равнинной лени,

Зацеловать у переправ

Девчонок жаркие колени.

-

Нельзя шуметь, где сон полей

И родничок песчинки ставит,

Где коростель и соловей,

А берега в крови и славе.

Иван Приблудный

-

Поэт Иван Приблудный,

Вполне ноздрёвский тип,

В той жизни баламутной

К Есенину прилип.

-

В карманах вечно пусто.

Простецкий до тоски,

Он брал у златоуста

То галстук, то носки.

-

Не то чтобы обкрадывал,

А так, бродил за ним,

Выклянчивал – оправдывал

Свой яркий псевдоним.

-

И, звонкой славой грея

Себя что было сил,

Он под крылом Сергея

Легко свою растил.

-

...За всех крестьян заступница,

За Русь святую тож,

Ушла лихая купница

Под самый красный нож.

-

А вслед и он – могутный,

Упрямый и прямой, 

Встал пред ЧК Приблудный

Как лист перед травой.

-

Встал свежим и побритым

В той комнате чужой, 

Куда ведь конь с копытом –

Туда и рак с клешнёй.

-

И никого не сдал он,

И с этой высоты

Закапал кровью алой

Допросные листы.

-

И надо поклониться

Из наших дней ему,

Ведь мелкое простится

Апостолу сему.

Здравый Смысл 

-

Мы пришли со слезами восторга,

Мы сломали замшелую дверь,

Мы с тобой обращались жестоко,

Но ошибку исправим теперь. 

-

Ты забудь ожидания муки, –

И замок, и засов, и крючок,

Опирайся о верные руки,

Здравый Смысл,

Выходи, мужичок. 

-

Посмотри, как у стен заточенья

Издыхают, тебе не простив,

Совы зоркие мёртвых учений,

Псы цепные тупых директив. 

-

И теперь не хворай и не старься,

Будь к великой работе готов.

Но постой…

Как живым ты остался

Меж картофельных бледных ростков? 

-

«Правда,

Воздух подвала мне труден,

Но задолго до этого дня

То Шукшин, 

                     то Белов, 

                                    то Распутин

Подышать выводили меня. 

-

Да, мне сумрак безвременья 

                                              вреден,

Но сломить меня вряд ли б смогли,

Ведь улыбчивый Мальцев Терентий

Мне показывал силу земли. 

-

Мне отличные люди служили,

Не дрожа за своё житиё.

И на шее Абрамова жилы

Набухали во имя моё. 

-

Я на Родине узником не был,

Потому что их строй не редел,

Потому что на них, а не в небо

Я с великой 

                    надеждой 

                                     глядел».

ПЕСНЯ

Г. Касмынину

Запахнет вечер мокрой глиной.

Темно в душе. Но потерпи –

Затянет песню друг старинный

О чёрном вороне в степи.

-

Взойдёт, глазами мглу окинет,

Не замечая никого,

И все стаканы опрокинет,

И вдруг добьётся своего.

-

Поставит песню над деревней

На два напрягшихся крыла,

И встрепенётся отзвук древний,

И воспарит глухая мгла.

-

И жизнь дешёвкой обернётся,

И вздорожает жизнь к концу,

Как будто с песней оборвётся.

И всё. И слёзы по лицу.

* * *

Я тебе рассказывал про ёжика

И про липы, где полно опят,

И ещё про то, как сник и съёжился

Жестяным прикинувшийся сад.

-

Я тебе рассказывал, рассказывал

Про печальный быт моей избы,

Будто бы распутывал, развязывал,

Для тебя клубок своей судьбы.

-

Я тебе писал про землю стылую,

О её нерадостной гульбе –

Ты верни написанное, стыдное,

Всё равно ненужное тебе.

-

Просто я любил слова вынянчивать,

Снегирями сманивать под кров.

Я ведь не хотел любовь выклянчивать –

Разве можно выклянчить любовь!

-

Все мои слова неосторожные

(Если можно их ещё спасти),

Как непригодившихся заложников,

Ты домой с чужбины отпусти.

  * * *

Я смотрю, какая ты красивая,

Как умеешь красотой согреть.

Я хочу восторженным разинею

Долго-долго на тебя смотреть.

-

Я словарь мечтаю в шапку вылущить,

Чтоб встряхнуть покрепче шапку ту

И слова единственные вытащить

Про твою большую красоту.

-

Красота растит меж нами трещину.

Но, забыв, что трещина растёт,

Я смотрю на маленькую женщину –

Я любуюсь, как она идёт.

-

Далеко легла дорога торная,

Широко раздалась ночи мгла,

Сторона лесная и озёрная

Чистые подносит зеркала,

-

И солдат передаёт по рации

Впереди стоящим на посту:

Уберечь как достоянье нации

Радостную эту красоту,

-

Как луга и рощи заповедные,

Лютики и церковь Покрова

И поэтов самые заветные

Всей судьбой рождённые слова.

Живое

-

Столько в доме было звуков,

Лето, зиму ли возьми, –

Трепыханья, перестуков,

Хруста, щебета, возни.

-

Панику изобразивши,

Словно впрямь их гонит страх,

Взапуски шныряли мыши

За обоями, в пазах.

-

А сверчки трещали сухо

На десяток голосов,

Незаметные для слуха,

Словно тиканье часов.

-

Под окошком с тонким свистом

Уж непуганый скользил,

У пустых кошачьих мисок

Ёжик молока просил.

-

По весне трава дрожала

Не от майских ветерков –

То земля во тьме рожала

Тяжких лаковых жуков.

-

Осы длинные сновали,

Паучок бродил бочком,

День и ночь в сыром подвале

Лягушонок жил молчком.

-

…Я ценю их благородство,

Издалёка им скажу:

«Вам, кто скрашивал сиротство,

Благодарность приношу!»

-

Пусть увёл меня из дому

Предназначенный мне путь –

Разве мёртвое живому

Предпочту когда-нибудь?

Возвращение

-

Погулял он по местам фартовым,

Был вольней, чем ветер пустыря,

Но порой сидел на всём готовом.

Далеко – яснее говоря.

-

А потом, в разгуле угасая,

Бормотал, что прошлое – зола.

Только память, нищенка босая,

Ночью его за руку взяла.

-

Сгинул поезд где-то за годами,

Потянулись пажити и бор,

Как напев, где слов не угадаешь,

Как гитары тёмный перебор.

-

Мамы – нет! И вечер поминальный

Длится без начала и конца,

И со щёк его загар вокзальный

Отошёл, как с лика мертвеца.

-

…Упросите, уведите силой –

Что ему там делать одному?!

-

Две берёзки светят над могилой –

Это руки тянутся к нему.

Хочу домой!

-

                Дочери Маргарите

-

Раньше это было незнакомо,

А теперь всё чаще – боже мой! –

В тишине единственного дома

Вдруг произношу: «Хочу домой».

-

Посреди стихов легко свихнуться –

Словно муравейник голова!

Но меня заставили очнуться

Дочкины такие же слова.

-

Дочка, дочка, что не отвечаешь?

Ты ведь лучше видишь – боже мой! –

Где он, светлый дом, какого чаешь?

Дай ручонку и пошли домой!

-

Или жизнь, пропитанная ядом,

Жуткая, как гололёдный скат,

Заставляет жить и рыскать взглядом,

И везде убежище искать?

-

Или был он, да теперь потерян,

В сны вплывал, а днём – горел огнём?

Может, это златоверхий терем

С семицветной маковкой на нём?

-

Или он над кромкою тумана

В незакатной вотчине парит?

Но туда заглядываться рано –

Это тебе папа говорит.

* * *

Я – от мира сего –

Мне не надо иного,

Я от мира всего

И села небольшого.

Там, где церковь вросла

Аж по самые брови,

Там, где юность была

Не пропащая вроде.

Где ловил пескарей,

Рвал кувшинки в охапку.

Где хотел поскорей

Стать большим – чуть не с папу.

Вот и всё, вот и стал,

А отец не берёгся,

А отец – тот устал,

Спать ушёл под берёзы.

Мне не надо искать

Слов поярче, похлестче,

Мне бы жить-повторять

Те названья, что лечат:

«Вербы», «Лес соловьёв»,

«Бабка», «Омут солдатский», –

Там спасенье моё,

Там живут мои сказки.

МОСКВА. 1999 ГОД

-

Свобода слова, говоришь,

И всяческой приватизации?

Москва похожа на Париж

Времен фашисткой оккупации.

-

Пусть продают кругом цветы,

Пусть музыка и пусть движение –

Есть ощущенье срамоты

И длящегося унижения.

-

Есть призрак русского маки!

Ни в чьи глаза смотреть не хочется.

Лишь подлецы и дураки

Не знают, чем всё это кончится.

 * * *

Берега позёмкой обметало.

Я в осоку ломкую войду:

Сотни светлых пузырьков метана

Под ногами хрупают во льду.

-

А в глуби, хоть ухо и не слышит,

Ил зелёно-бурый вороша,

Всё-таки ворочается, дышит

Речки замурованной душа.

-

Жутко от январской акварели,

Но в лиловый сумрак и мороз

Ей приснились лягушачьи трели,

Жестяные шорохи стрекоз.

-

И тепло зелёных от прополки

Женских рук, и высверки мальков,

И коней опущенные холки,

И венок из блёклых васильков.

-

До сих пор она его колышет,

В полынье до камушка видна.

Потому и выжила, и дышит,

Потому не вымерзла до дна.

* * *

Качну на родину качели,

Руками разведу туман.

Соцветья пижмы почернели,

Трясёт лохмотьями бурьян.

-

Златая опадь в чернотале

В глаза кидается, слепя.

– А мы ведь годы коротали.

Цвели и гасли без тебя!

-

Повыветрилась древесина

В строеньях серых во дворе,

Лишь, как ночник, зажглась осина

Для всей округи на горе.

-

Во двор отца входи без страха,

Хоть здесь живых и нет уже,

Но – и в тебе всё больше праха,

Дождя и опади в душе.

-

Так принимай во славу нашу

И в память всех полынных дней

Неупиваемую чашу

Осенней родины твоей.

      * * *

Всё заслонялась пашнями, лесами,

Застенчивые прятала черты,

Но расточился дым перед глазами,

И во поле передо мною – ты.

-

Родимая! Неужто по привычке

Замкнёшься вновь и станешь далека?

Так со студентом-сыном в электричке

Стеснялась мать крестьянского платка.

-

Ведь он и сам чуть-чуть отодвигался.

Совсем немного... Незаметно. Нет!

Но в сотнях снов потом ему являлся

Тот крохотный мучительный просвет.

-

А ты жила работой небумажной,

Кормила всех и рядом, и окрест.

...Ты встреть его над сыростью овражной,

Под тихим светом вымытых небес.

-

В нем столькое сейчас перемешалось!

Но понял он одно, к тебе спеша:

Нет родины глухой и обветшалой –

Есть только обветшалая душа. 

  * * *

Дует. И порывисто, светяще

Листья залетают на чердак.

Ты мне снова снишься, и всё чаще

Родина сквозит в твоих чертах.

-

Как сумели рябь речная, колос

И сырая во поле лоза

Воскресить улыбку, руки, голос

И твои далёкие глаза?

-

Под тобой поскрипывают сени,

Ты в лесу, на речке и в избе,

Ты везде, и я – в твоей осенней,

Снегом пересыпанной судьбе.

-

Снег всё чаще за окошком сеет,

Голубую стужу торопя.

...А когда над родиной яснеет –

Рад я за неё и за тебя. 

* * *

Остеклено крылечко льдом,

В сенях гуляет непогода.

Ты мёртвым стал, отцовский дом,

Пустующий уже три года.

-

Давно родители мои,

Укрывшись от снегов и ветра,

Рука к руке – как в ночь любви,

Лежат, счастливые, наверно.

-

А мне покажется в ночи –

Их справедливость воскресила,

И вот отец в окно стучит,

А там ни дров, ни керосина.

-

Белеет в окна сгнивший сад,

Нет одеяла для ночлега,

И вот бредут они назад,

В объятья скорбного ковчега.

-

Шаги смолкают. Ночь тиха.

И нет, как сердце ни хотело,

Концовки бодрой для стиха

И для тоски моей – предела. 

* * *

Не исчезай, моё село, –

Твой берег выбрали поляне,

И ты в него, судьбе назло,

Вцепись своими тополями.

-

Прижмись стогами на лугу

И не забудь в осенней хмари –

Ты будто «Слово о полку» –

В одном бесценном экземпляре.

-

Вглядись вперёд и оглянись,

И в синем сумраке былинном

За журавлями не тянись

Тревожным и протяжным клином.

-

Твоя не минула пора,

Не отцвели твои ромашки.

Как ими, влажными, с утра

Сентябрь осветят первоклашки!

-

Послушай звонкий голос их,

Летящий празднично и чисто.

И для праправнуков своих

Помолодей годков на триста. 

* * *

ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ. 1941 ГОД

От инея усаты,
На мёрзлый свой редут
Подольские курсанты
По улице идут.

Шинель из военторга
Куда как хороша!
От смертного восторга
Сжимается душа.

– Эй, девица в оконце,
Дай жизнь с тобой прожить!
Греть косточки на солнце,
О юности тужить.

Скользнуть одной судьбою
По линиям руки
И в детство впасть с тобою,
Как речка в родники.

Уткни меня в колени.
Роди меня назад!
Но – только на мгновенье:
Я все-таки курсант!

Нам не под плат Пречистой,
Не под Её подол –
Под небо в дымке мглистой,
Под этот снежный дол.

Уж вы с другими мерьте
Огонь златых колец,
А мы напялим Смерти
Тот свадебный венец.

Зенитные орудья
Забыли про зенит.
Загадывать не будем,
В какой душе звенит.

Сейчас по фрицам вмажем,
Метнём возмездья кол
И – юными поляжем
Под этот снежный дол.

...Кремлёвские куранты
Звонят недобрый час.
Подольские курсанты,
Спасите сирых, нас!

* * *

* * *

* * *